Любое редактирование и коммерческое использование этого текста без ведома переводчика не разрешается. По вопросам издания обращаться по адресу e_dobrohotova@mail.ru

Сесил Скотт Форестер

Хорнблауэр и "Отчаянный"

Перевод Е.Доброхотовой-Майковой

1

У Хорнблауэра оставалось несколько секунд, чтоб уклониться от поступка, чью опрометчивость он сам отлично сознавал. Ему не следует жениться на Марии, даже допуская, что он-то жених завидный. Будь в нем хоть капля рассудка, он бы сейчас, пока не поздно, прервал церемонию, объявил, что передумал, повернулся прочь от алтаря, от священника, от Марии и вышел из церкви свободным человеком.

-... в законные жены... - Он по-прежнему, как автомат, повторял за священником. Рядом стояла Мария, вся в белом, которое ей не шло. Она таяла от счастья. Она излучала любовь, увы, столь неуместную. Он не может, просто не может нанести ей такой жестокий удар. Хорнблауэр чувствовал, что она дрожит всем телом. Обмануть ее доверие было бы свыше его сил, не легче, чем отказаться от командования "Отчаянным".

- И в том я обручаюсь с тобой навеки, - повторил Хорнблауэр. Теперь все. Это, видимо, те самые слова, после которых обряд вступает в законную силу. Он дал обет, отрезал себе пути к отступлению. Немного утешало сознание, что связал он себя уже неделю назад, когда Мария, рыдая от любви, бросилась ему на шею, а он оказался слишком мягкосердечен, чтобы над ней посмеяться, и - слишком слаб? слишком честен? - чтоб злоупотребить ее любовью, зная, что потом бросит. С того момента, как он выслушал ее, с того момента, как, мягко, вернул ее поцелуй, все остальное - подвенечное платье, церемония в церкви св. Фомы Бекета и обожание, от которого никуда теперь не денешься - стало неизбежным.

Взяв из рук у Буша кольцо, Хорнблауэр надел его Марии на палец, и прозвучали заключительные слова.

- За сим я объявляю вас мужем и женой. - Священник благословил молодых. Целых пять секунд прошло в молчании, которое нарушила Мария.

- О, Горри, - сказала она и взяла Хорнблауэра под руку.

Он заставил себя улыбнуться вопреки только что сделанному открытию: "Горри" нравится ему еще меньше, чем "Горацио".

- Счастливейший день в моей жизни, - сказал он. Раз уж он пошел на это, надо делать, как положено. Поэтому он продолжил в том же духе: - Пока счастливейший.

Больно было видеть, какой безгранично счастливой улыбкой ответила Мария на эту галантную речь. Она положила вторую руку ему на плечо, и Хорнблауэр понял, что она ждет поцелуя - прямо перед алтарем. Ему казалось, что в храме это неуместно - по неведению он страшился оскорбить благочестие. Но отступать было некуда, и он поцеловал подставленные ему мягкие губы.

- Вам следует расписаться в книге, - объявил священник и повел их в ризницу. Они записали свои имена.

- Теперь я могу поцеловать своего зятя, - громко объявила миссис Мейсон. Она обхватила Хорнблауэра могучими руками и громко чмокнула в щеку. Тот про себя подумал, что неприязнь к теще обречен испытывать, видимо, каждый мужчина.

Его отвлек Буш, который, непривычно улыбаясь, протянул руку, поздравил и пожелал счастья.

- Большое спасибо, - сказал Хорнблауэр и добавил: - Большое спасибо за все ваши труды.

Буш заметно смутился. Он отмахнулся от благодарностей, тем же жестом, каким отмахнулся бы от мух. На этой свадьбе, как и при подготовке "Отчаянного" к выходу в море, Буш вновь явил себя могучей опорой.

- Увидимся за завтраком, - сказал Буш и вышел из ризницы, оставив всех в замешательстве.

- Я рассчитывала, что мистер Буш подаст мне руку и поведет к выходу, - обиженно сказала миссис Мейсон.

Совершенно не в характере Буша бросить всех в затруднительном положении - это никак не походило на его поведение в последние насыщенные событиями дни.

- Мы с вами пойдем шерочка с машерочкой, миссис Мейсон,- сказала жена священника,-а мистер Клайв - следом.

- Вы очень добры, миссис Клайв, - отвечала миссис Мейсон недовольным голосом. - Счастливая чета пусть идет вперед. Мария, подай капитану руку.

Миссис Мейсон деловито построила маленькую процессию. Мария взяла Хорнблауэра под руку, не удержавшись от легкого пожатия. Жестоко было бы оставить это без внимания, и он тоже прижал ей руку локтем. Наградой ему была еще одна улыбка. Миссис Мейсон легонько подтолкнула Хорнблауэра, и он повел Марию обратно к алтарю. Здесь их приветствовал рев органа. За это удовольствие миссис Мейсон заплатила полкроны органисту и еще шиллинг мальчику, который раздувает мехи. Нашла, на что тратить деньги. Мысль эта занимала Хорнблауэра несколько секунд и плавно перешла в обычное недоумение: неужели кто-то находит удовольствие в этих отвратительных звуках. Прежде, чем он вернулся к действительности, они с Марией успели пройти между рядами скамей.

- Все моряки ушли, - сказала Мария упавшим голосом. - В церкви почти никого нет.

Честно говоря, на скамьях оставались лишь двое или трое случайных посетителей. Немногочисленные гости собрались в ризнице, чтоб расписаться в книге, а пятьдесят матросов, приведенные Бушем с "Отчаянного" (самые надежные, которые точно не дезертируют), уже исчезли. Хорнблауэр разочарованно подумал, что Буш подвел и тут.

- Какое нам дело? - сказал он, судорожно ища слова, которые успокоили бы Марию. - Разве что-нибудь может омрачить день нашей свадьбы?

Как больно было видеть и чувствовать ее мгновенный отклик. Она бодро зашагала по пустой церкви. За западными дверями их ждал яркий солнечный свет, и Хорнблауэр придумал еще подходящие для любящего жениха слова:

- Счастлива новобрачная, озаренная солнцем.

Они вышли из полумрака на свет. Изменилось не только освещение, но и настроение: Буш никуда не исчезал и вовсе не подвел. Прозвучал резкий приказ, громко лязгнуло железо - пятьдесят матросов, построенные в два ряда у дверей, образовали из обнаженных абордажных сабель арку, под которой предстояло пройти молодой чете.

- О, как мило! - в детском восторге воскликнула Мария. Мало того - привлеченная матросами у церковных дверей, вокруг собралась целая толпа зевак, желающих поглазеть на капитана и его невесту. Хорнблауэр профессиональным взглядом окинул сперва один ряд матросов, потом другой. На всех были белые с синим клетчатые рубахи, которые он получил для них на складе; белые парусиновые штаны, хоть и сильно поношенные, хорошо отстираны, а главное - достаточно длинны и широки, чтобы скрыть вероятное отсутствие башмаков. Это хорошо придумано.

За частоколом абордажных сабель стояла почтовая карета без лошадей, а рядом с ней - Буш. Немного удивляясь, Хорнблауэр подвел Марию к экипажу. Буш галантно подсадил ее на переднее сиденье, Хорнблауэр сел рядом. Теперь он смог наконец надеть треуголку, которую до того зажимал под мышкой. Он услышал, как матросы убрали тесаки в ножны и почетный караул дисциплинированным шагом двинулся вперед. На месте постромок были привязаны беленые, уложенные в бухты тросы. Матросы ухватились за них, по двадцать пять человек на трос, и размотали. Буш встал на цыпочки, чтобы сказать Хорнблауэру:

- Отпустите тормоз, пожалуйста, сэр. Вот эта ручка, сэр. Хорнблауэр повиновался. Буш негромко крикнул, матросы натянули тросы, выбирая слабину, потом перешли на рысь. Карета запрыгала по мостовой. Зеваки махали шапками и кричали.

- Я не думала, что могу быть так счастлива... Горри... милый, - сказала Мария.

Матросы бежали враскачку, как обычно моряки на берегу. Они свернули на Хай-стрит и двинулись к "Георгу". На повороте Мария упала на Хорнблауэра и ухватилась за него, счастливая и напуганная. Они приблизились к гостинице, и Хорнблауэр понял, что карета сейчас наедет на матросов. Соображать надо было быстро. Он поспешно вырвался из Марииных объятий и дернул тормоз. Что делать дальше, он не знал. Обычно в таких случаях молодых встречают хозяин гостиницы, его жена, слуги, конюх, буфетчик и горничные, но никого не было. Хорнблауэру пришлось без посторонней помощи выпрыгнуть из кареты и самому помочь Марии спуститься.

- Спасибо, ребята, - сказал он матросам. Те в ответ козырнули и что-то торопливо пробормотали.

Буш только что появился из-за угла и торопливо шагал к ним. Теперь Хорнблауэр мог оставить матросов на него и, при досадном недостатке торжественности, повести Марию в гостиницу.

Но вот, наконец, и хозяин с салфеткой через руку, за ним жена.

- Добро пожаловать, сэр. Добро пожаловать, мадам. Сюда, сэр, мадам. - Он распахнул дверь в общую столовую, где на ослепительно белой скатерти накрыт был свадебный обед. - Адмирал прибыл всего пять минут назад, сэр, так что вы должны нас простить сэр.

- Какой адмирал?

- Досточтимый адмирал сэр Уильям Корнваллис* [Сэр Уильям Корнваллис (1744-1819) - прославленный британский адмирал. Командовал Ла-Маншским флотом в 1803-1806 гг. (Здесь и далее примечания переводчика)], сэр, командующий Ла-Маншским флотом. Его кучер говорит, наверняка будет война, сэр.

Хорнблауэр понял это уже девять дней назад, как только прочитал обращение короля к парламенту и увидел на улице вербовочные отряды. Тогда его назначили капитан-лейтенантом на "Отчаянный"... и тогда же он оказался помолвлен с Марией. Беззастенчивое поведение Бонапарта на континенте означает, что...

- Бокал вина, мадам? Бокал вина, сэр?

Хорнблауэр заметил, что Мария вопросительно смотрит на него. Она не решается ответить, пока не узнает, что думает ее новоиспеченный муж.

- Мы подождем остальных,- сказал Хорнблауэр.- А вот...

Тяжелые шаги на пороге возвестили о появлении Буша.

- Все остальные будут через две минуты, - объявил Буш.

- Очень любезно с вашей стороны было организовать экипаж и моряков, мистер Буш, - сказал Хорнблауэр. В эту минуту он придумал еще одно подходящее для доброго и заботливого мужа высказывание. Он взял Марию под руку и добавил: - Миссис Хорнблауэр сказала, что вы доставили ей большую радость.

Мария захихикала, и он понял, что, как и ожидал, приятно удивил ее, неожиданно назвав новым именем.

- Желаю вам счастья, миссис Хорнблауэр, - торжественно сказал Буш, потом обратился к Хорнблауэру: - С вашего разрешения, сэр, я вернусь на корабль.

- Сейчас, мистер Буш? - спросила Мария.

- Боюсь, что да, мэм, - ответил Буш и снова повернулся к Хорнблауэру. - В любой момент могут подойти провиантские лихтеры.

- Боюсь, вы правы, мистер Буш, - сказал Хорнблауэр. - Держите меня в курсе, пожалуйста.

- Есть, сэр, - ответил Буш и удалился. Вот наконец, и остальные. Всякая неловкость исчезла, стоило миссис Мейсон усадить гостей за праздничный стол. Вытащили пробки, выпили. Миссис Мейсон настаивала, чтоб Мария разрезала свадебный пирог шпагой Хорнблауэра - она вообразила, что именно так поступают невесты флотских офицеров в высшем лондонском свете. Хорнблауэр не был в этом уверен - десять лет он прожил в твердом убеждении, что клинок ни в коем случае нельзя обнажать под крышей или под палубой. Но его робкие возражения были отброшены, и Мария, взяв шпагу двумя руками, под аплодисменты собравшихся разрезала пирог. Хорнблауэр меж тем с трудом сдерживал нетерпение. Наконец он забрал у нее шпагу и поспешно вытер с клинка сахарную глазурь, думая мрачно, приятно ли было бы собравшимся узнать, что когда-то он вытирал с него человеческую кровь. Он все еще занимался шпагой, когда услышал хриплый шепот трактирщика:

- Прошу прощения, сэр. Прошу прощения, сэр.

- Ну?

- Адмирал шлет вам свои приветствия и хотел бы видеть вас, когда вы сочтете это удобным.

Хорнблауэр замер со шпагой в руке, непонимающе глядя на трактирщика.

- Адмирал, сэр. Он в парадной комнате второго этажа, мы обычно называем ее адмиральской комнатой.

- Вы имеете в виду сэра Уильяма, конечно?

- Да, сэр.

- Очень хорошо. Мое почтение адмиралу и... нет, я поднимусь немедленно. Спасибо.

- Спасибо вам, сэр. Еще раз прошу прощения. Хорнблауэр сунул шпагу в ножны и оглядел собравшихся. Все внимательно следили за служанкой, раздававшей куски пирога. На него никто не глядел. Он поправил шпагу, проверил, хорошо ли завязан галстук, и незаметно вышел из комнаты, прихватив треуголку.

Хорнблауэр постучал в дверь адмиральской комнаты. На стук ответил глубокий, столь памятный Хорнблауэру голос:

- "Войдите". Помещение было такое большое, что даже четырехспальная кровать терялась в дальнем его конце - то же относились к секретарю, сидевшему за столом у окна. Корнваллис стоял посреди комнаты и, пока его не прервали, очевидно, диктовал.

- А, Хорнблауэр. Доброе утро.

- Доброе утро, сэр.

- Последний раз мы встречались с вами по поводу того ирландского бунтовщика. Насколько я помню, его пришлось повесить.

Корнваллис, "Голубоглазый Билли", почти не изменился за четыре года. Он по-прежнему был высок, сдержан и готов к любой неожиданности.

- Прошу садиться. Вина?

- Нет, спасибо, сэр.

- Это понятно, памятуя, откуда вы пришли. Приношу извинения, что прервал вашу свадьбу, но винить за это надо не меня, а Бони.

- Конечно, сэр. - Хорнблауэр чувствовал, что уместно было бы ответить покрасноречивей, но ничего не придумал.

- Я задержу вас совсем ненадолго. Вы знаете, что я назначен командовать Ла-Маншским флотом?

- Да, сэр.

- Вы знаете, что "Отчаянный" находится под моим началом?

- Я предполагал это, но не знал, сэр.- Адмиралтейское письмо на этот счет вы найдете у себя на судне.

- Да, сэр.

- Готов ли "Отчаянный" к отплытию?

- Нет, сэр.

Только правда и никаких оправданий.

- Как долго?

- Два дня, сэр. Больше, если будет задержка с боеприпасами.

Корнваллис пристально смотрел на Хорнблауэра, но тот твердо выдержал этот взгляд. Ему не в чем себя винить - еще девять дней назад "Отчаянный" стоял на приколе.

- Подводная часть обожжена и почищена?

- Да, сэр.

- Команда укомплектована?

- Да, сэр. Хорошая команда - сливки вербовки.

- Судно оттакелажено?

- Да, сэр.

- Реи подняты?

- Да, сэр.

- Офицеры назначены?

- Да, сэр. Лейтенант и четыре штурманских помощника.

- Вам понадобится вода и провизия на три месяца.

- Я могу загрузить воды и провианта на сто одиннадцать дней на полном рационе, сэр. Бондарня пришлет бочки в полдень. Я загружу все до заката, сэр.

- Вы отверповались?

- Да, сэр. Сейчас корабль на якоре в Спитхеде.

- Вы поработали неплохо, - сказал Корнваллис. Хорнблауэр изо всех сил старался не показать, что у него отлегло от сердца. Со стороны Корнваллиса это не просто одобрение, это - горячая похвала.

- Спасибо, сэр.

- Что еще вам нужно?

- Шкиперское имущество, сэр. Тросы, парусина, запасной рангоут.

- Не так-то просто будет заставить док со всем этим расстаться. Я с ними поговорю. И боеприпасы, вы сказали?

- Да, сэр. Артиллерийский склад ожидает прибытия девятифунтовых ядер. В запасе их нет совсем.

Десять минут назад Хорнблауэр подыскивал слова, чтоб угодить Марии. Сейчас он подыскивал слова, чтоб честно доложиться Корнваллису.

- С этим я тоже разберусь, - сказал Корнваллис. - Вы должны быть готовы к отплытию послезавтра, если позволит ветер.

- Да, сэр.

- Теперь о приказах. В письменном виде вы получите их в течение дня, но мне лучше изложить их сейчас, пока вы можете задавать вопросы. Скоро начнется война. Она еще не объявлена, но Бони может нас вынудить.

- Да, сэр.

- Я установлю блокаду Бреста, как только смогу вывести флот в море, а вы отправитесь впереди нас.

- Да, сэр.

- Вы не должны делать ничего такого, что могло бы ускорить начало войны. Вы не должны давать Бони повода.

- Да, сэр.

- Когда войну объявят, вы, конечно, будете действовать соответственно. До тех пор просто наблюдайте. Следите за Брестом. Подходите так близко, как сможете это сделать, не провоцируя обстрела. Считайте военные корабли - число и классы кораблей с поднятыми реями, кораблей на приколе, кораблей на рейде, кораблей, готовых к плаванию.

- Да, сэр.

- В прошлом году Бони отправил лучшие свои корабли и лучших моряков в Вест-Индию. У него будет даже больше трудностей с вербовкой, чем у нас. Я хочу, чтоб вы доложили мне, как только я прибуду на позицию. Какая у "Отчаянного" осадка?

- Тринадцать футов при полной загрузке, сэр.

- Вы сможете довольно спокойно двигаться в Гульском заливе. Вам не надо говорить, чтобы вы не посадили судно на мель.

- Да, сэр.

- Но помните: вам трудно будет выполнить свои обязанности, не рискуя судном. Есть глупость и безрассудство с одной стороны, с другой - решительность и расчет. Выбирайте правильно, и вы преодолеете любые трудности, которые могут при этом возникнуть.

Большие голубые глаза адмирала смотрели прямо в карие глаза Хорнблауэра. Того глубоко заинтересовало все, что сказал Корнваллис, но еще больше - то, о чем он умолчал.

Корнваллис пообещал поддержку, но воздержался от угроз. Это не риторический прием, не дешевый трюк - просто Корнваллис так мыслит. Этот человек предпочитает вести, а не подталкивать. Очень интересно.

Хорнблауэр вдруг понял, что уже несколько секунд, задумавшись, бесцеремонно разглядывает главнокомандующего - не самое вежливое поведение.

- Я понял, сэр, - сказал он, и Корнваллис встал.

- Увидимся в море. Помните, вы не должны делать ничего, что вызвало бы войну прежде, чем она будет объявлена, - сказал он, улыбаясь. Это была улыбка деятельного человека. Хорнблауэр угадывал в нем одного из тех, кого предвкушение опасности бодрит, кто не ищет предлогов увильнуть от ответственности и не тянет с решениями.

Корнваллис вдруг убрал протянутую руку.

- Клянусь Богом! - воскликнул он. - Я совершенно забыл. Сегодня ведь ваша свадьба.

- Да, сэр.

- Вы обвенчались сегодня утром?

- Час назад, сэр.

- И я вытащил вас из-за свадебного стола.

- Да, сэр. - Что-нибудь вроде "За короля и Отечество" или даже "Долг превыше всего" было бы дешевой риторикой.

- Ваша супруга будет недовольна.

"А особенно теща", - подумал Хорнблауэр, вслух же сказал: - Я постараюсь извиниться, сэр.

- Извиняться должен я, - ответил Корнваллис. - Быть может, я присоединюсь к гостям и выпью за здоровье невесты?

- Это будет очень любезно с вашей стороны, сэр, - сказал Хорнблауэр.

Если что-нибудь может примирить миссис Мейсон с его недолжной отлучкой, так это присутствие адмирала, досточтимого сэра Уильяма Корнваллиса, К. Б.* [Кавалер ордена Бани.], за праздничным столом.

- Тогда я пойду, если вы уверены, что я не помешаю. Хэчет, найдите мою шпагу. Где моя шляпа?

Так что, когда Хорнблауэр вновь появился в дверях гостиной, гневные упреки замерли на губах у миссис Мейсон - она увидела, что Хорнблауэр впускает в комнату знатного гостя. Заметила она и сверкающие эполеты, и красную ленту со звездой - Корнваллис любезно принарядился для торжественного случая. Хорнблауэр представил.

- Долгих лет жизни, счастья и здоровья, - сказал Корнваллис, склоняясь над Марииной рукой, - жене одного из самых многообещающих королевских офицеров.

Мария, ошеломленная его блистающим величием, смущенно присела.

- Очень рада познакомиться, сэр Уильям, - сказала миссис Мейсон.

Священник, его жена и несколько соседей миссис Мейсон (единственные гости на свадьбе) были крайне польщены, что находятся в одной комнате, мало того - разговаривают с сыном графа, кавалером ордена Бани и главнокомандующим в одном лице.

- Вина, сэр? - спросил Хорнблауэр.

- С удовольствием.

Корнваллис взял бокал и огляделся. Существенно, что обратился он к миссис Мейсон.

- Здоровье молодых уже пили?

- Нет, сэр, - ответила миссис Мейсон. Она была на вершине блаженства.

- Тогда, может быть, я? Леди, джентльмены. Я попрошу вас встать и присоединиться ко мне. Пусть никогда они не знают печали. Пусть всегда они наслаждаются здоровьем и достатком. Пусть жена всегда находит утешение в мысли, что муж ее служит королю и Отечеству, и пусть верность жены всегда поддерживает мужа в выполнении долга. Мы будем с надеждой ждать появления на свет целого выводка молодых джентльменов, которые со временем наденут королевскую форму по примеру своего отца, и молодых леди, которые со временем станут матерями других молодых джентльменов. Здоровье жениха и невесты!

Гости выпили, дружно выражая одобрение. Все взоры устремились на покрасневшую Марию, потом на Хорнблауэра. Тот встал. Раньше, чем Корнваллис дошел до середины своей речи, он понял, что адмирал повторяет слова, десятки раз говоренные им на свадьбах у своих офицеров. Хорнблауэр настроился на тот же лад. Он встретил взгляд Корнваллиса и широко улыбнулся. Он отплатит той же монетой - ответит теми же словами, которые Корнваллис выслушивал десятки раз.

- Сэр Уильям, леди и джентльмены, я могу только поблагодарить вас от имении... - Хорнблауэр взял Марию за руку, - моей жены и меня.

Когда все отсмеялись - Хорнблауэр знал, что упоминание Марии в качестве его жены вызовет смех, хотя сам не видел в этом ничего смешного, - Корнваллис поглядел на часы. Хорнблауэр поспешно поблагодарил его и повел к двери. За порогом Корнваллис повернулся и крепкой ручищей хлопнул Хорнблауэра по груди.

- Я добавлю еще одну строчку к вашим приказам, - сказал он. Хорнблауэр заметил, что дружелюбная улыбка адмирала сопровождается испытующим взглядом.

- Да, сэр?

- Я добавлю письменное разрешение сегодня и завтра не ночевать на судне.

Хорнблауэр открыл было рот, чтобы ответить, да так и не смог вымолвить ни слова. Обычная сообразительность его покинула. Мозг так занят был переоценкой ситуации, что на орган речи уже не хватило сил.

- Я подумал, что вы могли забыть, - сказал Корнваллис, широко улыбаясь. - "Отчаянный" входит в состав Ла-Маншского флота. Закон воспрещает его капитану без приказа главнокомандующего ночевать где-либо, кроме как на борту. Хорошо, вы такое разрешение получили.

Хорнблауэр обрел наконец дар речи.

- Спасибо, - сказал он.

- Может, вам не придется ночевать на берегу ближайшие два года. Может быть больше, если Бони будет драться.

- Я уверен, он будет драться, сэр.

- В любом случае мы с вами встретимся возле Уэссана через три недели. Так что еще раз до свидания.

Некоторое время после ухода Корнваллиса Хорнблауэр в глубокой задумчивости стоял у полуоткрытой двери в гостиную, переминаясь с ноги на ногу - ему хотелось бы пройтись туда-сюда, но это было невозможно. Война близится - в этом он и прежде не сомневался, зная, что Бонапарт не пойдет на уступки. Но до сих пор Хорнблауэр беспечно полагал, что в море его не отправят до объявления войны, что у него есть две-три недели, пока тянутся последние безуспешные переговоры. Он просчитался, и теперь горько себя за это корил. То, что у него хорошая команда - первый урожай вербовки, что судно его можно быстро подготовить к плаванию, что оно мало и не имеет веса в общем балансе сил, даже то, что у него неглубокая осадка и оно, следовательно, пригодно для поставленных Корнваллисом задач - все это должно было предупредить Хорнблауэра, что его отправят в море при первой возможности. Он обязан был это предвидеть, и все же не предвидел.

Это - первая горькая пилюля, которую надо проглотить. Теперь предстоит разобраться, почему же он просчитался. Ответ он знал с самого начала, но - и за это он презирал себя еще сильнее - не хотел себе признаваться. И все же это так. Он заставил себя не думать о скором отплытии из-за Марии. Он не хотел огорчать ее, и потому не позволял себе заглядывать далеко в будущее. Он бездумно плыл по течению в надежде, что счастливая случайность спасет его от необходимости нанести Марии такой удар.

Здесь Хорнблауэр резко себя одернул. Счастливая случайность? Чушь. Он командует своим собственным судном, и его посылают на передовую. Это блестящая возможность отличиться. Вот это и есть счастливая случайность - досадным невезением было бы остаться в порту. Хорнблауэр почувствовал хорошо знакомую дрожь возбуждения при мысли об опасности, о том, что придется рисковать репутацией - и жизнью - выполняя долг, завоевывая славу и (это главное) укрепляясь в собственных глазах. Он пришел в себя: он видит вещи в нормальных соотношениях. Он прежде всего флотский офицер и лишь потом - женатый мужчина. Но... но... от этого не легче. Ему все равно придется вырываться из Марииных объятий.

Дольше стоять в дверях было бы неприлично. Надо вернуться, несмотря на душевное смятение. Хорнблауэр вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

- В "Военно-Морской Хронике" будет неплохо выглядеть, - сказала миссис Мейсон, - что главнокомандующий провозгласил тост за молодую чету. Ну, Горацио, у некоторых ваших гостей пустые тарелки.

Хорнблауэр все еще пытался изображать радушного хозяина, когда увидел в дальнем конце комнаты озабоченное лицо трактирщика - только со второго раза стала понятна причина его появления. Он впустил в комнату нового рулевого со шлюпки "Отчаянного" - Хьюита. Тот был маленького роста, и Хорнблауэр сначала его не заметил. Нехватку роста Хьюит восполнял широченными плечами, а лицо его украшали великолепные черные бакенбарды, вошедшие недавно в моду у обитателей нижней палубы. С соломенной шляпой в руке он враскачку вошел в комнату, и, козырнув, протянул Хорнблауэру записку. Адрес был написан рукою Буша - как положено, хотя и несколько старомодно: - "Горацио Хорнблауэру, эсквайру, капитану и капитан-лейтенанту". Пока Хорнблауэр читал, собравшиеся молчали - немного невежливо, на его взгляд.

Его Величества шлюп "Отчаянный"/ 2 апреля 1803 года

Сэр, я узнал в доке, что первый лихтер готов к нам подойти. Повышенная оплата для докеров не разрешена, посему работа закончится не раньше заката. Я почтительно предполагаю, что мог бы поруководить погрузкой, коль скоро Вы не сможете вернуться на борт.

Ваш покорный слуга

У. Буш.

- Шлюпка в Салли-порт? - спросил Хорнблауэр.

- Да, сэр.

- Хорошо, я буду там через пять минут.

- Есть, сэр.

- Ой, Горри, - укоризненно сказала Мария. Нет, это было разочарование, не укоризна.

- Моя дорогая... - начал Хорнблауэр. Он подумал было процитировать "я не могу любить тебя так сильно..." и тут же отказался от этой мысли - вряд ли его жене пришлась бы по душе эта цитата.

- Ты возвращаешься на корабль, - сказала Мария.

- Да.

Не может он оставаться на берегу, когда надо работать. Сегодня, подгоняя матросов, он загрузит не меньше половины припасов. Завтра они все закончат, а если артиллерийский склад поддастся на уговоры адмирала, то успеют загрузить и боеприпасы. Тогда он сможет после завтра на рассвете выйти в море.

- Я вернусь вечером. - Хорнблауэр принужденно улыбнулся Марии, стараясь не думать, что его ждут приключения и возможность отличиться.

- Ничто не удержит меня вдали от тебя, дорогая, - сказал он, положил руки ей на плечи и звучно поцеловал. Все захлопали - это был способ внести немного веселья в происходящее. Под общий хохот Хорнблауэр удалился. Пока он торопливо шагал к Салли-порт, две мысли постоянно переплетались в его мозгу, словно змеи на медицинской эмблеме - как безудержно любит его Мария, и что послезавтра он будет в море командовать собственным судном.

2

Видимо, кто-то уже несколько минут стучал в дверь спальни - Хорнблауэр слышал стук, но со сна не обращал на него внимания. Тут щелкнула задвижка, открылась дверь. Мария, неожиданно проснувшись, в испуге ухватилась за него. Хорнблауэр окончательно проснулся. Сквозь тяжелый полог пробивался слабый свет. По дубовому полу спальни прошаркали шаги, и пронзительный женский голос сказал:

- Восемь склянок, сэр. Восемь склянок.

Полог приоткрылся, впуская свет (Мария вцепилась еще крепче), и тут же закрылся, как только Хорнблауэр обрел голос.

- Очень хорошо. Я проснулся.

- Я зажгу вам свечи, - произнес голос. Женщина прошаркала в другой конец спальни, свет за пологом стал ярче.

- Какой ветер? Каково направление ветра? - спросил Хорнблауэр. Он совсем проснулся и чувствовал, как забилось сердце и напряглись мускулы, стоило вспомнить, что означает для него это утро.

- Вот этого я вам сказать не могу, - сообщил голос. - Я румбов читать не умею, а больше никто еще не проснулся.

Хорнблауэр раздраженно фыркнул, злясь, что остается в неведении относительно столь жизненно важной информации. Он, не задумываясь, собрался сбросить одеяло и пойти посмотреть самому. Но Мария крепко прижималась к нему, и он понял, что не может так бесцеремонно выпрыгнуть из постели. Следовало выполнить обязательный ритуал, хотя это и означало промедление. Он поцеловал Марию, она вернула поцелуй, пылко, но не так, как прежде. Он почувствовал у себя на щеке влагу, но то была единственная слеза - Мария уже взяла себя в руки. Хорнблауэр обнял ее уже не по обязанности, как минуту назад, а с более искренним чувством.

- Мы расстаемся, милый, - прошептала Мария. - Милый, я знаю, ты должен идти. Но... но... я не знаю, как буду жить без тебя. Ты...

В груди Хорнблауэра волной поднялась нежность, а вместе с ней - раскаяние. Самый лучший человек в мире не заслуживает такой любви. Узнай Мария правду, она отвернулась бы от него, рухнул бы весь ее мир. Самое жестокое, что он может сделать - это позволить ей себя раскусить. Этого допустить нельзя. И все же мысль о ее безграничной любви пробуждала в сердце Хорнблауэра все большую и большую нежность. Он поцеловал ее в щеку, потом нашел мягкие пылкие губы. Потом губы напряглись.

- Нет, ангел мой, милый. Я не должна тебя задерживать. Ты будешь сердиться на меня - потом. О, жизнь моя, попрощайся со мной сейчас. Скажи, что любишь меня. Скажи, что любил меня всегда. Потом попрощайся и скажи, что будешь иногда думать обо мне так, как я буду думать о тебе постоянно.

Хорнблауэр сказал. Он сказал нужные слова, и в приливе нежности сказал их нужным тоном. Мария еще раз поцеловала его и ничком упала на дальний край кровати. Хорнблауэр лежал, набираясь мужества, чтобы встать. Мария заговорила снова - подушка заглушала голос, но не могла скрыть вымученно-бодрый тон.

- Твоя чистая рубашка на стуле, а башмаки возле очага. Хорнблауэр спрыгнул с кровати и раздвинул полог. Воздух за пологом был свежее. Снова щелкнула задвижка, и старая служанка просунула голову в приоткрывшуюся щелку. Хорнблауэр едва успел прикрыться ночной рубашкой. Служанка, видя его стыдливость, весело захихикала.

- Конюх говорит, ветер умеренный с зюйда, сэр.

- Спасибо. Дверь закрылась.

- Такой, как ты хотел, милый? - спросила Мария из-за полога. - Ветер умеренный с зюйда - это ведь значит с юга?

- Да, это годится. - Хорнблауэр заспешил к умывальному тазику и поставил свечи так, чтоб они освещали его лицо.

Умеренный ветер с зюйда сейчас, в конце марта, вряд ли надолго. Он может сменить направление, но наверняка усилится с наступлением дня. "Отчаянный" должен успеть обойти мыс и выйти достаточно далеко в море, чтоб быть готовым к любым переменам ветра. Но конечно - как всегда на флоте - лишнего времени в запасе нет. Скребя бритвой по щекам, Хорнблауэр смотрел в зеркало и видел за своим отражением Марию - она ходила по комнате, одеваясь. Он налил в тазик холодной воды, сполоснул лицо, сразу почувствовал себя освеженным, и с обычной торопливостью надел рубашку.

- Ты так быстро одеваешься, - испуганно сказала Мария.

Хорнблауэр слышал, как застучали по дубовому полу ее каблуки. Она поспешно надела чепец. Очевидно, она одевается так быстро, как только может.

- Я спущусь, посмотрю, готов ли твой завтрак, - сказала она и исчезла раньше, чем Хорнблауэр успел запротестовать.

Он тщательно завязал шейный платок, надел сюртук, взглянул на часы, опустил их в карман и сунул ноги в башмаки. Убрал туалетные принадлежности в мешочек и затянул тесемки. Вчерашнюю рубашку, ночную рубашку и халат он сложил в лежавший наготове парусиновый мешок, сверху затолкал мешочек с туалетными принадлежностями. Потом оглядел комнату, проверяя, не забыл ли чего. Смотреть пришлось дольше, чем обычно - везде были разбросаны вещи Марии. Нетерпеливо распахнув занавески, он выглянул наружу - еще не начинало светать. С мешком в руках Хорнблауэр спустился по лестнице и вошел в гостиную.

Там пахло затхлостью. Качающаяся под потолком лампа едва освещала комнату. Мария стояла у дальней двери.

- Садись сюда, дорогой, - сказала она. - Завтрак сейчас будет.

Она взялась за спинку стула, ожидая, пока он сядет.

- Я сяду после тебя, - сказал Хорнблауэр. Не хватало только, чтоб Мария ему прислуживала.

- О, нет, - сказала Мария. - Я должна позаботиться о твоем завтраке. Кроме этой старухи никто еще не встал.

Она усадила его на стул. Хорнблауэр почувствовал на затылке ее губы и мгновенное касание щеки, но, раньше чем он успел схватить ее, протянув назад руки, Мария исчезла. В памяти осталось что-то среднее между шмыганьем и всхлипом. Открывшаяся кухонная дверь впустила запахи готовки, шипение сковороды и обрывок разговора между Марией и старухой. Потом Мария вернулась - судя по ее торопливым шагам, тарелка, которую она несла, была слишком горячей. Тарелка очутилась перед Хорнблауэром - на ней лежал огромный, еще шипящий бифштекс.

- Вот, дорогой, - сказала она, придвигая ему остальную еду. Хорнблауэр в отчаянии смотрел на мясо.

- Я купила его вчера специально для тебя, - гордо объявила Мария. - Я ходила в мясную лавку, пока ты плавал на судно.

Хорнблауэр мужественно снес, что жена флотского офицера говорит "плавал". Так же мужественно надлежало отнестись и к бифштексу на завтрак. Он вообще не особенно любил бифштексы, а в таком волнении и вовсе не мог есть. Мрачно предвидел он свое будущее - если он когда-нибудь выйдет в отставку, если он когда-нибудь - как не трудно в это поверить - заживет в семье, то бифштекс ему будут подавать при каждом торжественном случае. Это была последняя капля - он чувствовал, что не может съесть ни кусочка, и в то же время не может обидеть Марию.

- А твой где? - спросил он, оттягивая время.

- О, не буду же я есть бифштексы. - По голосу Марии было ясно: она не допускает и мысли, что жена может питаться так же хорошо, как и муж. Хорнблауэр поднял голову и крикнул:

- Эй, там, на кухне! Принесите еще тарелку - горячую!

- О нет, милый, - сказала Мария, затрепетав, но Хорнблауэр уже встал и усаживал ее за стол.

- Сиди, - сказал он. - Ни слова больше. Я не потерплю бунтовщиков в собственной семье.

Служанка принесла тарелку. Хорнблауэр разрезал бифштекс на две части и отдал Марии большую.

- Но, милый...

- Я сказал, что бунта не потерплю,- проревел Хорнблауэр, передразнивая собственный грозный шканцевый голос.

- О, Горри, милый, ты слишком добр ко мне. - Мария поднесла к глазам платок, и Хорнблауэр испугался, что она все-таки разрыдается. Но она положила руки на колени, выпрямилась и геройским усилием овладела собой. Хорнблауэр почувствовал прилив нежности. Он протянул руку и сжал ее ладонь.

- Ну-ка я посмотрю, как ты ешь, - сказал он. Он говорил все тем же шутливо-грозным тоном, но в голосе его отчетливо проступала нежность.

Мария взяла нож и вилку. Хорнблауэр последовал ее примеру. Он через силу проглотил несколько кусочков и так искромсал остальное, чтобы не казалось, будто он съел слишком мало. Потом отхлебнул пива - пиво на завтрак он тоже не любил, даже такое слабое, но догадывался, что старая служанка не имеет доступа к запасам чая.

Внимание его привлек стук за окном. Конюх открывал ставни - за окном на мгновение мелькнуло его лицо, однако на улице было еще совсем темно. Хорнблауэр вынул часы - без десяти пять, а он приказал шлюпке ждать его в Салли-порт в пять. Мария видела, как он вынимал часы. Губы ее задрожали, глаза увлажнились, но она сдержала себя.

- Я надену плащ, - сказала она и выбежала из комнаты. Вернулась она почти сразу, в сером плаще. Лицо ее закрывал капюшон. В руках она держала бушлат Хорнблауэра.

- Вы нас покидаете, сэр? - спросила старая служанка, заходя в гостиную.

- Да. Мадам рассчитается, когда вернется, - сказал Хорнблауэр. Он вытащил из кармана полкроны и положил на стол.

- Спасибо большое, сэр. Счастливого пути вам, сэр, и призовых денег в изобилии. - Ее напевный голос напомнил Хорнблауэру, что она видела сотни флотских офицеров, уходивших из "Георга" в море. Быть может, она помнит еще Хаука и Боскавена.

Хорнблауэр застегнул бушлат и взял мешок.

- Я позову конюха, он проводит тебя обратно с фонарем, - сказал он заботливо.

- О нет, не надо, пожалуйста, милый. Здесь так близко, и я знаю каждый камень, - взмолилась Мария. Это была правда, и он не стал настаивать.

Они вышли на морозный утренний воздух. Даже после слабого света гостиной глазам пришлось привыкать к темноте. Хорнблауэр подумал, что, будь он адмиралом, даже известным капитаном, его не отпустили бы так запросто: трактирщик с женой наверняка встали и оделись бы, чтоб его проводить.

Они свернули за угол и стали спускаться к Салли-порт. Хорнблауэр с неожиданной остротой осознал, что идет на войну. Заботы о Марии отвлекли его на время, но сейчас он снова поймал себя на том, что возбужденно сглатывает.

- Дорогой, - сказала Мария. - У меня для тебя маленький подарок.

Она что-то вынула из кармана плаща и вложила в его руку.

- Это всего-навсего перчатки, дорогой, но с ними моя любовь, - говорила она. - За такое короткое время я не могла сделать ничего получше. Я бы хотела тебе что-нибудь вышить - я бы хотела сделать что-нибудь достойное тебя. Но я шила их с тех самых пор как... как...

Продолжать Мария не могла. Она выпрямилась, чтобы не расплакаться.

- Я буду думать о тебе всякий раз, как буду их надевать, - сказал Хорнблауэр. Он надел перчатки, хотя с мешком в руках делать это было неудобно. Перчатки были очень красивые, толстые, шерстяные, с отдельными большим и указательным пальцами.

- Они в точности на меня. Спасибо тебе за заботу, дорогая.

Они дошли почти до причала. Скоро это испытание останется позади.

- Семнадцать фунтов у тебя? - задал Хорнблауэр ненужный вопрос.

- Да, спасибо, дорогой. Я боюсь, это слишком много...

- И ты сможешь получать половину моего жалованья, - резко, чтобы не выдать своих чувств, продолжал Хорнблауэр. Потом, поняв, что говорил слишком уж резко, добавил: - Пора прощаться, милая.

Он выдавил из себя это непривычное слово. Вода у пристани стояла высоко. Это означало, что сейчас прилив - он учитывал это, отдавая приказы. Стало быть, он сможет воспользоваться отливом.

- Милый! - воскликнула Мария, поднимая к нему лицо.

Он поцеловал ее. Снизу доносились мужские голоса и знакомый стук весел на банках: команда шлюпки их заметила. Мария слышала это не хуже Хорнблауэра и поспешно отняла холодные губы.

- До свиданья, мой ангел.

Больше не о чем было говорить, нечего делать. Конец одного короткого жизненного эпизода. Хорнблауэр повернулся прочь от Марии, прочь от мирной, штатской семейной жизни, к полной опасностей жизни военной.

3

- Стояние прилива и отлива, сэр, - объявил Буш. - Отлив начнется через десять минут. Якорь выбран до панера, сэр.

- Спасибо, мистер Буш. - В сером предрассветном сумраке можно уже было различить лицо Буша. Рядом с Бушем стоял Провс, и. о. штурмана, старший штурманский помощник. Он наравне с Бушем претендовал на внимание капитана. Согласно адмиралтейским инструкциям. Провсу поручалось "вести судно из порта в порт под руководством капитана". Но из этого никак не следовало, что Хорнблауэр не должен предоставлять другим офицерам случая попрактиковаться - скорее наоборот. И вполне возможно, даже очень вероятно, что Провс, прослуживший на флоте тридцать лет, будет пытаться перехватить руководство судном у молодого и неопытного капитана.

- Мистер Буш! - сказал Хорнблауэр. - Снимайтесь с якоря, пожалуйста. Возьмите курс, чтоб обойти косу.

Стараясь не подавать виду, Хорнблауэр внимательно наблюдал за Бушем. Тот в последний раз огляделся по сторонам, прикидывая направление ветра и начинающегося отлива.

- Приготовиться на шпиле, - скомандовал он. - Отдать передние паруса. Эй, наверху, отдать марсели.

Хорнблауэр вдруг осознал, что может полностью положиться на Буша. Он мог бы с самого начала в нем не сомневаться и напрасно не доверял своим воспоминаниям двухлетней давности. Буш отдавал приказы через правильные промежутки времени. Когда подняли якорь, "Отчаянный" двинулся кормой вперед. Руль положили на борт, матросы на баке обтянули шкоты передних парусов, и корабль повернулся. Буш приказал выбрать шкоты до места и отправил матросов к брасам. Легкий ветер наполнил паруса, и корабль двинулся вперед, наклонившись всего на один-два градуса. В мгновение ока он набрал скорость, при которой судно уже слушается руля, и заскользил по воде, руль уравновешивал давление парусов - живое, прекрасное существо.

Незачем вслух хвалить Буша, слишком уж простая операция - сняться с якоря. От того, что он снова на идущем по морю корабле, Хорнблауэру стало радостно. Матросы побежали наверх, ставить брамсели, потом нижние прямые паруса. Тут Хорнблауэр вспомнил.

- Мистер Провс, пожалуйста, дайте мне подзорную трубу. Он поднял к глазу тяжелую подзорную трубу и направил ее за корму. Еще не совсем рассвело, и "Отчаянный" отошел примерно на милю от недавней стоянки. И все же Хорнблауэр сразу увидел, что искал, - одинокое серое пятнышко на пристани у самой воды. Возможно, мелькало что-то белое - может быть, Мария махала носовым платком, но в этом он не был уверен. Впрочем, он об этом и не думал. Всего-навсего одинокое серое пятнышко. Хорнблауэр посмотрел снова и опустил подзорную трубу - она была тяжелая и руки у него немного дрожали. Первый раз в жизни он уходил в море, оставляя на берегу кого-то, не безразличного к его судьбе.

- Спасибо, мистер Провс, - сказал Хорнблауэр резко, возвращая подзорную трубу.

Он знал, что должен быстро отвлечься, быстро найти, чем занять свои мысли. К счастью, у капитана на только что вышедшем в море корабле недостатка в заботах не бывает.

- Ну, мистер Провс, - сказал он, глядя на пенистый след корабля и на разворот парусов. - Ветер пока не меняется. Мне нужен курс на Уэссан.

- Уэссан, сэр. - У Провса было длинное скорбное лицо, как у мула. Он, не меняя выражения, переваривал полученную информацию.

- Вы меня слышали, - с внезапным раздражением отрезал Хорнблауэр.

- Да, сэр, - торопливо ответил Провс. - Уэссан, сэр. Есть, сэр.

Конечно, было оправдание для его первой реакции. Никто на "Отчаянном", кроме самого Хорнблауэра, не знал, что в адмиральских приказах. Никто не знал даже, в какую точку земного шара они направляются. Упоминание Уэссана хоть немного сужало выбор. Исключались Северное и Балтийское моря, а так же Ирландия, Ирландское море и залив св. Лаврентия. Но оставалась Вест-Индия, мыс Доброй Надежды или Средиземное море - путь к ним ко всем проходил мимо Уэссана.

- Мистер Буш! - сказал Хорнблауэр.

- Сэр!

- Можете отпустить подвахтенных и отправить матросов завтракать, когда сочтете нужным.

- Есть, сэр.

- Кто вахтенный офицер?

- Карджил, сэр.

- Значит, он отвечает за палубу.

Хорнблауэр огляделся. Все в порядке, "Отчаянный" держит курс в сторону Ла-Манша. И все же что-то не так, что-то необычно. Постепенно Хорнблауэр осознал. Впервые за свою жизнь он покидал гавань в мирное время. Прежде, когда бы его судно ни выходило в плаванье, оно тут же подвергалось дополнительной опасности, помимо морских - в любую минуту на горизонте мог появиться неприятель, и через час команде пришлось бы драться, спасая себя и корабль. И опаснее всего был первый выход в море с только что набранной, недообученной командой - это был наиболее вероятный, и вместе с тем наименее удачный момент встретить неприятеля.

Сейчас они выходили в море, ни о чем таком не тревожась. Это было необычное, новое ощущение - как и то, что он оставил позади Марию. Хорнблауэр силился отбросить мысль о жене - как раз в это время за правой раковиной промелькнул буй, и Хорнблауэр попытался оставить вместе с ним и воспоминания о Марии. С облегчением он увидел приближающегося Провса. Провс держал в руке клочок бумаги. Он взглянул на корабельный вымпел, затем на горизонт, пытаясь угадать погоду.

- Курс зюйд-вест-тень-вест и полрумба к весту, сэр, - сказал он. - Когда мы повернем оверштаг, то как раз сможем идти этим курсом в крутой бейдевинд.

- Спасибо, мистер Провс. Можете отметить на доске.

- Есть, сэр. - Провс был польщен таким доверием. Откуда ему знать, что Хорнблауэр, перебирая вчера вечером сегодняшние свои обязанности, проделал те же расчеты и пришел к тому же результату. Встающее солнце озарило зеленые холмы острова Уайт.

- Вот буй, сэр,- сказал Провс.

- Спасибо. Мистер Карджил! Поверните судно оверштаг, пожалуйста.

- Есть, сэр.

Хорнблауэр отошел на корму. Он хотел проследить не только, как Карджил будет управлять судном, но и как "Отчаянный" себя поведет. Когда начнется война, успех или поражение, свобода или плен не просто возможно, а наверняка будут зависеть от того, как "Отчаянный" поворачивает оверштаг, насколько послушно он приводится к ветру.

Карджил был краснолицый, полнеющий человек лет тридцати. Он явно старался забыть, что за ним наблюдают одновременно капитан, первый лейтенант и штурман. Он стоял у штурвала, пристально глядя то вверх на паруса, то назад на кильватерную струю. Хорнблауэр заметил, что правая рука Карджила сжимается и разжимается. Это может быть признак нервозности, а может - просто привычный жест при расчетах. Вахтенные матросы стояли на постах. Пока все они были незнакомы Хорнблауэру - полезно будет понаблюдать и за ними.

Карджил овладел собой и отдал первый приказ рулевому.

- Руль под ветер! - закричал он. Не слишком громко - на середине команды голос его дрогнул.

- Шкоты передних парусов! - Немногим лучше. В шторм это не пойдет, хотя сейчас матросам было слышно. Кливер и фор-марсель заполоскали.

- Шкоты, галсы отдать.

"Отчаянный" начал приводиться к ветру, вставая на ровный киль. Он поворачивался, поворачивался - неужели откажется приводиться?

- Пошел контра-брас! Пошел!

Сейчас все решится. Матросы свое дело знали - они споро вытравили булини и брасы левого борта и начали выбирать их с правого. Реи повернулись, но "Отчаянный" не желал слушаться. Он заартачился. Он замер, стоя прямо против ветра, потом увалился на два румба влево. Все паруса заполоскали, скорость была потеряна. Судно оказалось совершенно беспомощно.

- Вот здорово было бы, окажись мы у подветренного берега, сэр, - проворчал Буш.

- Подождите, - сказал Хорнблауэр. Карджил оглянулся на него, ожидая приказа, и Хорнблауэру это не понравилось. Он предпочел бы, чтоб Карджил сам постарался исправить положение. - Продолжайте, мистер Карджил.

Матросы вели себя хорошо. Никто не болтал, все ждали дальнейших распоряжений. Карджил барабанил пальцами по ноге, но для своего же блага он должен вывернуться без посторонней помощи. Хорнблауэр видел, как сплелись его пальцы, как он взглянул вперед, потом назад, и как, наконец, взял себя в руки. "Отчаянный" все быстрее двигался кормой вперед - ветер давил на его паруса спереди. Карджил решился.

По его приказу руль переложили на левый борт, по следующему - перебрасопили реи. "Отчаянный" некоторое время колебался, затем нехотя лег на правый галс и начал набирать скорость. Карджил в мгновение ока приказал повернуть штурвал в обратную сторону и выбрать брасы. Места хватало, вблизи не было опасного подветренного берега, можно было не торопиться, и Карджил подождал, пока все паруса вновь наполнятся и "Отчаянный" наберет достаточную скорость, чтоб хорошо слушаться руля. У Карджила даже достало выдержки позволить кораблю увалиться на лишний румб, чтоб хватило инерции вращения на следующую попытку, хотя Хорнблауэр и отметил с некоторым сожалением, что он все-таки немного поторопился. Сам Хорнблауэр подождал бы еще минуты две.

- Шкоты передних парусов! - снова приказал Карджил. Его пальцы опять забарабанили.

Но он все-таки не терял головы и отдавал приказы в правильной последовательности. "Отчаянный" начал приводиться к ветру. Выбрали шкоты и брасы. В какую-то парализующую секунду судно снова заартачилось, словно намеревалось, как и в прошлый раз, воспротивиться маневру. Но в этот раз инерция вращения была побольше, и в последние несколько секунд благоприятное сочетание ветра и волн развернуло-таки нос корабля на последние необходимые градусы. Он повернулся.

- Круто к ветру! - приказал Карджил рулевому. В голосе его явно слышалось облегчение. - Фока-галс! Шкоты! Брасы!

Закончив маневр, Карджил обернулся к старшим офицерам, ожидая выговора. Хорнблауэр чувствовал, что Буш готов высказать Карджилу все, что о нем думает. Буш искренне верил, что каждому пойдет на пользу жесточайшая выволочка по любому поводу, и обычно он был прав. Но Хорнблауэр внимательно следил за поведением "Отчаянного".

- Продолжайте, мистер Карджил, - сказал он. Карджил с облегчением отвернулся, а Буш удивленно глянул на Хорнблауэра.

- Слишком сильный дифферент на нос, - сказал Хорнблауэр. - Это мешает судну приводиться к ветру.

Может быть, - с некоторым сомнением согласился Буш.

Если нос погружен глубже, чем корма, корабль будет вести себя, как флюгер, упорно стараясь держаться кормой к ветру.

- Это не годится, - сказал Хорнблауэр. - Надо так изменить дифферент, чтоб корма осела минимум на шесть дюймов. Что мы можем переместить на корму?

- Ну... - начал Буш.

Перед его внутренним взором возникли внутренности "Отчаянного", до отказа набитые припасами. Подготовить корабль к плаванью было подвигом Геракла - чтоб разместить все необходимое, пришлось приложить немалую изобретательность. Казалось, по-иному разложить припасы просто невозможно, и все же...

- Может быть... - предложил Буш, и они мгновенно ушли в обсуждение.

Подошел Провс, козырнул и доложил, что "Отчаянный" держит курс на Уэссан, так круто к ветру, как только может. Вполне естественно, что при упоминании Уэссана Буш навострил уши. Вполне естественно, что Провс немедленно включился в беседу об изменении дифферента. Чтоб дать место для ежечасного бросания лага, пришлось отойти в сторону. Ветер хлопал полами их сюртуков. Они в море - позади кошмарные дни и ночи подготовки к плаванию, позади - какое бы подобрать слово? - лихорадочные - да, пожалуй - лихорадочные дни женитьбы. А это нормальная жизнь. Творческая жизнь - делать из "Отчаянного" живой организм, совершенствовать и корабль, и его команду.

Когда Хорнблауэр вернулся к действительности, Буш и Провс все еще обсуждали возможные изменения дифферента.

- По обоим бортам ближе к корме есть пустые пушечные порты, - сказал он. Как нередко случалось, простое решение пришло именно тогда, когда он был занят посторонними мыслями. - Мы можем передвинуть туда две пушки с носа.

Провс и Буш замолкли, обдумывая сказанное, а быстрый ум Хорнблауэра уже просчитывал математическую сторону проблемы. Корабельные девятифунтовки весят по двадцать шесть английских центнеров. Вместе с лафетами и ядрами, которые сложены у пушек, набирается около четырех тонн. Хорнблауэр прикинул на глаз расстояние между носом, кормой и центром плавучести - сорок фунтов до носа и тридцать до кормы. Нет, так дифферент будет слишком сильный, даже при том, что вес "Отчаянного" около четырехсот тонн.

- Как бы рыскать не начал, - сказал Провс. Он пришел к тому же выводу двумя минутами позже.

- Да. Мы возьмем пушки № 3. Это будет в точности, что надо.

- И оставим дыру, сэр? - робко запротестовал Буш.

Дыра, конечно, получится, такая же заметная, как на месте выбитого переднего зуба. Она нарушит ровный ряд орудий, придаст судну неряшливый вид.

- Лучше у меня будет уродливое судно в целости и сохранности, - сказал Хорнблауэр, - чем красивое на мели

у подветренного берега.

- Да, сэр. - Бушу пришлось проглотить это кощунство.

- После того, как припасы будут израсходованы, мы сделаем все, как раньше, - утешил его Хорнблауэр. - Не будете ли вы так любезны заняться этим сейчас же?

- Есть, сэр. - Буш мысленно переключился на проблему перемещения орудий по движущемуся судну. - Я сей-талями сниму их с лафетов и положу на маты.

- Совершенно верно. Я уверен, вы с этим справитесь, мистер Буш.

Никто, кроме сумасшедшего, не станет передвигать пушки на лафетах по кренящейся палубе - они могут вырваться в любой момент. Но, сняв их с лафетов, положив на маты (цапфы не дадут им катиться), пушки можно будет без особого труда перетащить, а потом снова водрузить на лафеты. Буш уже приказал боцману мистеру Вайзу основать сей-тали.

- Надо будет изменить боевое расписание, - неосторожно сказал Хорнблауэр, - и перераспределить орудийные расчеты.

- Есть, сэр, - сказал Буш. Привычка к субординации не позволяла ему явно выказать недовольство - в его ответе проскользнул лишь слабый намек на укоризну. Как первый лейтенант он обязан помнить это сам, без напоминаний со стороны капитана. Хорнблауэр попытался загладить невольную ошибку.

- Я оставляю это на ваше усмотрение, мистер Буш. Доложите мне, когда пушки будут передвинуты.

- Есть, сэр.

Хорнблауэр пересек шканцы, направляясь в свою каюту. Карджил наблюдал за матросами, сновавшими сей-тали.

- Когда передвинут пушки, корабль будет лучше приводиться к ветру, мистер Карджил, - сказал Хорнблауэр. - Тогда у вас будет возможность показать, как вы им управляете.

- Спасибо, сэр, - ответил Карджил. Он, без сомнения, тяжело переживал недавний промах.

Хорнблауэр пошел в каюту: винтики сложной машины какую представляет собой судно, нуждаются в смазке, и долг капитана - эту смазку обеспечить. При его приближении часовой у дверей вытянулся по стойке "смирно". Хорнблауэр оглядел скудную обстановку каюты. С палубного бимса свисала койка. Стул, зеркальце в переборке, под ним парусиновый умывальный таз в раме. У противоположной переборки стол, под ним - рундучок с личными вещами. И все: больше ничего не поместилось. Но малый размер каюты давал и свои преимущества. В ней не было пушек - она располагалась прямо на корме - и при подготовке корабля к бою не надо будет все это убирать.

И это роскошь, это большая удача. Девять дней назад - нет, уже десять - Хорнблауэр был лейтенантом на половинном жалованье, причем выплату ему приостановили после того, как в результате Амьенского мира не утвердили в звании капитан-лейтенанта. Он не знал, откуда возьмется его следующий обед. Одна ночь все переменила. Он просидел ее за картами с несколькими старшими офицерами, один из которых был лордом Адмиралтейства, и выиграл сорок пять фунтов. Король направил в Парламент обращение, в котором сообщал о решении правительства расширить флот до размеров военного времени. Хорнблауэра назначили капитан-лейтенантом и поручили готовить "Отчаянного" к плаванию. Сейчас он мог не волноваться о следующем обеде, пусть даже это будет солонина с сухарями. И - не столько в результате совпадения, сколько вследствие всего этого - он оказался помолвлен с Марией и обречен вступить в ранний брак.

В корабельной древесине отдавался стук перемещаемой пушки - Буш работал быстро. Десять дней назад Буш тоже был лейтенантом на половинном жаловании, причем с большим, чем у Хорнблауэра, стажем. Хорнблауэр не без робости спросил Буша, не согласился бы тот стать у него первым лейтенантом - единственным лейтенантом на военном шлюпе. Удивительно, и очень лестно было увидеть искреннюю радость Буша.

- Я надеялся, что вы меня пригласите, сэр, - сказал Буш. - Я не смел поверить, что вы действительно захотите первым лейтенантом меня.

- Никого я не хотел бы больше, - ответил Хорнблауэр. Тут Хорнблауэр едва не упал - "Отчаянный" накренился на нос, потом на бок, потом задрал корму, как обычно делает идущее в крутой бейдевинд судно. Сейчас корабль был с подветренной стороны острова Уайт и встретил мощные удары первых атлантических валов. Какой же он дурак! Он совсем позабыл об этом. Если в последние десять дней он и вспоминал о морской болезни, то наивно полагал, будто избавился от этой слабости за восемнадцать месяцев, проведенных на берегу. Сегодня утром он тоже не думал о морской болезни - слишком был занят. Стоило ему остаться без дела, она оказалась тут как тут. Он отвык от качки - когда судно опять накренилось, он чуть не упал. На лбу выступил холодный пот, подкатывала тошнота. Ему пришла в голову горькая шутка - недавно он поздравлял себя с тем, что знает, откуда возьмется его следующий обед, но теперь он гораздо уверенней мог сказать, куда отправится предыдущий. И вот морская болезнь накатила на него.

Хорнблауэр лежал на койке лицом вниз. Сверху доносился скрип катков, и он мог заключить, что, перетащив пушки на корму, Буш двигает теперь лафеты. Но это Хорнблауэра не заботило. Желудок его снова взбунтовался. Ни о чем, кроме своих страданий, Хорнблауэр думать не мог. Что это? Кто-то изо всех сил колотит в дверь. Хорнблауэр осознал, что этот кто-то стучал уже довольно долго, и, не слыша ответа, принялся колотить.

- Что такое? - спросил Хорнблауэр хрипло.

- Штурман передает, сэр, - ответил незнакомый голос. - Мистер Провс, сэр.

Надо узнать, в чем дело. Хорнблауэр с усилием поднялся, проковылял к стулу и сел, спрятав голову в плечи, чтоб не видно было лица.

- Войдите! - сказал он.

Открывшаяся дверь впустила громкий шум.

- Что такое? - повторил Хорнблауэр, надеясь, что по нему видно, как глубоко он погрузился в деловые бумаги.

- Мистер Провс сообщает, сэр, - сказал голос. - Ветер крепчает и заходит. Надо будет изменить курс, сэр.

- Очень хорошо. Иду.

- Есть, сэр.

Конечно, надо идти. Хорнблауэр встал, одной рукой держась за стол, а другой поправляя одежду, собрался с силами и заковылял на палубу. Он все забыл - забыл, как дует в море свежий ветер, как свистит такелаж, как кренится под непривычными ногами палуба. Когда корма поднялась, он чуть не побежал вперед, тщетно пытаясь сохранить достоинство, и едва устоял на ногах, ухватившись за коечную сетку. Тут же подошел Провс.

- Сейчас курс зюйд-вест-тень-зюйд, сэр, - сказал он.

- Я вынужден был дать судну спуститься на два румба. Ветер по-прежнему заходит к западу.

- Это я вижу, - заметил Хорнблауэр. Он поглядел на небо и на море, стараясь сосредоточиться. - Как барометр?

- Почти не падает, сэр. Но к закату ветер станет еще сильнее, сэр.

- Возможно, вы правы.

В эту минуту подошел Буш. Он коснулся рукой низко надвинутой шляпы.

- Пушки передвинуты на корму, сэр. Орудийные брюки выбраны втугую.

- Спасибо.

Хорнблауэр, не отпуская коечную сетку, глядел прямо вперед, чтоб не поворачиваться ни к Бушу, ни к Провсу и не показывать им белое, как у салаги, лицо. Он пытался вспомнить карту Ла-Манша, которую вчера внимательно изучал. Между скалами Каскетс и Стартом двадцать лиг - если принять неверное решение, они могут застрять там на несколько дней.

- На этом курсе мы можем обойти Старт, сэр, - посоветовал Провс.

Тошнота неожиданно накатила на Хорнблауэра, и он задвигался, перебарывая ее. Он не хотел, чтоб Провс его подгонял. Повернувшись, Хорнблауэр увидел стоящего у руля Карджила - снова была его вахта. И это тоже, вместе со словами Провса и сообщением Буша, повлияло на решение Хорнблауэра.

- Нет, - сказал он. - Мы повернем оверштаг.

- Есть, сэр, - неохотно согласился Провс. Хорнблауэр взглядом подозвал Карджила - он не хотел расставаться с успокоительной поддержкой коечной сетки.

- Мистер Карджил, - сказал Хорнблауэр. - Давайте посмотрим, как вы повернете судно теперь, после того, как мы изменили дифферент.

- Есть, сэр, - ответил Карджил. В ответ на прямой приказ бедняга не мог сказать ничего иного. Но он явно нервничал. Вернувшись к штурвалу, он взял из стропки рупор - к этому вынуждал его крепкий ветер.

- Приготовиться к повороту оверштаг! - скомандовал он. Выкрики боцманматов и мистера Вайза подхватили его приказ. Матросы побежали на свои посты. Карджил посмотрел на море, на небо и судорожно сглотнул. На этот раз он барабанил по ноге пальцами левой руки - правая была занята рупором. Матросы отдали шкоты и брасы с одной стороны, обтянули с другой. "Отчаянный" встал на ровный киль. Он поворачивался. Поворачивался.

- Кливер-шкоты раздернуть! - прокричал Карджил в рупор. Сам Хорнблауэр предпочел бы подождать еще три-четыре минуты, но знал, что может ошибаться - и не только из-за морской болезни. Стоя на этом месте, он не "чувствовал" судно. События показали, что Карджил чувствовал, или ему повезло - во всяком случае "Отчаянный" повернулся без колебаний.

- Руль на подветренный борт! - прокричал Карджил, рукоятки штурвала закрутились, останавливая "Отчаянный", который уже начал уваливаться под ветер. Матросы налегли на фока-галс, другие выбрали булини. "Отчаянный" лег на новый курс так послушно, как только можно было желать. Хорнблауэр подошел к штурвалу.

- Рыщет? - спросил он у рулевого. Тот немного отпустил штурвал, прищурился на ликтрос грот-марселя и снова привел судно к ветру.

- Не могу сказать, чтоб рыскал, сэр, - заключил он. - Может и рыщет, немного. Нет, сэр, не скажу, чтоб рыскал.

- Очень хорошо, - сказал Хорнблауэр. Буш и Провс не произнесли ни слова. Не требовалось даже взгляда, чтоб особенно подчеркнуть ситуацию, но вот слегка похвалить Карджила будет нелишним. - Вы сможете уйти с вахты удовлетворенным, мистер Карджил.

- Да, спасибо, сэр, - сказал Карджил.

Его круглое румяное лицо расплылось в улыбке. "Отчаянный" поднялся на волне, накренился, и Хорнблауэр, застигнутый врасплох, оступился и полетел прямо на широкую грудь Карджила. К счастью, тот был тяжеловесом и крепко держался на ногах. Он устоял - иначе они вместе с капитаном покатились бы прямо в шпигат. Хорнблауэр сгорал от стыда. Он не лучше держится на ногах, чем любая сухопутная крыса - зависть к Карджилу, Бушу и Провсу, стоящим твердо и уверенно покачивающимся вместе с судном, грозила перейти в прямую неприязнь. И желудок опять готов был предать его. Достоинство Хорнблауэра было в опасности. Он собрал все его остатки, чтобы на негнущихся ногах и с несгибаемым упорством повернуться к Бушу.

- Пожалуйста, проследите, чтоб меня позвали, если понадобится изменить курс, мистер Буш, - сказал он.

- Есть, сэр.

Палуба кренилась, но Хорнблауэр знал, что она кренится совсем не так сильно, как представляется его смятенному рассудку. Он принудил себя дойти до каюты. Дважды приходилось ему останавливаться и собираться с духом, а когда "Отчаянный" поднялся на волне, он едва не побежал - во всяком случае, пошел куда быстрее, чем приличествует капитану.

Проскочив мимо часового, он потянул на себя дверь. Не утешило - даже еще хуже смутило, - что рядом с часовым стояло ведро. Хорнблауэр распахнул дверь, переждал, пока "Отчаянный" закончит опускать корму, и со стоном ухватился за койку. Койка качалась, и ноги его проехались по палубе.

4

Хорнблауэр сидел за столом в своей каюте, держа в руках пакет, который пятью минутами раньше вынул из рундука. Через пять минут он будет вправе его вскрыть - по крайней мере, так показывало счисление пути. Пакет был очень тяжелый - в нем могла бы лежать картечь, хотя вряд ли адмирал Корнваллис стал бы посылать картечь одному из своих капитанов. Пакет запечатан, печати целы. На парусиновой обертке чернилами выведено:

"Инструкции Горацио Хорнблауэру, эсквайру, капитану и капитан-лейтенанту Е. В. шлюпа "Отчаянный". Вскрыть по пересечении долготы 6° к западу от Гринвича".

Запечатанные приказы. Служа на флоте, Хорнблауэр постоянно слышал о таких вещах, но сам столкнулся с ними впервые. Их прислали на борт "Отчаянного" в день свадьбы, и он расписался в получении. Сейчас корабль должен будет пройти шестой меридиан. Ла-Манш они пересекли с необычайной легкостью. От курса пришлось уклониться только на одну вахту. То, что Хорнблауэр, дабы восстановить уверенность Карджила в себе, приказал повернуть судно оверштаг, обернулось невероятной удачей. Ветер зашел к западу лишь чуть-чуть, да и то ненадолго. "Отчаянный" не застрял в заливе Лайм и благополучно прошел на ветре скалы Каскетс - и все благодаря этому счастливому приказу. Хорнблауэр чувствовал, что Провс искренно зауважал его и как навигатора, и как предсказателя погоды. Оно и к лучшему; Хорнблауэр не собирался объяснять Провсу, что это - простое стечение обстоятельств.

Он поглядел на часы и крикнул стоящему у дверей морскому пехотинцу:

- Позовите мистера Буша.

Хорнблауэр услышал крик часового, потом приказ по цепочке передали на шканцы. "Отчаянный" испытывал сильную килевую качку, но почти не кренился с боку на бок - длинные атлантические валы сильно изменили характер его движения, причем, по мнению Хорнблауэра, к лучшему. Он почти совладал с морской болезнью. Буш появился не сразу - очевидно, на шканцах его не было. Очень возможно, он дремал или занимался личными делами. Ничего, он не удивится, что его отвлекли, да и вреда ему от этого не будет -флот есть флот.

Наконец в дверь постучали, и вошел Буш.

- Сэр?

- А, мистер Буш, - сухо сказал Хорнблауэр. Буш - его ближайший друг, но дело официальное, и вести себя надо соответственно. - Можете ли вы мне сказать, каково сейчас положение судна?

- Точно не могу, - ответил изумленный Буш. - Я полагаю, миль десять к западу от Уэссана, сэр.

- В этот момент, - сказал Хорнблауэр, - мы находимся на долготе 6° и еще несколько секунд. Широта 48°40', но сейчас, как это ни странно, мы можем не обращать внимания на широту. Значение имеет только наша долгота. Не будете ли вы так любезны осмотреть этот пакет?

- А. Ясно, сэр, - сказал Буш, прочитав надпись.

- Вы видите, что печати целы?

- Да, сэр.

- Тогда не будете ли вы так любезны, покинув каюту, проверить нашу долготу, дабы при необходимости засвидетельствовать, что я выполнил приказ.

- Да, сэр, хорошо, - сказал Буш. Прошло несколько секунд, пока он осознал, что разговор закончен, и добавил:

- Есть, сэр.

Когда дверь закрылась, Хорнблауэр понял, как велико в нем искушение дразнить Буша. Этому искушению надо противиться. Если ему потворствовать, потом будет стыдно. В любом случае, Буш - слишком легкая мишень, это все равно, что стрелять по сидящей птице.

Думая об этом, Хорнблауэр на самом деле оттягивал волнующий момент, когда можно будет вскрыть пакет. Наконец он взял перочинный нож и перерезал нитки, которыми тот был зашит. Внутри оказались три столбика монет. Хорнблауэр высыпал их на стол. Пятьдесят монет были маленькие, размером с шестипенсовик, двенадцать побольше и десять еще больше. Внимательно разглядев среднюю, Хорнблауэр узнал двадцатифранковую монету - в точности такую же он видел у Парри две недели тому назад. С одной стороны было написано "Наполеон, Первый консул", с другой - "Французская республика". Те, что поменьше, были по десять франков, большие - по сорок. Вместе они составляли значительную сумму, больше пятидесяти фунтов, даже если не учитывать стоимость золота в наводненной быстро обесценивающимися бумажными деньгами Англии.

А вот и дополнительные инструкции, объясняющие, на что следует употребить эти деньги. "Сим вам предписывается..." говорилось в инструкции после вводных фраз. Хорнблауэр должен войти в сношения с рыбаками из Бреста и узнать, кто из них поддастся на подкуп. Он должен выведать от них все возможные сведения о состоянии французского флота. Наконец, его извещали, что в случае войны полезной будет любая информация, включая газеты.

Хорнблауэр дважды перечитал инструкцию и сравнил ее с первыми, незапечатанными приказами, которые получил тогда же. Все это надо обдумать. Машинально он встал, и тут же сел на место - в такой каюте не походишь. Прогулку придется отложить. Мария сшила ему полотняные мешочки для расчесок - совершенно бесполезные, так как расчески он убирал в свой старый походный мешок. Хорнблауэр взял один мешочек, сгреб в него монеты, убрал вместе с приказами обратно в рундук и уже собирался его запереть, когда в голову ему пришла мысль. Он отсчитал десять монет по десять франков, сунул их в карман штанов, потом запер рундучок. Теперь можно идти на палубу.

Провс с Бушем прогуливались по наветренной стороне шканцев, увлеченно беседуя - без сомнения, новость, что капитан вскрыл запечатанные приказы, уже облетела судно. Никто, кроме самого Хорнблауэра, не мог знать наверняка, что "Отчаянный" не возьмет сейчас курс на мыс Доброй Надежды. Хорнблауэра подмывало оставить их в неведении, но он поборол соблазн. Помимо всего, в этом не было смысла - промотавшись дня два возле Бреста, все поймут, в чем задача "Отчаянного". Провс и Буш поспешили отойти на подветренную сторону, освобождая наветренную капитану, но Хорнблауэр остановил их.

- Мистер Буш! Мистер Провс! Мы будем заглядывать в Брест и смотреть, что поделывает наш друг Бони.

Эти несколько слов многое сказали людям, прослужившим на флоте прошлую войну и немало намотавшимся по бурным водам у побережья Бретани.

- Да, сэр, - просто сказал Буш.

Вместе они посмотрели на нактоуз, на горизонт, на вымпел боевого судна. Курс задать несложно, но не так-то просто разобраться с проблемами международных отношений, с проблемами нейтралитета, с проблемами шпионажа.

- Давайте посмотрим карту, мистер Провс. Вы понимаете, что нам нужно держаться в стороне от Ле Фийет.

Острова Ле Фийет - по-французски "Девочки" - находились в середине фарватера на подходе к Бресту. Странное название для скал, на которых могут быть установлены пушки.

- Очень хорошо. Вы можете обрасопить паруса фордевинд.

Дул слабый ветер с северо-запада, и взять курс на Брест было легче легкого. "Отчаянный" почти не испытывал бортовой качки и совсем слабую килевую. К Хорнблауэру быстро возвращалась прежняя привычка, и он уже мог, не опасаясь за себя, пройтись по палубе, и даже надеялся, что желудок его удержит свое содержимое. После того, как морская болезнь отпустила, он чувствовал себя на удивление хорошо. Апрельский воздух был чист и свеж, но не пробирал до костей - перчаток и бушлата вполне хватало. Хорнблауэру трудно было сосредоточиться на своих проблемах - ему хотелось отложить их на потом, и он посмотрел на Буша с улыбкой, заставившей последнего заспешить к нему.

- Я полагаю, вы хотели бы в один из этих дней провести парусные учения, мистер Буш?

- Да, сэр. - Буш не сказал "конечно, сэр" - для этого он был слишком хорошим подчиненным. Но глаза его засверкали. Ничто на свете Буш так не любил, как брать марсели в рифы и отдавать рифы, спускать и поднимать брам-реи, разматывать канаты и тащить их на корму, чтоб использовать как шпринги, повторяя десятки - сотни - маневров, которые могут потребоваться в бою или в шторм.

- Сегодня вы получите на них два часа, мистер Буш. И я помню только одно короткое артиллерийское учение, так ведь?

Пока судно шло через Ла-Манш, Хорнблауэра мучила морская болезнь, поэтому он не слишком полагался на свою память.

- Только одно, сэр.

- Тогда после обеда мы час поупражняемся с пушками. В один из ближайших дней они нам, возможно, понадобятся.

- Возможно, сэр.

Буша не страшило приближение войны, грозившей охватить весь мир.

Дудки боцманматов высвистали всех матросов на палубу, и вскоре ученье уже было в самом разгаре. Матросы, обливаясь потом, бегали вверх и вниз по вантам, подгоняемые унтер-офицерами, в целом облаке ругательств, изрыгаемых мистером Вайзом. Полезно потренировать матросов, просто чтоб держать их в форме, но серьезных пробелов исправлять не приходилось. "Отчаянный" немало выиграл от того, что оказался первым судном, набиравшим команду после вербовки. Из ста пятидесяти матросов не менее сотни относилось к первому классу, двадцать - ко второму, всего десять было неморяков и не больше двадцати юнг. Соотношение необыкновенное, на других кораблях, набиравших команду позже, оно не повторится. Мало того, больше половины матросов до Амьенского мира служили на военных кораблях. Это не просто моряки, это моряки Королевского Флота, за время мира едва ли успевшие совершить более одного рейса на торговых судах. Следовательно, по большей части они уже имели дело с пушками, человек двадцать-тридцать участвовали в боевых действиях. Когда объявили боевые учения, они деловито направились к своим постам. Буш повернулся к Хорнблауэру и отдал честь, ожидая следующего приказа.

- Спасибо, мистер Буш. Скомандуйте, пожалуйста, "молчать".

По палубе разнеслись свистки и воцарилась мертвая тишина.

- Я пройду с осмотром, мистер Буш, если вы будете так любезны составить мне компанию.

- Есть, сэр.

Хорнблауэр начал с того, что, нахмурившись, посмотрел на правую шканцевую карронаду. Здесь все было в порядке, и он спустился на шкафут к девятифунтовкам правого борта. У каждой он останавливался, чтоб осмотреть снаряжение. Прибойник, аншпуг, правило. Банник, подъемный клин. Хорнблауэр переходил от пушки к пушке.

- Каков ваш пост, если стреляют пушки левого борта? - Хорнблауэр выбрал самого молодого матроса, который услышав вопрос капитана, смущенно переступил с ноги на ногу.

- Встань смирно, ты! - прогремел Буш.

- Каков ваш пост? - мягко повторил Хорнблауэр.

- В-вот здесь, сэр. Я держу прибойник, сэр.

- Я рад, что вы знаете. Если вы помните свой пост, когда к вам обращаются капитан и первый лейтенант, я могу быть уверен, что вы не забудете его, когда сквозь борт влетит неприятельское ядро.

Хорнблауэр пошел дальше - капитан может не сомневаться, что его шутка вызовет смех. Вдруг он остановился. - Это что? Мистер Чизман!

- Сэр.

- У вас тут лишний пороховой рожок. На две пушки полагается только один.

- Э... д-да, сэр. Это потому...

- Я знаю, почему. Причина не оправдание, мистер Чизман. Мистер Оррок! Сколько у вас пороховых рожков?

Все ясно.

После того, как пушку № 3 передвинули на корму, у Оррока стало одним пороховым рожком меньше, у Чизмана - больше.

- Это вам, молодые джентльмены, положено следить, чтоб у ваших пушек было все необходимое. Вы не должны ждать приказа.

Чизман и Оррок были двумя из четырех "молодых джентльменов", присланных на "Отчаянный" из Военно-Морского колледжа для прохождения практики. Пока Хорнблауэру ни один из них не понравился. Но он вынужден использовать их в качестве унтер-офицеров и ради своего же блага должен сделать из них хороших лейтенантов - здесь интересы его и долг совпадали. Он должен вырастить их и не сломать.

- Я уверен, мне не придется больше так говорить с вами, молодые джентльмены, - сказал Хорнблауэр. Он был совершенно уверен, что придется, но лучше обещать, чем угрожать. Он пошел дальше, закончил осмотр пушек правого борта, поднялся на полубак, оглядел две стоящие здесь карронады и спустился к пушкам левого борта. У фор-люка он остановился.

- Каковы ваши обязанности? - спросил он морского пехотинца.

Тот стоял навытяжку, ноги под углом сорок пять градусов, ружье прижато к боку, указательный палец левой руки точно по шву штанины, шея застыла в воротничке. Поскольку Хорнблауэр стоял не прямо перед пехотинцем, тот смотрел ему через плечо.

- Охранять свой пост. - Пехотинец монотонно отбарабанил формулы, которые твердил до того, быть может, тысячу раз. Его голос слегка изменился, когда он дошел до последней фразы, относившейся к его конкретному посту - "не пропускать вниз никого, за исключением тех, кто несет пустой патронный ящик".

Это для того, чтоб трус не смог укрыться ниже ватерлинии. - Как насчет тех, кто будет нести раненых? Изумленный пехотинец не нашелся, что сказать - после стольких лет муштры он разучился думать.

- На этот счет распоряжений не имею, - выдавил он наконец. Он даже слегка повел глазами, хотя шея его оставалась деревянной.

Хорнблауэр взглянул на Буша.

- Я поговорю с сержантом, сэр, - сказал Буш.

- Кто по боевому расписанию должен заниматься ранеными?

- Купор и его помощник, сэр. Парусный мастер и его помощник. Всего четыре человека, сэр.

Можно не сомневаться, что Буш помнит все назубок, хотя Хорнблауэр и нашел два маленьких упущения, за которые Буш несет полную ответственность. Нет необходимости заострять на них внимание - Буш и без того сгорает от стыда.

Вниз по трапу в пороховой погреб. За стеклянным окошком слабо мерцала свеча, бросая ровно столько света, чтоб подносчики пороха видели, что делают, получая полные картузы из-за двуслойного саржевого занавеса, отделявшего пороховой погреб. В самом погребе помещались артиллерист и его помощник, в тряпичных тапочках, готовые передавать и, если понадобится, заполнять картузы. Под кормовым люком обитали врач и санитар. Хорнблауэр знал, что и его самого как-нибудь могут протащить по трапу истекающим кровью из раздробленной руки или ноги - он с некоторым облегчением поднялся обратно на палубу.

- Мистер Форман. - Форман был еще один "молодой джентльмен". - Каковы ваши инструкции касательно фонарей во время ночного боя?

- Я должен ждать, пока мистер Буш не прикажет их зажечь.

- И кого вы должны послать, если такой приказ поступит?

- Фирта, сэр.

Форман указал на смазливого матросика, стоявшего рядом с ним. Показалось Хорнблауэру или нет, что он заколебался, прежде чем ответить? Хорнблауэр повернулся к Фирту.

- И куда вы идете?

Фирт на мгновение устремил взгляд на Формана - возможно, от смущения. Но Форман слегка качнулся, как бы указывая плечом, и одной рукой быстро провел перед животом, видимо, изображая непомерную толщину мистера Вайза.

- На бак, сэр, - сказал Фирт. - Их выдает боцман. Возле уступа полуюта.

- Очень хорошо, - ответил Хорнблауэр.

Он не сомневался, что Форман начисто забыл передать приказ Буша касательно фонарей. Но Форману хватило сообразительности исправить положение, а Фирт оказался не только достаточно сообразителен, но и достаточно предан, чтоб выручить своего унтер-офицера. Стоит приглядывать за этой парочкой. Уступ полуюта был вдохновенной догадкой - он располагался вблизи боцманской кладовой.

Хорнблауэр пошел обратно на шканцы, Буш за ним. Хорнблауэр взглядом пробежал по последней неосмотренной пушке - левой шканцевой карронаде. Выбрав место, откуда их могли слышать как можно больше людей, он сказал:

- Мистер Буш, у нас превосходное судно. Если мы хорошо потрудимся, у нас будет и превосходная команда. Если Бони нуждается в уроке, мы ему покажем. Можете продолжать учения.

- Есть, сэр.

Это слышали шесть морских пехотинцев на шканцах, рулевой, орудийные расчеты карронад, мистер Провс и все кормовые матросы. Хорнблауэр чувствовал, что сейчас не время произносить речь, но не сомневался, что слова его за время ближайшей собачьей вахты разнесутся по судну. "Мы" должно было стать объединяющим лозунгом. Тем временем Буш продолжал учения. "Отцепить орудийные брюки. Выровнять пушки. Вынуть дульные пробки". И так далее.

- Скоро они будут в форме, сэр, - сказал Буш. - И тогда нам останется только сойтись с неприятелем борт к борту.

- Не обязательно борт к борту, мистер Буш. Я хочу, чтоб во время следующих учений матросы потренировались в прицельной стрельбе на большое расстояние.

- Есть, сэр. Конечно, - согласился Буш. Но согласился он неискренне. Буш не представлял себе, как управлять "Отчаянным" в бою. Идеалом Буша был ближний бой, когда невозможно промахнуться и главное быстро заряжать и выдвигать пушки. Очень хорошо для линейного корабля, но вряд ли пригодно для "Отчаянного". Военный шлюп куда более уязвим, чем фрегат. Двадцать девятифунтовок, определявшие его класс (четыре карронады не считались), так называемые "длинные пушки", лучше приспособлены для стрельбы на расстояние около двух кабельтовых, чем для ближнего боя, когда пушки противника имеют равные с ними шансы на попадание. "Отчаянный" - самое маленькое судно с тремя мачтами, шканцами и полубаком на флоте. Скорее всего любой встреченный им противник будет значительно, даже неизмеримо, превосходить его и размером, и количеством пушек, и весом ядер. Решительность и смелость могут принести ему победу, но надежнее умение, предвиденье и хорошее управление. Хорнблауэр слышал, как дрожит судно от выдвигаемых пушек.

- Земля! Земля! - закричал впередсмотрящий с фор-марса. - Земля в одном румбе на подветренной скуле!

Это, должно быть, Франция, Уэссан, арена их будущих подвигов. Здесь, возможно, им суждено встретить смерть. Естественно, команда взволновалась. Подняв головы, матросы повернулись в сторону невидимой еще земли.

- Банить пушки! - прокричал Буш в рупор. Можно положиться на Буша - уж он-то поддержит порядок в любой обстановке.

- Заряжай.

Матросам трудно было заниматься учебной стрельбой в таких волнующих обстоятельствах. С одной стороны, они подчинялись дисциплине, с другой - были разочарованы.

- Навести пушки! Мистер Чизман! Прибойничий у пушки № 7 не занимается своим делом. Я хочу знать его имя.

Провс направил подзорную трубу вперед. Это была его обязанность как офицера, отвечающего за навигацию, но и его привилегия.

У Хорнблауэра чесались руки последовать примеру Провса, но он сдержался. Обо всем важном Провс ему доложит. Он выждал, пока сделают еще один учебный бортовой залп, и только потом заговорил.

- Мистер Буш, вы можете закрепить пушки, спасибо.

- Есть, сэр.

Провс протянул Хорнблауэру подзорную трубу.

- Это маяк на Уэссане, сэр, - сказал он. Хорнблауэр поймал дальний отблеск маяка, гигантской конструкции, увенчанной фонарем. В мирное время французское правительство поддерживало здесь огонь для морских судов - половина мировых торговых путей проходит мимо Уэссана.

- Спасибо, мистер Провс. - Хорнблауэр снова мысленно представил карту, вспомнил планы, которые составлял, готовя судно к отплытию, во время медового месяца, во время морской болезни, в последние напряженные дни. - Ветер становится более западным. Но пока мы доберемся до Сен-Матье, стемнеет. До полуночи мы будем идти к зюйду под малыми парусами. За час до рассвета я хочу быть в лиге от Черных Скал.

- Есть, сэр.

Буш, только что закрепивший пушки, присоединился к ним.

- Посмотрите, сэр! Мимо нас проходит состояние. С наветренной стороны видно было большое судно, его паруса вспыхивали в лучах клонившегося к западу солнца.

- Французский индиец, - заметил Хорнблауэр, направляя на него подзорную трубу.

- Четверть миллиона фунтов, - убивался Буш. - Вам бы досталось сто тысяч, если б только объявили войну. Неужели вас это не бесит? С этим ветром он благополучно доберется до Гавра.

- Другие будут, - попробовал утешить его Хорнблауэр.

- Не так много. Уж поверьте Бони. Он предупредит их всех, как только решится воевать, и все французские корабли укроются в нейтральных портах. На Мадейре и на Азорах, в Кадисе и в Ферроле. А ведь мы могли бы заработать состояние!

Возможность получить призовые деньги постоянно занимала мысли каждого флотского офицера.

- Возможно, еще заработаем, - сказал Хорнблауэр. Он подумал о Марии и о своем жалованьи - сотня фунтов сильно изменила бы дело.

- Возможно, - без особой надежды ответил Буш.

- А вот и другая сторона медали, - добавил Хорнблауэр, указывая на горизонт.

Вдалеке виднелись еще несколько парусов, уже британских. Они свидетельствовали о широчайшем размахе британской торговли. Эти корабли везут богатство, которое позволяет содержать флот, поддерживать союзников, производить оружие - не говоря уже о том, что они дают начальную подготовку матросам, которые впоследствии займут места на военных кораблях, которые, в свою очередь, сохраняют моря открытыми для английских купцов и закрытыми для их врагов.

- Это всего-навсего британцы, сэр, - удивленно сказал Провс. Он не видел того, что видел Хорнблауэр. Бушу пришлось пристально глядеть на капитана, пока до него дошло.

Бросание лага, а потом и смена вахты избавили Хорнблауэра от искушения прочесть проповедь.

- Какая скорость, мистер Янг?

- Три с половиной узла, сэр.

- Спасибо. - Хорнблауэр повернулся к Провсу. - Держите судно на прежнем курсе.

- Есть, сэр.

Хорнблауэр направил подзорную трубу вперед и немного влево. Черное пятнышко подпрыгивало на волнах возле острова Молэн. Хорнблауэр внимательно за ним наблюдал.

- Я думаю, мистер Провс, - сказал он, не отрываясь от подзорной трубы, - мы могли бы взять курс немного ближе к берегу. Скажем, на два румба. Я хотел бы пройти близко от этого рыбачьего судна.

- Есть, сэр.

Это было небольшое судно, занимавшееся ловлей сардин - очень похожие Хорнблауэр видел у берегов Корнуолла. Как раз в этот момент тянули сеть. Когда "Отчаянный" немного приблизился, Хорнблауэр в подзорную трубу различил четыре ритмично движущиеся фигурки.

- Пожалуйста, мистер Провс, руль еще немного под ветер. Я хочу пройти еще ближе к ним.

Сейчас Хорнблауэр разглядел, что рядом с рыбачьим судном кусочек моря имеет совершенно иной цвет, серебристо-металлический, не такой, как остальное серое море - рыбаки нашли стаю сардин и сейчас захватили ее в сеть.

- Мистер Буш. Попробуйте прочесть название. Они быстро сближались - через несколько минут Буш разобрал грубые белые буквы на корме.

- Из Бреста, сэр. "Дукс Фрирс". С такой подсказкой Хорнблауэр смог и сам прочесть название судна - "Де Фрер", Брест.

- Обстените грот-марсель, мистер Янг! - крикнул Хорнблауэр вахтенному офицеру, потом повернулся к Бушу и Провсу: - Сегодня я хочу поужинать сардинами.

Они уставились на него с плохо скрываемым изумлением.

- Сардинами, сэр?

- Именно.

Рыбаки уже подтянули сеть к лодке и теперь втаскивали через борт серебристую массу. Они так увлеклись, что не заметили, как "Отчаянный" неслышно подошел к ним. Неожиданно они увидели нависший над ними в закатном свете красавец-корабль. Они даже перепугались вначале, но тут же сообразили, что в мирное время британский военный корабль может причинить им куда меньше вреда, чем французский, осуществляющий Inscription Maritime* [Учет военно-обязанных моряков (фр.)].

Хорнблауэр вынул из стропки рупор. Он дрожал от возбуждения, и ему потребовалось усилие, чтоб овладеть собой. Это может быть первый шаг к тому, чтоб повлиять на будущую историю. Кроме того, он давно не говорил по-французски и должен был сосредоточиться на том, что собирался сказать.

- Добрый вечер, капитан! - крикнул он. Рыбаки, успокоившись, дружелюбно замахали в ответ. - Не продадите ли вы мне рыбы?

Рыбаки быстро посовещались, и один откликнулся:

- Сколько?

- Фунтов двадцать. Они снова посовещались.

- Хорошо!

- Капитан, - продолжал Хорнблауэр. Ему приходилось не только подбирать французские слова, но и придумывать, как повернуть ситуацию в нужном ему направлении. - Закончите свою работу. Потом поднимайтесь на борт. Выпьем по стаканчику рому за дружбу народов.

Начало фразы было неудачное, это Хорнблауэр почувствовал сам - он не смог перевести "вытащите ваш улов". Но он знал, что соблазн испробовать британского рома окажется достаточно силен - и он немного гордился сочетанием "1'amitie des nations". Как по-французски "ялик"? Chaloupe, наверное. Хорнблауэр продолжил свои приглашения, и кто-то из рыбаков, прежде чем вернуться к улову, согласно махнул рукой. Наконец, когда сеть втащили в лодку, двое французов перелезли в ялик, подошедший к ним вплотную - он был ненамного ниже рыбачьего суденышка. Ялик быстро подошел к "Отчаянному" на веслах.

- Я приму капитана у себя в каюте, - сказал Хорнблауэр. - Мистер Буш, проследите, чтоб второго рыбака провели на бак и позаботились о нем. Проследите, чтоб ему дали выпить.

- Есть, сэр.

На спущенном за борт лине втащили два больших ведра рыбы, следом взобрались оба рыбака в синих вязаных фуфайках.

- Очень рад вас видеть, капитан, - сказал Хорнблауэр, встречая их на шкафуте. - Пожалуйста, пройдемте со мной.

Пока Хорнблауэр вел капитана по шканцам в свою каюту, тот с любопытством озирался по сторонам. В каюте он осторожно сел на единственный стул, Хорнблауэр примостился на койке. Синяя фуфайка и штаны капитана были перепачканы рыбьей чешуей - каюта неделю будет вонять рыбой. Хьюит принес ром и воду. Хорнблауэр налил два больших стакана, капитан с видом знатока отхлебнул.

- Успешно ли идет лов? - осведомился Хорнблауэр. Он слушал, как капитан на почти невразумительном бретонском диалекте жалуется на низкий доход, приносимый ловлей сардин. Разговор продолжался. С прелестей мирного времени легко было перейти на возможность войны - едва ли два моряка, встретившись, могли обойти вниманием эту тему.

- Я полагаю, не просто набрать матросов на военные корабли.

Капитан пожал плечами.

- Конечно.

Жест сказал больше, чем слово.

- Вероятно, дело идет очень медленно, - сказал Хорнблауэр. Капитан кивнул.

- Но, конечно, корабли готовы к выходу в море? Хорнблауэр не знал, как сказать по-французски "стоят на приколе", поэтому спросил наоборот.

- О нет, - ответил капитан. Он продолжил, без стеснения высказывая свое презрение к французскому флотскому начальству. Ни один линейный корабль не готов к выходу в море. Ясное дело, ни один.

- Позвольте наполнить ваш стакан, капитан, - сказал Хорнблауэр. - Я полагаю, в первую очередь матросов получают фрегаты?

Может быть, тех, которых удается найти. Этого гость не знал. Конечно, есть... - тут у Хорнблауэра возникло затруднение. Потом он понял. Фрегат "Луара" был подготовлен к плаванью неделю назад (бретонское "Луара" и смутило Хорнблауэра). Фрегат должен был отправиться в Индию, но по обычной глупости флотского начальства большую часть опытных моряков с него сняли и перераспределили по другим судам. Рыбак, поглощавший ром в неимоверном количестве, не скрывал ни едкой бретонской ненависти к установившемуся во Франции безбожному режиму, ни презрения опытного моряка к неумелому руководству Республиканского Флота. Хорнблауэру оставалось только вертеть в руках стакан и слушать, напрягаясь до предела, чтоб уловить все тонкости разговора на чужом языке. Когда капитан встал, чтобы распрощаться, Хорнблауэр почти искренно сказал на ломанном французском, что сожалеет об его уходе.

- И все же мы можем встретиться, даже если начнется война. Я думаю, вы знаете, что Королевский Флот Великобритании не воюет с рыбачьими судами. Я всегда буду рад купить у вас немного рыбы.

Французский капитан посмотрел на него пристально, быть может из-за того, что речь зашла о деньгах. Сейчас самый ответственный момент, требующий точного суждения. Сколько? Что сказать?

- Конечно, я должен расплатиться за сегодняшнее, - сказал Хорнблауэр, запуская руку в карман. Он вынул две монеты по десять франков и вложил их в мозолистую ладонь капитана. На обветренном лице рыбака проступило нескрываемое изумление. Изумление сменилось алчностью, потом подозрением. Капитан явно что-то просчитывал, потом решительно сжал руку и спрятал деньги в карман. Чувства сменялись на его лице, как краски на шкуре умирающего дельфина. Двадцать франков золотом за два ведра сардин - скорее всего капитан кормит себя, жену и детей на двадцать франков в неделю. Десять франков в неделю он платит работникам. Деньги большие - то ли английский капитан не знает цены золоту, то ли... Во всяком случае, француз мог не сомневаться, что стал на двадцать франков богаче, и что в будущем может тоже рассчитывать на золото.

- Надеюсь, мы еще встретимся, капитан, - сказал Хорнблауэр. - И вы понимаете, конечно, что мы в море всегда интересуемся тем, что происходит на суше.

Оба бретонца с пустыми ведрами перелезли через борт, оставив Буша горестно лицезреть грязные следы на палубе.

- Палубу можно вымыть шваброй, мистер Буш, - сказал Хорнблауэр. - Это будет удачным завершением удачного дня.

5

Когда Хорнблауэр проснулся, в каюте было совсем темно. Сквозь два кормовых окна не пробивался даже слабый свет. Хорнблауэр, не вполне проснувшись, лежал на боку. Один раз пробил корабельный колокол. Хорнблауэр перевернулся на спину и потянулся, пытаясь привести мысли в порядок. Это, должно быть, одна склянка утренней вахты, потому что один удар колокола во время предыдущей вахты он слышал, возвращаясь в постель - его разбудили в полночь, чтоб повернуть судно оверштаг. Он проспал шесть часов, даже учитывая этот перерыв. Хорошо командовать судном. Вахтенные, ушедшие спать вместе с ним, к этому времени уже полтора часа были на палубе.

Койка слабо покачивалась. Насколько можно судить, "Отчаянный" идет под малыми парусами, ветер умеренный на правом траверзе. Так и должно быть. Скоро вставать - Хорнблауэр повернулся на другой бок и снова заснул.

- Две склянки, сэр, - сказал Гримс, входя в каюту с зажженной лампой. - Две склянки, сэр. Небольшой туман, и мистер Провс говорит, он хотел бы лечь на другой галс. - Гримс был худосочный юноша, заявивший, что был капитанским слугой на пакетботе Вест-Индской компании.

- Дайте мне бушлат, - сказал Хорнблауэр. В одном бушлате поверх ночной рубашки на палубе было зябко. Хорнблауэр нашел в кармане Мариины перчатки и с благодарностью их натянул.

- Двенадцать саженей, сэр, - доложил Провс, когда судно легло на другой галс, и на фор-руслене бросили лот.

- Очень хорошо. Есть время одеться, есть время позавтракать. Есть время - разнообразные соблазны обступили Хорнблауэра. Он хотел чашку кофе. Он хотел две или три чашки кофе, крепкого и очень горячего. А кофе у него только два фунта. По семнадцать шиллингов за фунт он больше себе позволить не мог. Чудом свалившиеся на него сорок пять фунтов - он выиграл их в вист как раз перед тем, как появилось обращение короля к парламенту - растаяли в мгновение ока. Надо было справить походную одежду, выкупить из ломбарда шпагу, приобрести обстановку в каюту и оставить семнадцать фунтов Марии, чтоб она могла протянуть, пока не получит его жалованье. Так что на "капитанские припасы" осталось немного. Он не купил ни барашка, ни поросенка. Ни одного цыпленка. Миссис Мейсон сторговала ему шесть дюжин яиц - они, упакованные в стружки, лежали в ведре, принайтовленном к палубе в штурманской рубке - и шесть фунтов круто посоленного масла. Сахарная голова, несколько горшочков с вареньем - на этом деньги кончились. У Хорнблауэра не было ни ветчины, ни заготовленного впрок мяса. Вчера он поужинал сардинами - то, что они были куплены на деньги секретной службы, придавало им некоторую пикантность, но вообще ничего хорошего в сардинах нет. А кроме того, моряки издревле питают предубеждение к рыбе - существам одной с ними стихии. Они злятся когда бесконечная смена соленой свинины и соленой говядины нарушается рыбой. Отчасти это может объясняться тем, что после рыбы остается запах, долго не выветривающийся с небрежно сполоснутой морской водой посуды. В этот самый момент, проснувшись, заблеял один из ягнят, привязанных в установленной на шкафуте шлюпке. Когда "Отчаянный" готовился к плаванью, кают-компания сбросилась на покупку четырех ягнят. В один из этих дней офицеры будут есть жареное мясо, и Хорнблауэр собирался напроситься к ним на обед. Мысль эта напомнила ему, что он голоден - но голод не шел ни в какое сравнение с тем, как хотелось кофе.

- Где мой слуга! - вдруг заорал он.- Гримс! Гримс!

- Сэр? - Гримс просунул голову в дверь штурманской рубки.

- Я пойду одеваться, и я хочу позавтракать. Я выпью кофе.

- Кофе, сэр?

- Да. - Хорнблауэр едва удержался, чтоб не сказать "черт тебя подери". Обрушивать ругательства на человека, который не вправе ответить тем же, и чья единственная вина состоит в его безобидности, претило Хорнблауэру, так же как некоторым людям не нравится стрелять лисиц. - Вы ничего не знаете про кофе?

- Нет, сэр.

- Возьмите дубовый ящичек и принесите его мне. Хорнблауэр, бреясь с помощью четверти пинты пресной воды, объяснил Гримсу про кофе.

- Отсчитайте двадцать этих бобов. Положите их в открытую кастрюльку - возьмете ее у кока. Потом поджарьте их на камбузе. Будьте внимательны. Потряхивайте их. Они должны стать коричневыми, не черными. Поджаренными, но не горелыми. Ясно?

- Ну... да, сэр.

- Потом отнесите их к доктору, с моими приветствиями.

- К доктору? Да, сэр. - Гримс увидел, что брови Хорнблауэра сошлись, как грозовые облака, и вовремя подавил свое изумление при упоминании доктора.

- У него есть пестик и ступка, в которой он толчет слабительное. Положите бобы в ступку. Изотрите их. Мелко, но не в пыль, запомните это. Как зернистый порох, не как пороховая пыль. Ясно?

- Да, сэр. Думаю, ясно.

- Потом... Ладно, ступайте, делайте, потом опять явитесь ко мне.

Гримс явно был не из тех, кто все делает быстро. Хорнблауэр успел помыться, одеться и расхаживал по шканцам, с нетерпением ожидая завтрака, когда появился Гримс со сковородкой сомнительного порошка. Хорнблауэр коротко объяснил ему, как приготовить из этого кофе. Гримс с сомнением выслушал.

- Идите, готовьте. Ах да, Гримс!

- Сэр?

- Я хочу яичницу. Из двух яиц. Вы умеете жарить яичницу?

- Э... да, сэр.

- Зажарьте ее так, чтоб желтки были почти твердыми, но не совсем. И принесите горшок масла и горшок варенья.

Хорнблауэр, отбросив всякое благоразумие, вознамерился хорошо позавтракать. Но ветреное настроение накликало ветреную погоду. Без всякого предупреждения налетел шквал, ударил "Отчаянного" в лоб, и, пока корабль спускался под ветер и приходил в себя, хлынул дождь, ледяной апрельский ливень. Хорнблауэр отмахнулся от Гримса, когда тот первый раз подошел доложить, что завтрак готов, и пошел с ним только на второй раз, когда "Отчаянный" снова лег на прежний курс. Ветер улегся, рассвело, времени у Хорнблауэра почти не оставалось.

- Я буду на палубе через десять минут, мистер Янг, - сказал он.

Штурманская рубка была тесным помещением, примыкавшим к капитанской каюте. Эта каюта, штурманская рубка, капитанская кладовая и тамбур занимали весь крохотный полуют "Отчаянный". Хорнблауэр протиснулся за маленький стол.

- Сэр, - сказал Гримс, - вы не пришли, когда завтрак был готов.

Вот и яичница. Белки по краям почернели, желтки совершенно твердые.

- Очень хорошо, - проворчал Хорнблауэр. Он не мог винить в этом Гримса.

- Кофе, сэр? - сказал Гримс. Он прижимался к закрытой двери рубки и повернуться ему было негде. Он налил из кувшина в чашку. Кофе был теплый, но не горячий, и какой-то мутный.

- Постарайтесь, чтоб следующий раз он был горячее, - сказал Хорнблауэр. - И в будущем вам нужно растирать его получше.

- Да, сэр. - Голос Гримса слышался как бы издалека. Он едва шептал. - Сэр...

Хорнблауэр поднял голову. Гримс дрожал от страха.

- В чем дело?

- Я сохранил это, чтоб показать вам. - Гримс вытащил сковородку, на которой лежала дурно пахнущая кровавая мешанина. - Первые два яйца оказались испорченные, сэр. Я не хотел, чтоб вы подумали...

Гримс боится, что его обвинят в краже яиц.

- Очень хорошо. Унесите эту гадость. В этом вся миссис Мейсон - купить яйца, из которых половина испорченные. Хорнблауэр съел невкусную яичницу - даже эти два яйца, хоть и не совсем тухлые, припахивали. Он предвкушал, что сейчас заест ее вареньем. Он намазал сухарь драгоценным маслом и потянулся к горшочку. Черная смородина! Бывает же такое невезенье! Гримс, втиснувшийся в штурманскую рубку, подпрыгнул, когда Хорнблауэр разразился потоком брани, уже несколько минут искавшей выхода.

- Сэр?

- Я не с тобой говорю, черт побери, - сказал Хорнблауэр, теряя выдержку.

Он любил варенье, но черносмородинное - меньше всего. Ладно, придется довольствоваться этим. Он откусил каменный сухарь.

- Не стучите в дверь, когда подаете еду, - сказал он Гримсу.

- Да, сэр. Не буду, сэр. Больше не буду, сэр. Кувшин с кофе дрожал у Гримса в руках. Хорнблауэр, подняв голову, увидел, что губы у слуги тоже трясутся. Он чуть не спросил резко, в чем дело, но тут же догадался сам. Гримс боится. По слову Хорнблауэра его могут привязать к решетчатому люку на шкафуте, и спустить ему кожу кошками. На флоте есть капитаны, которые именно так и поступили бы, подай им такой завтрак. Это надо ухитриться все сделать наоборот.

В дверь постучали.

- Войдите.

Гримс прижался к переборке, чтоб не упасть в открывшуюся дверь.

- Мистер Янг передает, сэр, - сказал Оррок. - Ветер опять заходит.

- Я иду.

Гримс совсем вжался в переборку, пропуская Хорнблауэра. Тот вышел на шканцы. Шесть дюжин яиц, половина из них тухлые. Два фунта кофе - меньше, чем на месяц, если пить каждый день. Черносмородинное варенье, и того мало. Эти мысли роились у него в голове, пока он шел мимо часового, и мгновенно улетучились на свежем морском ветру, стоило Хорнблауэру вернуться к делу.

Провс пристально смотрел в подзорную трубу. Было светло, дождь разогнал туман.

- Черные скалы на левом траверзе, сэр, - доложил Провс. - Иногда виден бурун.

- Отлично, - сказал Хорнблауэр. По крайней мере, неприятности с завтраком отвлекли его от беспокойства перед принятием решения. Ему даже пришлось остановиться на несколько секунд, чтоб собраться с мыслями, прежде чем отдать приказы, которые облекут в плоть давно созревший план.

- У вас хорошее зрение, мистер Оррок?

- Ну, сэр...

- Да или нет?

- Ну... да, сэр.

- Тогда берите подзорную трубу и лезьте наверх. Сейчас мы будем проходить мимо рейда. Примечайте все корабли, какие сможете разглядеть. Посоветуйтесь с впередсмотрящим.

- Есть, сэр.

- Доброе утро, мистер Буш. Свистать всех наверх.

- Есть, сэр.

Не в первый раз Хорнблауэр вспомнил евангельского сотника, который описал свою власть такими словами: "говорю одному "пойди" и идет; и другому "приди" и приходит". Королевский Флот и римская армия держались на одинаковой дисциплине.

- Ну, мистер Провс. Как далеко сейчас горизонт?

- Две мили, сэр. Может, три, - ответил Провс, оглядываясь по сторонам. Вопрос застал его врасплох.

- Я бы сказал, четыре мили, - заметил Хорнблауэр.

- Может быть, сэр, - согласился Провс.

- Солнце встает. Проясняется. Скоро будет десять миль. Ветер северо-западный. Мы подойдем к Паркэ.

- Есть, сэр.

- Мистер Буш, уберите брамсели, пожалуйста. И нижние прямые паруса. Нам понадобятся только марсели и кливер.

Так они будут привлекать меньше внимания, а, кроме того, двигаясь медленнее, дольше смогут наблюдать за Брестским рейдом.

- Рассвет ясного дня, - сказал Хорнблауэр, - наиболее благоприятное для нас время. Солнце будет светить с нашей стороны.

- Да, сэр. Вы правы, сэр, - ответил Провс. На его меланхолическом лице мелькнуло одобрение. Он знал, конечно, что Гуль протянулся почти точно с запада на восток, но не сделал из этого никаких выводов.

- Сейчас у нас есть такая возможность. Ветер и погода нам благоприятствуют. Может пройти несколько дней, пока такая возможность повторится.

- Да, сэр, - сказал Провс.

- Курс ост-тень-зюйд, мистер Провс.

- Есть, сэр.

"Отчаянный" медленно двигался вперед. День был облачный, но ясный, и горизонт с каждой минутой отделялся.

Отчетливо виден был мыс Сан-Матье. Дальше земля опять терялась из виду.

- Земля по курсу с подветренной стороны! - закричал Оррок с фор-марса.

- Это должен быть следующий мыс, сэр, - заметил Провс.

- Тулинг, - согласился Хорнблауэр, потом произнес по буквам "Тулингуэт". В ближайшие месяцы или даже годы им предстоит курсировать вдоль этих берегов, и он хотел, чтоб офицеры правильно понимали его приказы.

Между двумя мысами Атлантика далеко вдавалась в дикое бретонское побережье, образуя Брестский рейд.

- Вы видите пролив, мистер Оррок? - прокричал Хорнблауэр.

- Нет еще, сэр. По крайней мере, не очень хорошо. Военный корабль - британский корабль - приближающийся в мирное время к чужим берегам, сталкивался с целым рядом трудностей. Он не может войти в чужие территориальные воды (если его не принуждает к этому шторм), не запросив предварительно разрешения. И, конечно, он не может подойти к иностранной военной базе, не вызвав этим целую серию сердитых правительственных нот.

- Мы должны держаться на расстоянии дальнего пушечного выстрела от берега, - сказал Хорнблауэр.

- Да, сэр. Ах да, конечно, сэр, - согласился Провс. Второе, более сердечное одобрение было вызвано тем, что Провс осознал смысл сказанного. Нации устанавливают суверенитет над всеми водами, которые они могут перекрыть артиллерией, даже если в этой конкретной точке пушки и не установлены. Международное право проводит эту границу на расстоянии трех миль от берега.

- На палубе! - закричал Оррок. - Вижу мачты! Пока еле-еле.

- Считайте все, что увидите, очень тщательно, мистер Оррок!

Оррок продолжал докладывать. Рядом с ним на марсе стоял бывалый моряк, но Хорнблауэр не собирался полностью на них полагаться. Буш кипел нетерпением.

- Мистер Буш, - сказал Хорнблауэр. - Через пятнадцать минут я поверну судно через фордевинд. Не будете ли вы так любезны подняться с подзорной трубой на крюйс-салинг? У вас будет возможность увидеть все, что видит Оррок. Пожалуйста, записывайте.

- Есть, сэр, - сказал Буш.

Через минуту он был уже на бизань-винтах. Вскоре он бежал по выбленкам с быстротой, сделавшей бы честь любому молодому матросу.

- Двенадцать линейных кораблей, сэр, - кричал Оррок. - Стеньги не поставлены. Реи не подняты. Впередсмотрящий прервал его донесение.

- Буруны с подветренного борта!

- Это Паркэ, - сказал Хорнблауэр.

Черные Скалы с одной стороны, Паркэ с другой и Девочки в середине отмечали вход на Брестский рейд. В такой ясный день, при легком ветре, они не представляли опасности, но в шторм они унесли многие сотни жизней. Провс без устали шагал между кормой и нактоузом, беря азимуты. Хорнблауэр тщательно прикинул направление ветра. Если у французов нет линейных кораблей, готовых к выходу в море, незачем рисковать. Перемена ветра может застать "Отчаянного" слишком близко к подветренному берегу. Хорнблауэр оглядел в подзорную трубу побережье, выросшее на горизонте.

- Очень хорошо, мистер Провс. Мы повернем судно через фордевинд сейчас, пока еще можем пройти на ветре Паркэ.

- Есть, сэр.

В голосе Провса ясно слышалось облегчение. Его делом было следить за безопасностью судна, и он явно предпочитал иметь некоторый запас надежности. Хорнблауэр посмотрел на вахтенного.

- Мистер Пул! Поверните судно через фордевинд, пожалуйста.

Засвистели дудки. Матросы побежали к брасам, руль повернули под ветер. Хорнблауэр внимательно прочесывал подзорной трубой берег.

- Так держать!

"Отчаянный" послушно лег на новый курс. Хорнблауэр постепенно привыкал к его характеру, как жених, лучше узнающий невесту. Нет, это неудачное сравнение, и Хорнблауэр сразу его отбросил. Он надеялся, что они с "Отчаянным" лучше подходят друг другу, чем они с Марией. И он должен думать о другом.

- Мистер Буш! Мистер Оррок! Я попрошу вас спуститься, как только будете уверены, что больше ничего существенного не увидите.

Атмосфера на судне оживилась - Хорнблауэр чувствовал это по поведению матросов. Вся команда сознавала, что они смело лезут в самое логовище Бонапарта, заглядывают внутрь главной военно-морской базы французов, объявляют миру, что Британия готова встретить любой вызов в море. Хорнблауэр испытывал приятное чувство, что все предыдущие дни он готовил себе оружие по руке, корабль и его команду, как фехтовальщик, узнающий вес шпаги прежде, чем вступить в поединок.

Оррок спустился, козырнул, Хорнблауэр выслушал его доклад. К счастью, Буш с крюйс-салинга все еще видел Гуль и не спускался. Донесения должны быть сделаны независимо, чтоб докладывающие офицеры друг друга не слышали, но попрость Буша ненадолго отойти в сторону было бы невежливо. Буш не спускался еще несколько минут, пока не закончил записывать карандашом на бумажке, но Оррока трудно винить, что он этого не сделал. Тринадцать или четырнадцать линейных кораблей на якоре, ни один не готов к отплытию, у трех не хватает хотя бы одной мачты. Шесть фрегатов, три со стеньгами, один с поднятыми реями и со свернутыми парусами.

- Это "Луара", - заметил Хорнблауэр Бушу.

- Вы про нее знаете, сэр? - спросил Буш.

- Я знаю, что она здесь, - ответил Хорнблауэр. Он охотно объяснил бы, откуда ему это известно, но Буш продолжал докладываться, и Хорнблауэр остался доволен, что его репутация всеведущего укрепилась.

С другой стороны, на рейде наблюдалась заметная активность. Буш видел движущиеся лихтеры и тендеры. Он полагал также, что различил плашкоут со стрелой - судно, предназначенное для установки новых мачт на большие корабли.

- Спасибо, мистер Буш, - сказал Хорнблауэр. - Это превосходно. Мы должны заглядывать так при каждом подходящем случае.

Постоянные наблюдения увеличат их знания в геометрической прогрессии - они увидят, какие корабли изменили стоянку, какие поставили стеньги, какие обтянули такелаж. Перемены скажут гораздо больше, чем единичное наблюдение.

- Давайте поищем еще рыбачьи лодки, - продолжил Хорнблауэр.

- Да, сэр.

Буш направил подзорную трубу на Паркэ. Голые черные скалы, увенчанные сигнальным огнем, казалось, вздымались и падали - это билась о них атлантическая зыбь.

- Вот одна с подветренной стороны от рифа, сэр, - сказал Буш.

- Что она там делает?

- Омаров ловит, сэр, - доложил Буш. - По-моему, они выбирают верши, сэр.

-Да?

Дважды в жизни Хорнблауэр ел омаров. Оба раза это было в те горькие дни, когда он, вынуждаемый голодом и холодом, подвизался профессиональным игроком в Длинных Комнатах. Богатые люди иногда приглашали его поужинать. Он неожиданно осознал, что этот ужасный отрезок его жизни кончился всего две недели назад.

- Я думаю, - медленно сказал Хорнблауэр, - что хотел бы съесть сегодня за ужином омара. Мистер Пул! Подойдите немного поближе к рифу. Мистер Буш, я был бы премного вам обязан, если б вы изготовили ялик к спуску.

Контраст между этими днями и теми был разительный. Сейчас стояли золотые апрельские дни - странное, неустойчивое время между миром и войной. Напряженные дни, когда Хорнблауэр болтал с капитанами рыбачьих суденышек, обменивая золотые монеты на небольшую часть их улова. Он тренировал команду, пользуясь случаем изучить характер "Отчаянного". Он заглядывал в Гуль, следя, как идет подготовка французского флота. Он изучал Ируазу - подходы к Бресту, иными словами - ее приливы, отливы и течения. Наблюдая движение судов через нее, Хорнблауэр все больше узнавал о трудностях, с которыми столкнулось французское правительство.

Бретань была бедной, неплодородной и малонаселенной провинцией, задворками Франции, и дороги, связывающие ее с центральной частью страны, оставляли желать лучшего. Ни судоходных рек, ни каналов. Неимоверно громоздкие материалы, требуемые для оснащения флота, невозможно доставить сушей. Артиллерия для корабля первого класса весит двести тонн. Пушки, якоря и ядра можно было перевезти из бельгийских кузниц только морем. Грот-мачта корабля первого класса имеет сто футов в длину и три в диаметре - ее может перевезти только судно, мало того, только специально оборудованное судно.

Чтоб укомплектовать бесполезно стоящий в Бресте флот, потребуется двадцать тысяч матросов. Моряки - те, которых удастся найти - если не отправить их морем, вынуждены будут прошагать сотни миль из торговых портов Гавра и Марселя. Двадцать тысяч людей нуждаются в одежде и еде, причем и то и другое должно быть вполне определенное. Мука, чтоб печь сухари, быки и свиньи, чтоб приготовить солонину, бочки, в которых ее хранить - откуда все это возьмется? И подготовка провизии тоже дело не одного дня.

Кораблям, чтоб выйти в море, понадобится провианта на сто дней - стало быть, надо накопить два миллиона рационов сверх того, что будет потребляться ежедневно. Потребуются сотни каботажных судов - Хорнблауэр наблюдал, как непрерывный поток их движется к Бресту, огибая Уэссан с севера и мыс Ра с юга. Если начнется война - когда начнется война - делом Королевского Флота будет преградить им путь. В особенности же это будет делом легких судов - это будет делом "Отчаянного". Чем больше Хорнблауэр о них разузнает, тем лучше.

Эти мысли занимали Хорнблауэра и в то утро, когда "Отчаянный" вновь проходил мимо Паркэ, чтоб заглянуть в Брест. Ветер дул с юго-востока, и шлюп шел в бакштаг под марселями. Рассвело, утро было ясное и холодное. На салингах стояли впередсмотрящие. С фор- и крюйс-салингов почти одновременно крикнули:

- Эй, на палубе! Из пролива выходит судно!

- Фрегат, сэр! - Это Буш дополнил слова Чизмана.

- Очень хорошо! - крикнул Хорнблауэр в ответ. Может быть, появление фрегата не имеет никакого отношения к маневрам "Отчаянного" в Ируазе, но вероятнее противоположное. Хорнблауэр оглядел шлюп - матросы драили палубу, но в пять минут можно все переменить. Он в мгновение ока может подготовить корабль к бою или поставить все паруса.

- Так держать, - скомандовал он рулевому. - Мистер Карджил, не будете ли вы так любезны поднять флаг.

- Вот он, сэр, - сказал Провс. В подзорную трубу Хорнблауэр видел брамсели фрегата - тот с попутным ветром шел по Гулю. Этим курсом он встретится с "Отчаянным" через несколько миль.

- Мистер Буш! Я хотел бы, чтоб вы спустились, как только закончите наблюдения.

- Есть, сэр.

"Отчаянный" медленно двигался прежним курсом. Бессмысленно было бы ставить дополнительные паруса, делая вид, будто он ни в чем не замешан. Французское флотское начальство из десятка источников уже наслышано о его дозоре.

- Вы ведь не собираетесь им доверять, сэр? - Это Буш, он спустился на палубу и немного волновался. Волнение никак не отразилось на невозмутимой манере Буша, но его обнаруживал сам факт, что Буш осмелился прямо высказать совет.

Хорнблауэр не хотел убегать. Он имел все преимущества - "Отчаянный" находится с подветренной стороны от фрегата, может в любой момент поставить все паруса и двинуться в сторону открытого моря. Но Хорнблауэр не хотел этого делать. Он был твердо уверен, что в таком случае француз последует за ним и с позором будет гнать до самой Атлантики. Смелый шаг поднимет дух команды, произведет впечатление на французов и - это главное - рассеет неуверенность Хорнблауэра в себе. Это - проверка. Инстинкт советовал ему быть осторожным, но он убеждал себя, что осторожность - лишь прикрытие для трусости. Трезвый расчет внушал, что опасаться нечего, страх говорил, что французский фрегат замышляет подойти на расстояние выстрела и уничтожить "Отчаянный". Надо действовать согласно расчету, отбросив страх, но Хорнблауэр хотелось бы только, чтоб сердце его не билось так лихорадочно, чтоб ладони не потели так сильно, чтоб по ногам не бегали мурашки. Он хотел бы, чтоб Буш не стоял так близко, мешая пройтись по шканцам. Тут он сказал себе, что все равно не смог бы шагать взад и вперед, показывая всем и каждому свою нерешительность.

Сегодня каботажные суда потоком шли из Бреста, пользуясь попутным ветром - если б война была объявлена, они бы на это не решились. Хорнблауэр говорил с капитанами трех разных рыбачьих судов, и ни один из них ничего не слышал о войне. Возможно, все они участвуют в заговоре с целью развеять его опасения и заманить в ловушку - но уж очень это маловероятно. Если б новость о начале войны достигла Бреста всего час назад, фрегат не успел бы подготовиться к выходу в море и пройти Гуль. С другой стороны, рассуждения Хорнблауэра подтверждало то, что даже если война не объявлена, французское флотское начальство будет действовать именно так. Услышав, что наглый британский шлюп курсирует возле Бреста, они должны были собрать по всем кораблям достаточно матросов для одного фрегата и послать этот фрегат, чтоб тот отпугнул британское судно. Хорнблауэр не должен этого допустить - ветер может оставаться таким не один день, и тогда "Отчаянному", чтобы продолжить наблюдения, придется долго лавировать обратно.

Фрегат был виден уже целиком - в подзорную трубу Хорнблауэр видел его до самой ватерлинии. Он был большой; в борту виднелось двадцать крашеных портов, не считая пушек на шканцах и полубаке. Восемнадцатифунтовки, скорее всего - вдвое больше пушек, чем у "Отчаянного", общий вес ядер при бортовом залпе больше в четыре раза. Но пушки не выдвинуты: Хорнблауэр поднял подзорную трубу, чтоб осмотреть реи. Он напрягал глаза - сейчас он должен полагаться не только на расчет, но и на зрение. Он был уверен в том, что увидел. Фока-рей, фор-мар-сарей, грота-рей, грот-марса-рей - все они не укреплены цепными боргами. Если бы фрегат был готов к бою, такую предосторожность не упустили бы. Они не собираются драться. Это не западня.

- Будут приказания, сэр? - спросил Буш. Буш хотел бы подготовить корабль к бою, открыть порты и выдвинуть пушки. Если что-нибудь может вызвать враждебные действия со стороны французов, то именно это. Хорнблауэр отлично помнил приказы Корнваллиса, как письменные, так устные. Они строго предписывали ему не предпринимать никаких действий, которые могли бы навлечь на Англию обвинения в развязывании войны.

- Да, - сказал Хорнблауэр в ответ на вопрос Буша, но облегчение, промелькнувшее было на лице первого лейтенанта мгновенно сменилось озабоченностью, когда он увидел блеск в глазах своего капитана.

- Мы должны поприветствовать их, мистер Буш, - сказал Хорнблауэр. Было что-то безумно возбуждающее в том, чтобы принуждать себя к холодной вежливости, в то время как внутри у него все кипело. Нечто подобное происходит в паровых машинах мистера Уатта, когда не работает выпускной клапан.

- Есть, сэр, - сказал Буш. Дисциплинированный ответ - единственно возможный ответ на приказ старшего по званию.

- Вы помните процедуру, мистер Буш?

Ни разу Хорнблауэр не приходилось приветствовать французское военное судно - до сих пор для него увидеть французский корабль означало вступить в бой.

- Да, сэр.

- Тогда будьте так любезны отдать приказ.

- Есть, сэр. Все наверх! Все наверх! Встать к борту! Мистер Вайз! Следите, чтоб матросы соблюдали порядок. Сержант морской пехоты! Выстройте своих людей на шканцах! Ровненько, ровненько. Барабанщик справа. Боцманматы! Приготовьтесь засвистеть, как только начнет барабан. - Буш повернулся к Хорнблауэру: - У нас нет музыки, сэр, кроме барабана и дудок.

- Они большего от нас и не ждут, - сказал Хорнблауэр, не отрывая от глаза подзорную трубу. Один сержант, один капрал, двенадцать рядовых и барабанщик - вот и все, больше морских пехотинцев на военном шлюпе не предусмотрено - но Хорнблауэр думал не о них. Все его внимание сосредоточилось на фрегате. Без сомнения, с палубы француза десятки подзорных труб направлены сейчас на "Отчаянного". Как только на шлюпе началась суматоха, Хорнблауэр увидел такую же суматоху и на фрегате. Матросы выстроились вдоль борта - целая толпа. По воде разнесем шум - четыре сотни взволнованных французов занимали свои места.

- Молчать! - крикнул Буш в эту самую минуту. Голос его звучал как-то странно - он не хотел, чтоб французы слышали его слова, и потому пытался орать шепотом. - Покажите лягушатникам, как ведут себя британские моряки. Выше головы, и стойте тихо.

Синие мундиры, белые штаны - это французские солдаты выстроились на шканцах фрегата. Хорнблауэр в подзорную трубу различил блеск примкнутых штыков, сверкающую медь музыкальных инструментов. Корабли быстро сходились - фрегат нес больше парусов и шел быстрее шлюпа. Ближе и ближе. "Отчаянный" - корабль-гость, ему и начинать приветствие. Хорнблауэр опустил подзорную трубу.

- Давайте, - сказал он.

- Барабан! - скомандовал Буш. Барабанщик выбил долгую дробь.

- Ружья на кар-р-раул! - приказал сержант, потом тише: - Раз. Два. Три!

Сержант поднял короткую пику, пехотинцы взяли ружья на караул тем красивым движением, которое дается долгой муштрой. Протяжно и мучительно засвистели дудки. Хорнблауэр снял треуголку и прижал ее к груди - поднести пальцы к полям шляпы не соответствовало бы случаю. Теперь он видел капитана на шканцах фрегата - рослый мужчина, тот на французский манер держал шляпу над головой. На груди его сверкала звезда - видимо, недавно введенный Бонапартом орден Почетного Легиона. Хорнблауэр вернулся к действительности - он начал приветствия, ему и первым прекращать. Он скомандовал Бушу.

- Барабан! - приказал Буш, и дробь прекратилась. Тут же смолкли дудки боцманматов, немного не одновременно, не так, как хотелось бы Хорнблауэру. На шканцах фрегата кто-то - тамбур-мажор, наверное - поднял длинную палку с бронзовыми колокольчиками и резко ее опустил. Тут же загремела полдюжина барабанов - военный марш, невразумительное смешение звуков, которое Хорнблауэр никогда не понимал. Жезл тамбур-мажора ритмично вздымался и падал. Наконец музыка смолкла. Хорнблауэр надел шляпу, французский капитан тоже.

- Ружья на плечо-о-о! - прокричал сержант.

- Разойдись! - скомандовал Буш, потом не так громко:

- Тихо! Молчать!

Возбужденные матросы могли по команде "разойдись" начать болтовню - они тоже ни разу в жизни не проходили близко от французского судна, не обменявшись бортовыми залпами. Но Буш твердо вознамерился убедить французов что команда "Отчаянного" сплошь состоит из стоиков. Вайз тростью приводил приказ в действие, и матросы разошлись дисциплинированно - порядок нарушил лишь один короткий вскрик, когда трость обрушилась на чью-то спину.

- Это и впрямь "Луара", сэр, - сказал Буш. Отчетливо видно было название, выписанное изящными золотыми буквами на украшенной орнаментом корме фрегата. Хорнблауэр вспомнил, что Буш по-прежнему не ведает, откуда оно ему известно. Приятно прослыть всезнающим, пусть даже необоснованно.

- И вы были правы, сэр, что не стали от них удирать, - продолжал Буш. Почему так невыносимо видеть восхищение в глазах Буша? Буш не знает об участившемся сердцебиении и о потных ладонях.

- Наши ребята смогли поближе взглянуть на француза, - неловко произнес Хорнблауэр.

- Точно, сэр, - согласился Буш. - Вот уж чего я не ждал, так это услышать эту мелодию с французского фрегата!

- Какую? - неосторожно спросил Хорнблауэр, и тут же разозлился, что обнаружил свою слабость.

- "Боже, храни короля", сэр, - просто ответил Буш. К счастью, ему не пришло в голову, что кто-то может не узнать гимн своей страны. - Если б у нас был оркестр, нам пришлось бы играть их "Марсельезу".

- Пришлось бы, - сказал Хорнблауэр. Надо немедленно сменить тему. - Смотрите! Они ставят брамсели. Быстрее! Засеките время! Мы посмотрим, что они за моряки.

6

С запада дул штормовой ветер. Невероятно ясная погода, стоявшая последние несколько недель, кончилась, и Атлантика вернулась в обычное свое состояние. Под полностью зарифленными марселями "Отчаянный" боролся с ветром, идя в крутой бейдевинд на левом галсе. Левый борт он подставил огромным валам, беспрепятственно пробежавшим тысячи миль от Канады до Франции. Шлюп качался с бока на бок, потом с носа на корму, потом подпрыгивал и снова кренился на бок. Ветер так сильно давил на его марсели, что он почти не наклонялся влево - кренясь на правый борт, он на миг замирал и возвращался в вертикальное положение. Но хотя бортовая качка и ограничивалась таким образом, корабль подпрыгивал вверх и проваливался вниз на каждой проходившей под днищем волне. Все стоявшие на палубе чувствовали, что давление досок на ноги увеличивается и затем уменьшается всякий раз, как судно поднимается вверх падает вниз. Ветер завывал в такелаже, древесина стонала под постоянно меняющимся напряжением, изгибавшим судно по длине. Но стон этот успокаивал - то был не резкий треск и не беспорядочные шумы. Он говорил, что "Отчаянный" гибок и податлив, а не жесток и хрупок.

Хорнблауэр вышел на шканцы. Он был бледен от морской болезни - изменение качки застало его врасплох. Правда, сейчас ему было совсем не так плохо, как когда они первый раз вышли в Ла-Манш. Он кутался в бушлат и вынужден был за что-нибудь держаться, ибо прежняя привычка к качке еще не восстановилась. Со шкафута появился Буш в сопровождении боцмана. Он козырнул и внимательно огляделся.

- До первого шторма никогда не узнаешь, что может оторваться, сэр, - сказал Буш.

Все, что казалось надежно принайтовленным, в сильную качку обнаруживает опасную склонность смещаться под действием непредсказуемых напряжений. Буш с Вайзом только что закончили долгий осмотр.

- Что-нибудь не в порядке? - спросил Хорнблауэр.

- Только мелочи, сэр, за исключением стоп-анкера. Его заново закрепили.

Буш широко улыбался, глаза его весело горели - его явно радовали и смена погоды, и свист ветра, и новые, связанные с этим, обязанности. Он потер руки и глубоко вдохнул. Хорнблауэр мог бы утешиться воспоминаниями, что и он когда-то радовался непогоде, и даже надеждой, что когда-нибудь будет радоваться вновь, но сейчас эти утешения казались ему напрасными, а надежда - тщетной.

Хорнблауэр взял подзорную трубу и огляделся. Погода на мгновение прояснилась и горизонт отодвинулся. Далеко на правой раковине Хорнблауэр увидел что-то белое, потом, встав покрепче (насколько это ему удалось) поймал это белое в поле зрения подзорной трубы. Это был бурун у Ар Мэн - какое странное бретонское название - самого южного из всех рифов, охраняющих подступы к Бресту. Пока Хорнблауэр смотрел, волна налетела на скалу и накрыла ее целиком.

Белый гребень поднялся ввысь как колоссальная колонна, достиг высоты грот-марселей судна первого класса, затем ветер возвратил его в небытие. Тут на корабль налетел шквал, который принес с собой ливень. Горизонт вновь сомкнулся, и "Отчаянный" опять стал центром крохотного кусочка вздымающегося серого моря. Низкие тучи нависли над самыми верхушками мачт.

Они были так близко от подветренного берега, как только Хорнблауэр отважился подойти. Человек более робкий при первых признаках непогоды отошел бы подальше в море, но в таком случае робкого человека очень скоро снесло бы далеко от места, за которым ему поручено наблюдать, и ему потребовалось бы несколько дней, чтоб вернуться на позицию. А в эти дни мог задуть попутный для французов ветер, и те могли бы двинуться, куда пожелают, незамеченные. Казалось, на карте, помимо параллелей и меридианов, прочерчена еще одна линия, отделяющая безрассудство от разумной смелости, и Хорнблауэр держался у самой границы безрассудства. Теперь - как всегда на флоте - оставалось только ждать и смотреть. Бороться со штормовым ветром, примечая усталыми глазами все его изменения, с трудом идти на север одним галсом, делать поворот оверштаг и с таким же трудом идти на юг другим галсом, лавировать на подступах к Бресту, пока не представится возможность разглядеть получше. То же самое Хорнблауэр делал вчера, то же он будет делать бессчетное число раз, если война все-таки разразится. Он вернулся в каюту, чтобы скрыть новый приступ морской болезни.

Через некоторое время, когда ему немного полегчало, в дверь заколотили.

- Что случилось?

- Впередсмотрящий что-то прокричал с марса, сэр. Мистер Буш велел ему спуститься.

- Иду.

Хорнблауэр вышел на палубу и увидел, как впередсмотрящий перелез на бакштаг и соскользнул по нему на палубу.

- Мистер Карджил, - сказал Буш. - Пошлите другого матроса на его место.

Буш повернулся к Хорнблауэру.

- Я не мог расслышать, что он там кричит, из-за ветра, потому велел ему спуститься. Ну, что ты там увидел?

Впередсмотрящий стоял с шапкой в руках, слегка напуганный необходимостью разговаривать с офицерами.

- Не знаю, важно ли это, сэр, но когда в последний раз прояснилось, я заметил французский фрегат.

- Где? - спросил Хорнблауэр. В последний момент он сдержался, чтоб не произнести эти слова так резко, как намеревался вначале. Ничего не выиграешь, а кое-что и проиграешь, если начнешь орать на этого человека.

- Два румба на подветренной скуле, сэр. Корпуса видно не было, но марсели я разглядел, сэр. Я их знаю.

После обмена приветствиями "Отчаянный" довольно часто встречал "Луару" в Ируазе - это немного походило на игру в прятки.

- Какой у нее курс?

- Она идет в бейдевинд, сэр, под взятыми в два рифа марселями, на правом галсе, сэр.

- Вы совершенно правильно сделали, что доложили. Теперь возвращайтесь на свой пост. Пусть другой матрос останется с вами.

- Есть, сэр.

Матрос двинулся к мачте, и Хорнблауэр посмотрел на море. Горизонт снова сузился. Зачем "Луара" вышла из порта и борется со штормовым ветром? Может быть, ее капитан хочет потренировать матросов в плохую погоду. Нет. Надо быть честным с самим собой - на французов это не похоже. Всем известно, что скаредное французское начальство избегает без нужды трепать суда.

Хорнблауэр заметил, что Буш стоит рядом и ждет, пока к нему обратятся.

- Что вы об этом думаете, мистер Буш?

- Я думаю, прошлой ночью они стояли на якоре в Бэртэнском заливе, сэр.

- Меня это не удивило бы.

Буш имел в виду залив Бэртом, расположенный на обращенной к морю стороне Гуля, где при дующем с запада ветре можно стоять на длинном якорном канате. И, если "Луара" стояла там, она наверняка связалась с берегом. Ее капитан мог получить новости и приказы из Бреста, расположенного всего в десяти милях. Он мог узнать, что война объявлена. Если так, он попытается захватить "Отчаянного" врасплох. В таком случае, разумнее всего было бы повернуть судно оверштаг. Идя на юг правым галсом, "Отчаянный" вышел бы достаточно далеко в море, чтоб не опасаться подветренного берега, и настолько отдалился бы от "Луары", чтоб посмеяться над любой попыткой его преследовать. Но... Все это напоминало Гамлетовские сомнения, то место, где Гамлет говорит: - "Вот в чем вопрос". Ко времени появления Корнваллиса "Отчаянный" может оказаться далеко от своей позиции, и пройдут дни, пока он на нее вернется. Нет, раз так надо рискнуть судном. "Отчаянный" - ничтожный винтик в споре двух огромных флотов. Он дорог Хорнблауэру лично, но сведения, которые ему удастся раздобыть, в сотни паз важнее Корнваллису, чем сам шлюп.

- Мы останемся на прежнем курсе, мистер Буш, - сказал Хорнблауэр.

- Она в двух румбах на подветренной скуле, сэр, - заметил Буш. - Когда она к нам приблизится, мы будем достаточно далеко от нее на ветре.

Хорнблауэр уже это просчитал; если б результат был иным, он уже пять минут назад повернул бы "Отчаянный" оверштаг и сейчас мчался бы к безопасности.

- Снова немного проясняется, сэр, - заметил Буш, оглядываясь по сторонам. В это время с марса снова крикнули:

- Вот она, сэр! Один румб впереди правого траверза!

- Очень хорошо!

Ветер немного утих, и можно было, хотя и с трудом, "переговариваться" между марсовым и палубой.

- Вот она, сэр, - сказал Буш, направляя подзорную трубу. В этот момент "Отчаянный" поднялся на волне, и Хорнблауэр, хотя и неясно, различил марсели "Луары". Они были круто обрасоплены, и он видел в подзорную трубу только узкие полоски. "Отчаянный" был не меньше чем в четырех милях на ветре от нее.

- Смотрите! Она поворачивает оверштаг, сэр! Полоски превратились в прямоугольники, дрогнули и встали. Теперь марсели "Луары" обрасоплены параллельно марселям "Отчаянного" - оба судна идут одним галсом.

- Они повернулись оверштаг, как только заметили нас, сэр. Они по-прежнему играют с нами в прятки.

- В прятки? Мистер Буш, я полагаю, началась война. Трудно было произнести эти слова спокойно, словно между делом, как надлежит человеку с железными нервами: Хорнблауэр старался, как мог. У Буша таких предрассудков не было. Он уставился на Хорнблауэра и присвистнул. Но он смог мысленно повторить тот путь, который только что проделал Хорнблауэр.

- Я думаю, вы правы, сэр.

- Спасибо, мистер Буш. - Хорнблауэр произнес это язвительно, и тут же пожалел о сказанном. Нечестно заставлять Буша расплачиваться за напряжение, которое испытывает его капитан, да и не вяжется с его идеалом непроницаемости обнаруживать это напряжение. Хорошо, что следующий приказ который Хорнблауэр собирался отдать, наверняка отвлечет Буша от полученной обиды.

- Я думаю, нам лучше послать матросов по местам, мистер Буш. Подготовьте корабль к бою, но пушки пока не выдвигайте.

- Есть, сэр!

Буш широко улыбнулся, не скрывая радостного возбуждения. Вот он уже выкрикивает приказы. По всему кораблю засвистели дудки. Барабанщик морской пехоты выбрался из люка. Ему было не больше двенадцати лет, и вся его одежда была в страшном беспорядке. Он не только кое-как вытянулся по стойке "смирно", взбежав на шканцы, он еще напрочь забыл, что его учили высоко поднять палочки над барабаном, прежде чем выбить дробь - так он торопился.

Появился Провс - его боевой пост был на шканцах, рядом с капитаном.

- Она сейчас прямо на правом траверзе, сэр, - сказал он, глядя на "Луару". - Небыстро она поворачивается. Этого и следовало ожидать.

В расчет Хорнблауэра входило и то, что "Отчаянный" будет поворачивать оверштаг быстрее, чем "Луара". Появился Буш и козырнул.

- Корабль к бою готов, сэр.

- Спасибо, мистер Буш.

Вся жизнь флота отразилась в этих секундах - момент решимости, спешка, волнение, а затем - долгое ожидание. Два судна шли в бейдевинд параллельными галсами на расстоянии четырех миль. "Отчаянный" был почти прямо на ветре от "Луары". Эти четыре мили и направление ветра обеспечивали "Отчаянному" неуязвимость. Пока он сохраняет этот разрыв, он в безопасности. Если по какой-нибудь случайности разрыв сократится, сорок восемнадцатифунтовых пушек "Луары" живо с ним разделаются. Он сможет драться в надежде на славу, но не на победу. Подготовить корабль к бою было не более чем жестом; люди погибнут, люди будут жестоко искалечены - но результат будет такой же, как если бы "Отчаянный" покорно сдался на милость неприятеля.

- Кто у штурвала? - спросил Провс, ни к кому в особенности не обращаясь, и зашагал к рулевым. Видимо, он подумал о том же самом.

Враскачку подошел боцман - он обязан был следить за парусами и такелажем, поэтому специального места в бою не имел и вполне мог расхаживать по судну. Но сейчас он держался очень официально. Он не просто козырнул Бушу, он снял шляпу и стоял, держа ее в руках. Ветер трепал его косичку. Видимо, он испрашивал разрешение обратиться.

- Сэр, - сказал Буш. - Мистер Вайз спрашивает от имени матросов, сэр. Началась ли война?

Да? Нет? - Лягушатники знают, а мы - нет. Пока нет, мистер Вайз. - Нестрашно, если капитан признается в своей неосведомленности, когда причина этого вполне очевидна команде. Сейчас, возможно, стоило бы произнести зажигательную речь, но, еще немного подумав, Хорнблауэр решил этого не делать. И все же чутье говорило ему, что нельзя ограничиться одной короткой фразой.

- Всякий, кто полагает, будто свои обязанности в мирное время можно исполнять иначе, чем в военное, рискует, что ему исполосуют спину, мистер Вайз. Передайте это матросам.

Пока достаточно. Провс вернулся и глядел, прищурясь, на такелаж, оценивая, как ведет себя судно.

- Как вы думаете, сэр, мы могли бы поставить грота-стаксель?

Вопрос этот подразумевал многое, но ответ на него мог быть только один.

- Нет, - сказал Хорнблауэр.

Стаксель, возможно, немного прибавил бы "Отчаянному" скорости. Но он очень сильно накренил бы судно, а это, вместе с возросшей площадью парусов, значительно увеличило бы снос в подветренную сторону. Хорнблауэр видел свой корабль в сухом доке, знал обводы его днища и мог оценить максимальный угол, при котором он будет держаться за воду. Эти два фактора следовало уравновесить, а кроме того, включался третий - если увеличить площадь парусов, увеличится и вероятность чему-нибудь оторваться. Любая неприятность - мелкая или крупная, от разорвавшегося троса до упавшей стеньги - оставит беспомощный шлюп под пушками неприятеля.

- Если ветер ослабнет, это будет первый дополнительный парус, который я поставлю, - продолжил Хорнблауэр, чтоб смягчить категоричность своего отказа, потом добавил:

- Замерьте положение "Луары" относительно нас.

- Я это сделал, сэр, - ответил Провс. Хорнблауэр мысленно его похвалил.

- Мистер Буш! Можете отпустить подвахтенных.

- Есть, сэр.

Эта погоня - эта гонка - может затянуться на часы, даже на дни, и незачем раньше времени переутомлять команду. Налетел новый, более сильный порыв ветра, обрызгав палубу дождем. "Луара" исчезла из виду. Лавируя против ветра, "Отчаянный" подскакивал, как бумажный кораблик.

- Интересно, сколько матросов сейчас страдают морской болезнью? - Хорнблауэр выговорил эти отвратительные слова как человек, трогающий больной зуб.

- Я бы сказал, не так много, сэр, - отвечал Буш совершенно бесстрастно.

- Позовите меня, когда "Луару" снова станет видно, - сказал Хорнблауэр. - Позовите меня в любом случае, если будет нужно.

Он произнес эти слова с неимоверным достоинством.

Потребовалось выматывающее физическое усилие, чтоб пройти по палубе в каюту. Дурнота усиливалась из-за того, что палуба прыгала под ногами, из-за того, что койка, на которую он со стоном повалился, раскачивалась из стороны в сторону. Через час его поднял сам Буш.

- Погода проясняется, сэр, - сквозь шум донесся из-за двери голос первого лейтенанта.

- Очень хорошо. Иду.

Когда он вышел, по правому борту уже виднелся темный силуэт. Вскоре совсем прояснилось, и "Луара" стала хорошо видна. Она сильно накренилась, реи круто обрасоплены. Когда она выпрямилась, пушечные порты стали видны так отчетливо, что их можно было сосчитать. Брызги клубились под наветренным бортом, потом она снова накренилась, и на мгновение мелькнуло ее розовато-бурое, покрытое медью днище. Хорнблауэр заметил про себя то, что Провс и Буш одновременно выразили словами.

- Она нас нагоняет! - сказал Буш.

- Она сместилась на целый румб, - сказал Провс. "Луара" движется быстрее "Отчаянного". Все знают, что французские корабелы искуснее английских, и французские суда обычно более быстроходны. В данном конкретном случае это сулило трагедию. Но вот и еще одна новость, еще худшая.

- Я думаю, сэр, - Буш говорил так медленно, словно каждое слово причиняло ему боль, - она еще и нагоняет нас на ветре.

Буш имел в виду, что "Луару" не так сильно сносит ветром, как "Отчаянный", соответственно "Отчаянный" дрейфует к "Луаре", ближе к ее пушкам. Дурное предчувствие резануло Хорнблауэра по сердцу - он понял, что Буш прав. Если ветер не переменится, то раньше или позже, но "Луара" откроет порты и начнет обстрел. Так что самый простой способ уйти от опасности Хорнблауэру заказан. Если б "Отчаянный" был более ходким из двух судов, если б он мог идти круче к ветру, он мог бы сохранять такое расстояние, какое сочтет нужным. Первая линия обороны прорвана.

- Это не удивительно. - Хорнблауэр старался говорить холодно и безразлично, подчеркивая приличествующее капитану достоинство. - Она в два раза больше нас.

Когда лавируешь против ветра, существенную роль играет размер корабля. В маленькое и большое судно ударяют одинаковые волны, но они сильнее сносят маленькое; кроме того, киль большого судна расположен глубже под водой, где волнение меньше.

Три подзорных трубы, как по команде, устремились на "Луару".

- Она немного привелась к ветру, - сказал Буш.

Хорнблауэр видел, как марсели "Луары" на мгновение заполоскали. Французский капитан немного увеличил разрыв, чтоб выиграть несколько ярдов против ветра - имея большую скорость, он мог себе это позволить.

- Да. Сейчас мы опять на одном курсе, - сказал Провс. Французский капитан свое дело знал. Математически, если преследуешь судно против ветра, следует держаться от преследуемого прямо по направлению ветра. Сейчас "Отчаянный" оказался именно в такой позиции относительно "Луары". Последняя, вернувшись на прежний курс, шла в крутой бейдевинд, выиграв у ветра двадцать или тридцать ярдов. Раз за разом сокращая разрыв в направлении ветра на двадцать-тридцать ярдов и постоянно нагоняя, она рано или поздно подойдет к ним достаточно близко.

Все трое опустили подзорные трубы, и Хорнблауэр встретил взгляды своих подчиненных. Они ждали, что же он предпримет.

- Свистать всех наверх, пожалуйста, мистер Буш. Я поверну судно оверштаг.

- Есть, сэр.

Момент был опасный. Если "Отчаянный" откажется приводиться к ветру, как случилось с ним однажды под управлением Карджила, он потеряет скорость, и ветер понесет его, беспомощного, навстречу "Луаре". А при таком ветре паруса могут изорваться в клочья, даже если не оторвется что-нибудь еще более важное. Маневр нужно провести безупречно. Так совпало, что на вахте вновь стоял Карджил. Можно было доверить дело ему, или Бушу, или Провсу. Но Хорнблауэр отлично знал, что, переложив ответственность на другого, он безнадежно уронит себя в собственных глазах, и в глазах команды.

- Я поверну судно, мистер Карджил, - сказал он, необратимо беря ответственность на себя.

Он подошел к штурвалу, огляделся. Он чувствовал, как колотится его сердце, и заметил с мгновенным изумлением, что это ему приятно, что опасность доставляет ему удовольствие. Он заставил себя забыть обо всем, кроме судна. Матросы стояли по местам, все глаза были устремлены на него. Ветер ревел в ушах. Хорнблауэр встал покрепче, глянул на море впереди корабля. Наступил нужный момент.

- Помалу, - проревел Хорнблауэр стоящим у руля матросам. - Руль к ветру.

"Отчаянный" послушался не сразу. Но вот нос его начал поворачиваться.

- Руль на ветер!

Матросы взялись за шкоты и булини передних парусов.

Хорнблауэр следил за судном, как тигр за своей жертвой.

- Шкоты, галсы отдать! - потом опять рулевым: - Руль на борт!

Судно быстро приводилось к ветру.

- Пошел контра-брас! - Матросы были захвачены общим волнением. Булини и брасы отдали, и реи тяжело начали поворачиваться в тот самый момент, когда "Отчаянный" встал против ветра.

- Одерживай! Руль на борт, - выкрикивал Хорнблауэр. "Отчаянный" поворачивался быстро. Скорость была достаточной, чтоб руль хорошо забирал, остановив поворот прежде, чем судно повернется слишком сильно.

- Пошел боковые брасы!

Дело сделано. "Отчаянный" лег на другой галс, не потеряв ни одной лишней секунды, ни одного лишнего ярда и теперь несся вперед, а волны ударяли в его правую скулу. Но времени радоваться не было - Хорнблауэр заспешил к левой раковине, чтоб направить подзорную трубу на "Луару". Она, естественно, поворачивала - теория погони против ветра требует, чтоб преследователь менял галс одновременно с преследуемым. Но "Луара" обречена была немного запаздывать. Догадаться, что "Отчаянный" поворачивает, можно было лишь в тот момент, когда его фор-марсель заполоскал - даже если вся команда "Луары" стояла на местах, готовая к повороту, "Отчаянный" получал двухминутную фору. И теперь, когда "Отчаянный" шел новым галсом, наполнив все паруса, фор-марсель "Луары" еще немного заполаскивал. Она все еще поворачивалась. Чем больше времени будут занимать у нее повороты, тем больше она будет проигрывать гонку.

- Мы увеличили разрыв в направлении ветра, - сказал Провс, глядя в подзорную трубу. - Сейчас мы отрываемся от нее в направлении движения.

"Отчаянный" вернул часть своего бесценного разрыва. Вторая линия обороны Хорнблауэра оказалась надежнее первой.

- Еще раз возьмите азимут, мистер Провс, - приказал Хорнблауэр.

Как только поворот был закончен, вновь начали сказываться исходные преимущества "Луары". Она демонстрировала и свою быстроходность, и свою способность идти круто к ветру. Она переместилась с раковины "Отчаянного" на траверз; после этого она смогла ненадолго привестись и сократить разрыв в направлении ветра. Минуты проносились как секунды, часы как минуты. "Отчаянный" мчался вперед, его команда застыла в напряжении на кренящейся палубе.

- Пора снова поворачивать? - осмелился заметить Буш. Но теоретически правильный момент действительно уходил.

- Мы подождем немного, - сказал Хорнблауэр. - Мы дождемся вот этого шквала.

Шквал налетел, и мир скрылся за плотной завесой дождя. Хорнблауэр отошел от коечных сеток, поверх которых смотрел, и по круто наклоненной палубе подошел к штурвалу. Он взял рупор.

- Приготовиться к повороту оверштаг.

В реве ветра команда едва ли слышала его слова, но все смотрели на него, не отрываясь, и вышколенные матросы не могли спутать приказы. Непросто повернуть судно во время шквала, - ветер налетал порывами, непредсказуемо меняющимися на один-два румба. Но "Отчаянный" так хорошо слушался - пока маневр был точно просчитан по времени - и можно было пойти на этот риск. Легкое изменение ветра грозило потерей скорости, но это можно было преодолеть за счет инерции вращения. Порыв ветра стих, и дождь прекратился в тот самый момент, когда команда круто обрасопила реи. Шквал ушел в сторону, по-прежнему скрывая "Луару".

- Мы их перехитрили! - с удовлетворением произнес Буш. Он злорадно представлял себе, как "Луара" мчится на прежнем галсе, когда "Отчаянный" благополучно лег на другой и быстро увеличивает разрыв.

Они наблюдали, как шквал бежит по пенистому серому морю в сторону Франции. Потом они увидели неясный силуэт. Он постепенно вырисовывался все четче.

- Тысяча... - воскликнул Буш. Он был настолько ошарашен, что не закончил ругательства. Из-за шквала возникла "Луара". Она преспокойно шла тем же галсом, что и "Отчаянный", разрыв нимало не увеличился.

- Этот трюк мы больше пробовать не будем, - сказал Хорнблауэр. Он попытался улыбнуться, не разжимая губ.

Французский капитан явно не дурак. Он видел, что "Отчаянный" оттягивает поворот до последнего, и упредил его. Он повернулся одновременно с ним. Вследствие этого он очень мало потерял при повороте, и уже успел это наверстать. Да, он опасный противник. Это один из самых талантливых капитанов во французском флоте. Было несколько капитанов, отличившихся за время прошлой кампании, правда, вследствие превосходящей мощи британского флота к концу войны почти все они оказались в плену, но Амьенский мир освободил их.

Хорнблауэр отвернулся от Буша и Провса. Он попытался пройти по круто накренившейся палубе и подумать, что из этого вытекает. Ситуация опасная, опаснее некуда. Ветер и волны неуклонно приближают "Отчаянного" к "Луаре". Как раз тогда, когда Хорнблауэр попытался пройтись по палубе, он почувствовал, как корабль необычно вздрогнул - это была "бродячая волна", возникающая в результате необычной комбинации ветра и волн, и она ударяла в борт "Отчаянного", как таран. "Бродячая волна" набегала каждые несколько секунд, снижая скорость "Отчаянного" и снося его по ветру. Такие же волны набегали и на "Луару", но, при ее размерах, не так на нее влияли. Вместе с другими силами природы они неуклонно уменьшали разрыв между двумя судами.

Предположим, он решится на ближний бой. Нет, об этом он уже думал. У него хороший корабль и вышколенная команда, но при таком ветре эти преимущества практически сведутся на нет тем, что "Луара" обеспечит более устойчивую опору для орудий. У "Луары" в два раза больше пушек и в два раза более тяжелые ядра. Это неразумный риск. На мгновение Хорнблауэр представил себя занесенным в будущую историю. Он может прославиться как первый британский капитан, павший жертвой французов в нынешней войне. Вот так слава! Несмотря на холодный ветер, к щекам его прилила горячая кровь: он представил себе бой. Ужасы являлись длинной чередой, как короли в "Макбете". Он подумал о смерти. Он подумал о плене - это он уже испытал в Испании и лишь чудом вырвался на свободу. Прошлая война длилась десять лет - эта может продлиться столько же. Десять лет в тюрьме! Десять лет другие офицеры будут добывать себе славу и отличия, богатеть на призовых деньгах, он же будет гнить в тюрьме, постепенно превращаясь в дряхлого безумца, забытый всеми, даже Марией. Он предпочел бы умереть, как предпочел бы смерть увечью. По крайней мере (жестоко заметил он про себя) так он думает сейчас. Возможно, встань он перед выбором, он начал бы цепляться за жизнь - умирать он не хотел. Он пытался внушить себе, что не боится смерти, что ему просто жаль упустить все интересное и приятное, возможно, ожидающее его в жизни. И тут же запрезирал себя, зная, что просто не хочет видеть жестокую истину - он боится.

И тут он встряхнулся. Он в опасности, и сейчас не время копаться в своих чувствах. Сейчас требуются решимость и изобретательность. Прежде, чем повернуться к Бушу и Провсу, он постарался сделать безучастное лицо.

- Мистер Провс, - сказал он. - Принесите ваш журнал. Давайте взглянем на карту.

В черновом журнале были отмечены все перемены курса, ежечасные замеры скорости, и с их помощью можно рассчитать - или прикинуть - теперешнее положение судна, исходя из той точки вблизи Ар Мен, откуда они тронулись в путь.

- Мы сместились на целых два румба под ветер, - горестно произнес Провс. Пока они сидели в штурманской рубке, его длинное лицо все вытягивалось и вытягивалось. Хорнблауэр тряхнул головой.

- Не больше полутора. И отлив помогает нам последние два часа.

- Надеюсь, вы правы, сэр, - сказал Провс.

- Если я не прав, - ответил Хорнблауэр, орудуя параллельными линейками, - нам придется придумать другой план.

Отчаяние ради отчаяния раздражало Хорнблауэра в других - он слишком хорошо знал это чувство.

- Еще два часа, - сказал Провс, - и мы окажемся под пушками француза.

Хорнблауэр пристально посмотрел на Провса, и под этим взглядом Провс наконец исправил свое упущение, запоздало прибавив "сэр". Хорнблауэр не собирался допускать отклонений от дисциплины, какой бы критической не была ситуация - он слишком хорошо знал, к чему это ведет. Добившись своего, он не стал больше заострять на этом внимание.

- Как вы видите, мы можем пройти Уэссан на ветре, - объявил он, глядя на линию, которую только что прочертил на карте.

- Возможно, сэр, - сказал Провс.

- С запасом, - продолжал Хорнблауэр.

- Я не сказал бы, что с запасом, сэр, - возразил Провс.

- Чем ближе, тем лучше, - сказал Хорнблауэр. - Но это зависит не от нас. Мы не можем больше терять ни дюйма в направлении ветра.

Он уже не раз думал об этой возможности, о том, чтобы обойти Уэссан так близко, как "Луара" это сделать не сможет. Тогда "Отчаянный" оставит "Луару" позади, как кит, отскобливший о камень морской желудь - идея занятная, но при теперешнем направлении ветра неосуществимая.

- Но даже если мы можем обойти Уэссан, сэр, - настаивал Провс, - я все равно не вижу, что мы от этого выигрываем. Мы раньше окажемся на расстоянии выстрела.

Хорнблауэр положил карандаш. Он чуть было не сказал:

"Может быть вы посоветуете во избежание хлопот спустить флаг сию же минуту, мистер Провс?", но в последний момент вспомнил, что упоминание о возможной капитуляции, даже в качестве упрека, противоречило бы Своду Законов Военного Времени. Вместо этого он решил наказать Провса, ничего не сообщив ему о своих планах - это тоже неплохо, потому что план может провалиться, и тогда придется отступать на следующую линию обороны.

- Время покажет, - резко сказал он, вставая со стула. - Мы нужны на палубе. Время поворачивать оверштаг.

Они вышли на палубу. Ветер ревел по-прежнему, все так же летели брызги. Вот и "Луара" прямо по направлению ветра - она снова взяла круче, сокращая драгоценный разрыв. Матросы работали у помп - в такую погоду приходилось по полчаса из каждых двух откачивать воду, проникающую через швы.

- Мы повернем судно, мистер Провс, как только отработают помпы.

- Есть, сэр.

Где-то впереди Уэссан и возможность избавиться от "Луары", но для этого придется еще минимум дважды менять галс, каждый раз рискую ошибиться, подставить корабль и себя врагу. Хорнблауэр не отрывал глаз от горизонта. Надо еще ни обо что не споткнуться. Он заставил себя выполнить маневр так же безупречно, как в предыдущие разы, и не позволил себе испытать по этому поводу ни малейшего облегчения.

- В этот раз мы выиграли у него целый кабельтов, сэр, - сказал Буш, глядя как "Луара" легла на правый галс на траверзе "Отчаянного".

- Нам может не всякий раз так везти, - заметил Хорнблауэр. - Но мы сделаем этот галс коротким и проверим.

На правом галсе он удаляется от своей цели - когда они лягут на левый галс, надо будет задержаться на нем значительно дольше, но сделать это будто ненароком. Если он сможет провести Буша, значит, проведет и французского капитана.

Матросы, видимо, получали удовольствие от этого состязания. Они простодушно увлеклись борьбой с ветром и тем, что выжимают из "Отчаянного" всю возможную скорость. Они не могли не видеть, что "Луара" выигрывает гонку, но это их не волновало - они смеялись и шутили, глядя на нее. Они не догадывались об опасности, вернее, смотрели на нее сквозь пальцы. Они верили, что их спасет удачливость британского флота или неповоротливость французского. Или умение их капитана - если бы они не верили в него, то испугались бы куда сильнее.

Время поворачивать снова. Хорнблауэр выполнил маневр, и, только закончив его, заметил с удовлетворением, что совершенно забыл свою нервозность, так он увлекся.

- Мы быстро сближаемся, сэр, - все так же мрачно заметил Провс. В руках у него был секстан, и он только что замерил угол между направлением на верхушку мачты "Луары" и на ватерлинию.

- Я вижу это сам, спасибо, мистер Провс, - буркнул Хорнблауэр. При такой качке глазу можно доверять не меньше, чем любым инструментальным наблюдениям.

- Это моя обязанность, сэр, - сказал Провс.

- Я очень рад, что вы исполняете свои обязанности, мистер Провс. - Хорнблауэр произнес это таким тоном, как если бы сказал "ко всем чертям ваши обязанности", что тоже было бы нарушением Свода Законов Военного Времени.

"Отчаянный" мчался на север, не отклоняясь от своего курса. Шквал налетел на него, ослепив. Рулевые отчаянно налегали на штурвал, силой заставляя судно уваливаться под ветер при самых сильных порывах, и кладя штурвал к ветру, чтоб удержать судно круто, когда ветер отходил на румб. Налетел последний порыв, хлопая полами Хорнблауэрова сюртука. Он трепал штанины рулевых, так что непосвященный, взглянув, как рулевые размахивают руками и как треплются их штанины, решил бы, будто они танцуют какой-то странный ритуальный танец. Как обычно, стоило шквалу пройти, все глаза бросились отыскивать "Луару".

- Посмотрите! - завопил Буш. - Посмотрите, сэр! Мы его-таки обдурили!

"Луара" повернулась оверштаг. Она только что установилась на правом галсе. Французский капитан перехитрил сам себя. Он решил, что "Отчаянный" ждет шквала, чтоб повернуться, и поспешил его упредить. Хорнблауэр внимательно наблюдал за "Луарой", французский капитан наверняка вне себя от ярости, что так опростоволосился на глазах у команды. Это может повлиять на его дальнейшие решения, Это может даже заставить его нервничать. Если и так, пока он этого не проявил.

Он как раз собирался выбрать булини, но нашел быстрое и разумное решение. Чтобы еще раз повернуться оверштаг, ему пришлось бы выждать некоторое время на прежнем курсе, пока корабль наберет скорость. Вместо этого он использовал инерцию вращения, положил руль на подветренный борт, развернул судно через фордевинд, так что оно на мгновение подставило ветру корму и наконец легло на левый галс. Сделано это было хладнокровно и точно, но "Луара" значительно отстала.

- Целых два румба позади траверза, сэр, - сказал Провс.

- И его значительно снесло ветром, - добавил Буш.

Главный выигрыш, заключил про себя Хорнблауэр, наблюдая за "Луарой", состоит в том, что теперь возможным и желательным становится длинный галс к северу, необходимый для осуществления его плана. Он может достаточно долго идти левым галсом, не вызывая подозрений у французского капитана.

- Дайте ему немного спуститься под ветер, - крикнул Хорнблауэр рулевым. - Прямо руль!

Гонка возобновилась, оба судна неслись вперед, борясь с нестихающим ветром. Хорнблауэр видел, под каким диким углом наклонились мачты "Луары" - ее реи едва не касались воды. Он знал, что "Отчаянный" кренится точно так же, может быть, даже круче. Сама палуба, на которой он стоял, наклонилась под невероятным углом - Хорнблауэр гордился, что к нему так быстро вернулась привычка к качке. Он легко сохранял равновесие, выпрямив одну ногу, согнув другую и наклоняясь вбок, а затем выпрямляясь почти так же уверенно, как Буш. И морская болезнь немного отпустила - нет, какая жалость, что он о ней вспомнил - в этот же самый момент ему пришлось подавить спазм.

- Делая такие длинные галсы, мы даем ей шанс, сэр, - проворчал Провс, жонглируя подзорной трубой и секстаном. - Она быстро нас нагоняет.

- Стараемся, как можем, - ответил Хорнблауэр. Теперь в подзорную трубу он неплохо видел "Луару". Этим он и занялся, чтоб отвлечься от морской болезни. Когда он уже собирался опустить подзорную трубу, намереваясь дать глазам передохнуть, он увидел кое-что новое. Пушечные порты по подветренному борту, казалось, изменили форму. Продолжая смотреть, Хорнблауэр увидел, как из одного порта, потом из другого, потом по всему ряду высунулись пушечные дула. Невидимая орудийная прислуга налегала на тали, чтоб втащить громоздкие орудия по круто наклоненной палубе.

- Они выдвинули пушки, сэр, - сказал Буш. Он мог бы этого не говорить.

- Да.

Пока незачем следовать примеру "Луары". "Отчаянному" пришлось бы выдвигать пушки подветренного борта. Это увеличило бы крен, помешало бы идти круто к ветру. При таком крене шлюп мог бы черпануть воду открытыми портами. А кроме того, даже при самом высоком угле подъема, орудия почти все время будут наклонены вниз, и, как бы точно не рассчитывали время канониры, толку не будет.

Впередсмотрящие что-то кричали с фор-марса, потом один из них перелез на ванты и сбежал вниз.

- Почему не спускаешься по бакштагу, как пристало моряку? - спросил Буш, но Хорнблауэр его оборвал.

- В чем дело?

- Земля, сэр, - выговорил матрос. Он промок до нитки. Вода текла с него ручьями, и ветер тут же подхватывал капли.

- Где?

- На подветренной скуле, сэр.

- Сколько румбов? Матрос задумался.

- Все четыре будут, сэр. Хорнблауэр взглянул на Провса.

- Это должен быть Уэссан, сэр. Мы обойдем его с хорошим запасом.

- Я должен в этом убедиться. Вам лучше подняться на мачту, мистер Провс.

- Есть, сэр.

Провсу не повредит, если он проделает утомительный путь на марс.

- Скоро она откроет огонь, сэр, - сказал Буш, имея в виду "Луару", а не удаляющуюся спину Провса. - Пока у нас никаких шансов ответить. Быть может, на другом галсе, сэр.

Буш готов был драться со сколь угодно превосходящим противником, и не догадывался, что Хорнблауэр не намерен ложиться на другой галс.

- Посмотрим, когда время придет, - сказал Хорнблауэр.

- Она открывает огонь, сэр.

Хорнблауэр резко повернулся, как раз вовремя, чтобы увидеть клуб дыма, потом второй, третий и так далее по всему борту "Луары". Через секунду ветер развеял их. Это было все. Ни звука не донеслось против ветра, и даже не видно было, куда упали ядра.

- Большое расстояние, сэр, - заметил Буш.

- Что ж, он может потренировать орудийную прислугу, - сказал Хорнблауэр.

Он видел в подзорную трубу, как орудийные жерла исчезли в борту "Луары" - пушки вдвинули для перезарядки. Все было словно не взаправду: и бесшумный бортовой залп, сознание того, что "Отчаянный" под обстрелом, и мысль о том, что сам он в любую минуту может погибнуть вследствие удачного попадания.

- Я думаю, он надеется на удачное попадание, сэр, - сказал Буш теми же словами, которыми Хорнблауэр подумал, и это еще усилило ощущение нереальности.

- Естественно. - Хорнблауэр принудил себя ответить. Ему показалось, что голос его звучит со стороны.

Если французу не жалко пороха и ядер, он может стрелять и с такого расстояния, в надежде повредить такелаж "Отчаянного" и таким образом остановить его. Хорнблауэр понимал все это достаточно четко, но так, словно он смотрит на чьи-то чужие приключения.

На шканцы спустился Провс.

- Мы обойдем Уэссан с запасом в четыре мили, сэр, - сказал он. Брызги, летящие из-под носа судна, промочили его точно так же, как и матроса. Он взглянул на "Луару". - Я полагаю, сэр, у нас нет шансов спуститься под ветер.

- Конечно, нет, - сказал Хорнблауэр. Если б он попробовал это сделать, в надежде, что "Луара" не сможет последовать за ним из опасения сесть на мель, то вынужден был бы принять ближний бой гораздо раньше, чем добился бы желаемого результата. - Как скоро мы поравняемся с землей?

- Меньше, чем через час, сэр. Может, через полчаса. С минуты на минуту ее можно будет увидеть отсюда.

- Да! - воскликнул Буш. - Вот она, сэр! Глядя вперед, Хорнблауэр различил крутой берег Уэссана. Теперь все три вершины треугольника - Уэссан, "Отчаянный" и "Луара" - ему видны. Можно переходить к следующему шагу. Однако придется еще долго оставаться на прежнем курсе и выдерживать бортовые залпы "Луары", нравится ему это или нет. Что за дурацкая мысль, кому понравится, что его обстреливают. Хорнблауэр направил подзорную трубу на Уэссан, примечая, как судно движется относительно острова. И тут он кое-что увидел краешком глаза. Секунды две потребовались ему, чтоб сообразить, что же собственно он увидел - это были два всплеска, разделенные сотней футов в пространстве и десятой долей секунды во времени. Ядро рикошетом отлетело от гребня одной волны и погрузилось в другую.

- Неторопливо они стреляют, сэр, - сказал Буш. Хорнблауэр посмотрел на "Луару" в тот самый момент, когда следующий клуб дыма появился из ее борта - ядра он не увидел. Потом появился следующий клуб.

- Я думаю, у них есть наводчик, который ходит от пушки к пушке, - сказал Хорнблауэр.

Если это так, то наводчику каждый раз приходится ждать, пока судно накренится в нужную сторону. Конечно, скорость стрельбы получается небольшая, но учитывая, сколько времени требуется на перезарядку пушек, не намного меньшая, чем при бортовом залпе.

- Сейчас уже можно расслышать выстрелы, сэр. Звук разносится по воде.

Это был некрасивый короткий хлопок, следующий за каждым клубом дыма.

- Мистер Буш. - Хорнблауэр говорил медленно, чувствуя, как закипает в нем волнение. - Я думаю, вы знаете свои вахтенные и боевые расписания наизусть. Я в этом уверен.

- Да, сэр, - просто ответил Буш.

- Я хочу... - Хорнблауэр еще раз проверил, где находится "Луара". - Я хочу, чтоб у брасов и булиней стояло достаточно матросов, чтоб как следует управлять судном. Но я хочу, чтоб у пушек по одному борту стояли полные орудийные расчеты.

- Это непросто, сэр.

- Невозможно?

- Почти, сэр. Но я управлюсь.

- Тогда я хочу, чтоб вы этим занялись. Поставьте расчеты у пушек левого борта, пожалуйста.

- Есть, сэр. Левого борта.

Во флоте обычно повторяют приказы, чтоб избежать недоразумений, однако в голосе Буша прозвучал едва уловимый вопрос - левый борт был обращен в сторону от врага.

- Я хочу... - продолжал Хорнблауэр все так же медленно. - Я хочу, чтоб пушки левого борта были выдвинуты в тот момент, когда мы повернем оверштаг, мистер Буш. Я отдам приказ. Потом я хочу, чтоб их моментально вдвинули обратно и закрыли порты. Это я тоже прикажу.

- Есть, сэр. Вдвинуть их снова.

- Потом матросы должны перебежать на правый борт, выдвинуть пушки и приготовиться открыть огонь. Вам понятно, мистер Буш?

- Д-да, сэр.

Хорнблауэр снова посмотрел на "Луару" и на Уэссан.

- Очень хорошо, мистер Буш. Мистеру Карджилу понадобятся четыре матроса для особого поручения, но остальных можете расставлять.

Путь назад отрезан. Если его расчеты не верны, он выставит себя дураком перед всей командой. Кроме того, он будет мертв или в плену. Но сейчас он был напряжен, как струна, и боевой дух закипал в нем, как и тогда, когда он брал на абордаж "Славу". Наверху что-то взвизгнуло, так резко, что даже Буш на секунду замер. Трос как по волшебству разошелся в воздухе надвое, верхний конец горизонтально плескал в воздухе, нижний свесился за борт и трепался там. Это было самое удачное пока попадание французов - ядро пролетело в двадцати футах над палубой "Отчаянного".

- Мистер Вайз! - закричал Хорнблауэр в рупор. - Прикажите заменить фал!

- Есть, сэр.

Дух озорства овладел Хорнблауэром, и он поднял рупор.

- Мистер Вайз! Если вы сочтете это уместным, можете сообщить матросам, что война началась!

Как и ожидал Хорнблауэр, по всему судну грянул хохот, но больше шутить было некогда.

- Позовите мистера Карджила. Появился Карджил. Его круглое лицо выглядело озабоченным.

- Я не собираюсь выговаривать вам, мистер Карджил. Я выбрал вас для ответственного поручения.

- Да, сэр?

- Договоритесь с мистером Бушем, пусть он даст вам четырех матросов покрепче. Встаньте с ними на полубаке возле кливер-фала и кливер-шкотов. Очень скоро я начну поворачивать оверштаг, потом передумаю и вернусь на прежний галс. Так что вам понятно, что от вас требуется. В тот момент, когда я подам сигнал вы раздернете кливер-шкоты и затем бысто выберете их на левую. Я должен быть уверен, что вы поняли.

Прошло несколько секунд, пока Карджил переваривал план. Потом он ответил: - Да, сэр.

- Я рассчитываю, что вы не дадите нам потерять ветер, мистер Карджил. Здесь вам придется положиться на свое суждение. Как только корабль повернется, снова уберите кливер. Вы можете это сделать?

- Да, сэр.

- Очень хорошо, приступайте. Провс стоял рядом, напряженно вслушиваясь. Казалось, его длинное лицо стало еще длиннее.

- Это вы из-за ветра ушами хлопаете, мистер Провс? - рявкнул Хорнблауэр, не в настроении кого-либо щадить. Не успев произнести эти слова, он тут же о них пожалел, но времени загладить их не было.

"Луара" была прямо под ветром, за ней - Уэссан. Момент наступил - нет, лучше выждать еще минуту. Просвистело ядро и тут же раздался треск. В фальшборте с наветренной стороны появилась дыра: ядро пролетело над палубой и пробило дыру наружу. Стоявший у пушки матрос тупо смотрел на левую руку - его ранило отлетевшим куском древесины, и кровь уже капала на палубу.

- Приготовиться к повороту оверштаг! - закричал Хорнблауэр.

Он должен одурачить французского капитана, уже показавшего, что он не дурак.

- Следите за французом, мистер Провс. Докладывайте мне все, что он делает. Рулевой, руль немного под ветер. Совсем немного. Помалу. Руль на ветер!

Фор-марсель заполоскал. Каждая секунда была на счету, и все же приходилось ждать, пока француз начнет поворачивать.

- Он положил руль под ветер, сэр! Он поворачивает. Сейчас наступил момент - собственно, он уже прошел - когда по расчетам французского капитана "Отчаянный" должен лечь на другой галс, дабы избежать обстрела. Француз попытается повернуть в тот же момент.

- Ну, рулевой. Руль на подветренный борт. Шкоты, галсы отдать!

"Отчаянный" встал носом против ветра. Несмотря на короткую задержку, он все еще хорошо слушался руля.

- Мистер Буш!

На наветренной стороне открыли пушечные порты, орудийная прислуга, напрягаясь, втягивала пушки по круто наклоненной палубе. "Бродячая волна" ударила в борт, перелилась через нижние косяки портов, и захлестнула палубу по колено. Однако француз не мог не видеть высунувшеся в пушечные порты дула.

- Он поворачивает оверштаг, сэр! - доложил Провс. - Он отдал брасы!

Нужно убедиться наверняка.

- Пошол контра-брас! Сейчас самый опасный момент.

- Он пересек линию ветра. Его фор-марсель поворачивает.

- А-а-атставить!

Изумленная команда замерла, и Хорнблауэр завопил в рупор:

- Перебрасопить все обратно! Быстро! Рулевой. Руль лево на борт! Мистер Карджил!

Хорнблауэр взмахнул рукой, и кливер взлетел по штагу. Давление ветра на кливер, приложенное к бушприту, неминуемо повернет судно. Карджил и его матросы вручную тянули угол паруса влево. Наклон был как раз достаточный, чтоб ветер давил на кливер в нужном направлении. Достаточный ли? Да! "Отчаянный" повернулся обратно, нисколько не обидевшись на прежнее недолжное обращение. Волны, ударявшие прямо в его нос, прокатывались по полубаку. Корабль поворачивался все быстрее и быстрее. Карджил и его матросы убирали кливер, сыгравший такую важную роль в операции.

- Брасы! Сейчас мы встанем по ветру. Приготовиться! Рулевой, одерживай! Мистер Буш!

Орудийная прислуга налегла на тали и вдвинула пушки. Отрадно было видеть, что Буш сдерживает взволнованных матросов и проверяет, надежно ли они закрепили пушки. Со стуком захлопнулись порты, матросы побежали к правому борту. Теперь, когда "Отчаянный" повернулся, Хорнблауэр мог снова видеть "Луару", но Провс, в соответствии с приказом, по-прежнему докладывал:

- Она потеряла ветер, сэр.

Хорнблауэр едва ли смел на это надеяться. Он рассчитывал, что сможет проскочить под ветер, возможно, обменявшись бортовыми залпами. Теперешняя ситуация представлялась ему слишком хорошей, чтобы осуществиться. "Луара" беспомощно болталась на волнах. Ее капитан слишком поздно заметил маневр "Отчаянного". Вместо того, чтоб лечь на другой галс, набрать скорость и снова повернуть, он попытался последовать примеру "Отчаянного" и вернуться на прежний курс. Но с неопытной командой и без тщательной подготовки эта затея с треском провалилась.

Хорнблауэр видел, как "Луара" рыскнула от ветра и повернулась обратно, отказываясь, подобно испуганной лошади, вести себя разумно. А "Отчаянный" с попутным ветром летел ей навстречу. Обострившимся от возбуждения взглядом Хорнблауэр измерял быстро сокращающееся расстояние между кораблями.

- Мы их поприветствуем, мистер Буш! - закричал он. Никакого рупора не требовалось - ветер дул прямо в сторону кормы. - Канониры! Не стреляйте, пока не увидите в прицел его грот-мачту!

"Пистолетный выстрел" по старой традиции идеальное расстояние для бортового залпа, даже "половина пистолетного выстрела", двадцать или тридцать ярдов. Правый борт "Отчаянного" проходил возле самого правого борта "Луары", но по правому борту "Отчаянного" пушки были заряжены, выдвинуты и готовы стрелять, а "Луара" являла взору ряд пустых портов - неудивительно, когда ее команда в таком смятении.

Шлюп поравнялся с "Луарой". Громыхнула пушка № 1. Рядом с ней стоял Буш, он и скомандовал: "Пли!". Очевидно, он намеревался двигаться вдоль батареи, стреляя из каждой пушки по очереди, но "Отчаянный" слишком быстро мчался с попутным ветром. Остальные пушки нестройно грохотали. Хорнблауэр видел, как щепки полетели из борта "Луары", видел, как в нем появилась дыра. Идя по ветру, "Отчаянный" почти не испытывал бортовой качки. Килевая качка оставалась, но ни один хладнокровный канонир не промахнется с расстояния в пятнадцать ярдов.

В борту "Луары" открылся один-единственный пушечный порт - французы запоздало пытались выдвинуть пушки. Шканцы "Отчаянного" поравнялись со шканцами фрегата. Хорнблауэр видел суетящуюся толпу, и ему показалось, что он даже различил французского капитана. В этот момент рядом с Хорнблауэром громыхнула карронада, и он чуть не подпрыгнул от неожиданности.

- Картечь поверх ядра, сэр, - сказал канонир, с ухмылкой поворачиваясь к Хорнблауэру. - Милое дело.

Сто пятьдесят ружейных пуль, заключенных в патроне картечи, пройдутся по палубе "Луары", как метла. Все стоявшие на палубе морские пехотинцы скусили новые патроны и запустили в дула шомпола - должно быть, они тоже стреляли, но Хорнблауэр этого не заметил. Буш снова оказался рядом.

- Все ядра попали! - выкрикнул он, задыхаясь. - Все до единого!

Занятно было видеть Буша в таком волнении, но Хорнблауэру все еще было не до пустяков. Он оглянулся на "Луару" - та по-прежнему лежала без движения. Очевидно, бортовой залп вновь поверг ее команду в полное смятение. А вот и Уэссан, черный и зловещий.

- Два румба влево, - скомандовал Хорнблауэр рулевым. Разумный человек не станет подходить ближе к берегу.

- Может, мы приведемся к ветру и добьем ее, сэр? - спросил Буш.

- Нет. Несмотря на боевую горячку, Хорнблауэр принял это разумное решение. Хотя оставшийся без ответа бортовой залп и давал ему преимущество, "Отчаянный" был все-таки слишком слаб, чтоб добровольно ввязываться в поединок с "Луарой". Если б "Луара" потеряла мачту, Хорнблауэр попытался бы. Сейчас корабли разошлись уже на милю - за то время, что он будет лавировать обратно, неприятель оправится и будет готов к встрече. Как раз в этот момент "Луара" наконец повернулась: она снова управляема. Ничего не выйдет.

Матросы, как обезьяны, возбужденно болтали и приплясывали на палубе от волнения. Хорнблауэр взялся за рупор.

- Молчать!

Воцарилась тишина. Все глаза устремились на него. Как ни странно, это его не смутило. Он зашагал по палубе, прикидывая расстояние до Уэссана, видневшегося теперь на правой раковине, и до "Луары", идущей по ветру. Он подождал, почти решился и еще подождал, прежде чем отдать приказ.

- Руль на ветер! Мистер Провс, будьте любезны, обстените грот-марсель.

Они были в самом начале Ла-Манша. "Луара" на ветре, а под ветром - ничем не ограниченный путь к спасению. Если "Луара" бросится за ним в погоню, он заманит ее в пролив. Погоня в кильватер, да еще в сгущающейся темноте почти не сулила Хорнблауэру опасности, "Луара" же рисковала наскочить на мощное подразделение британского флота. Поэтому Хорнблауэр выжидал, положив "Отчаянный" в дрейф, на случай если француз не сможет побороть искушение. Потом он увидел, как реи "Луары" повернулись. Она легла на правый галс. Она возвращается к Бресту. Французский капитан поступил разумно. Но для всего мира, для всей команды "Отчаянного" - да и для всех на "Луаре", кстати - это означает, что "Отчаянный" вызвал ее на бой, а она поспешила поджав хвост, укрыться в безопасности. При виде этого команда шлюпа недисциплинированно закричала "ура". Хорнблауэр снова взялся за рупор.

От усталости и напряжения голос его хрипел. В момент победы наступила реакция. Хорнблауэр вынужден был остановиться и подумать, заставляя себя сосредоточиться, прежде чем отдать следующий приказ. Он повесил рупор на стропку, повернулся к Бушу - два незапланированных движения выглядели крайне драматично в глазах команды, во все глаза смотревшей на капитана и ожидавшей, что же он скажет.

- Мистер Буш! Вы можете отпустить подвахтенных, будьте так любезны.

Последние слова дались значительным усилием воли.

- Есть, сэр.

- Закрепите пушки и отпустите людей с постов.

- Есть, сэр.

- Мистер Провс! - Взглянув на Уэссан, Хорнблауэр прикинул, насколько их снесло ветром. - Положите судно в бейдевинд на левый галс.

- В бейдевинд на левый галс. Есть, сэр.

Строго говоря, это был последний приказ, который Хорнблауэру оставалось отдать. В эту самую секунду он может отдаться своей усталости. Но желательно, а точнее необходимо, добавить еще несколько слов.

- Нам придется лавировать обратно. Позовите меня, когда будет меняться вахта. - Произнося эти слова, Хорнблауэр мысленно представлял себе, что они для него означают. Он может упасть на койку, вытянуть усталые ноги, дать напряжению постепенно схлынуть, отдаться усталости, осознать, что в течение часа или двух ему не придется принимать никаких решений. И тут он с изумлением пришел в себя. Он понял, что все еще стоит на шканцах, и все глаза устремлены на него. Он знал, что должен сказать несколько впечатляющих слов. Он знал, что это необходимо - он должен удалиться достойно, как какой-нибудь несчастный актер удаляется за занавес. Для этих простых матросов его слова будут наградой за усталость. Они смогут вспоминать и пересказывать эти слова месяцы спустя. Эти слова - и уже поэтому стоит их сказать - помогут матросам сносить тяготы блокадной жизни. Хорнблауэр двинул усталые ноги в сторону каюты и остановился там, где больше всего матросов могли услышать его слова, чтоб повторить их потом.

- Мы возвращаемся, чтоб следить за Брестом. - Мелодраматическая пауза. - "Луара" или не "Луара".

7

Хорнблауэр обедал в тесной штурманской рубке. Солонина видимо, была из новой бочки - у нее был особый привкус не скажешь, что неприятный. Наверно, ее солили на другом провиантском складе, с другим количеством соли. Хорнблауэр обмакнул кончик ножа в горчицу. Горчицу он одолжил - выпросил - в кают-компании, и чувствовал себя виноватым. К этому времени кают-компанейские запасы наверняка истощились - с другой стороны, сам он вышел в море вообще без горчицы, из-за того, что женился и готовился к плаванью одновременно.

- Войдите! - крикнул Хорнблауэр в ответ на стук. Вошел Каммингс, один из "молодых джентльменов", волонтеров первого класса, "королевских учеников", которых Хорнблауэру в спешке всучили вместо опытных мичманов.

- Меня послал мистер Пул, сэр. Новый корабль присоединился к Прибрежной эскадре.

- Очень хорошо. Иду.

Был солнечный летний день. Несколько кучевых облаков оживляли однообразную голубизну неба. Лежа в дрейфе под обстененным крюйселем, "Отчаянный" почти не кренился - так далеко от берега слабый восточный ветер почти не поднимал волн. Хорнблауэр, выйдя на шканцы, сначала обвел подзорной трубой побережье. Шлюп находился в самом устье Гуля, и внутренний рейд был отсюда отчетливо виден. С одной стороны виднелись Капуцины, с другой - Пти Мину, "Отчаянный" же был между ними. Как и в дни мира, но теперь уже по необходимости, он держался на расстоянии чуть больше пушечного выстрела от батарей, расположенных в этих двух точках. Посреди Гуля торчали рифы - самый крайний из них - Поллукс, за ним Девочки, а на внутреннем рейде стоял французский флот, вынужденный сносить беспрестанный дозор "Отчаянного", зная превосходящую мощь Ла-Маншского флота, лежавшего прямо за горизонтом.

В его-то сторону Хорнблауэр и посмотрел, закончив осматривать побережье. Основная часть Ла-Маншского флота, чтобы скрыть свою силу, оставалась вне пределов видимости - даже Хорнблауэр не знал точно его численность. Но прямо на виду, всего в трех милях мористее, лежала в дрейфе Прибрежная эскадра, мощные двухпалубные корабли, готовые в любой момент прийти на помощь "Отчаянному" и двум фрегатам, "Наяде" и "Дориде", если французы вздумают напасть на этих докучливых соглядатаев. Раньше этих линейных кораблей было три, а сейчас Хорнблауэр видел, как к ним, идя в крутой бейдевинд, приближается четвертый. Хорнблауэр машинально взглянул на Пти Мину. Как он и ожидал, крылья расположенного на мысе семафора двигались: вертикали к горизонтали, потом опять к вертикали. Наблюдатели сигналили французскому флоту, что к Прибрежной эскадре присоединилось четвертое судно - они замечали любое, даже незначительное перемещение кораблей и тут же докладывали о нем, так что в ясную погоду французский адмирал получал известие уже через несколько минут. Это страшно мешало британцам и помогало каботажным судам постоянно проникать в Брест через пролив Ра. Что-то надо предпринять против этой семафорной станции.

Буш выговаривал Форману, которого терпеливо - вернее, нетерпеливо - обучал обязанностям сигнального офицера.

- Вы что, все еще не можете прочесть позывные? - спрашивал Буш.

Форман направил подзорную трубу на линейный корабль - он все еще не научился держать другой глаз открытым, но не смотреть им. В любом случае, не так уж просто читать флажки, особенно когда ветер дует прямо от одного корабля к другому.

- Семьдесят девять, сэр, - сказал, наконец, Форман.

- Хоть раз вы прочли правильно, - удивился Буш. - Посмотрим, что вы будете делать дальше.

Форман щелкнул пальцами, вспоминая, что нужно делать, и заспешил к сигнальной книге на нактоузе. Как только он начал листать страницы, подзорная труба выскользнула у него из-под мышки и со стуком упала на палубу. Кое-как он исхитрился ее поднять и найти нужное место. Он повернулся к Бушу, но тот большим пальцем показал на Хорнблауэра.

- "Тоннан"* [Tonnant - Громовержец (фр.)], сэр, - сказал Форман.

- Ну, мистер Форман, вы знаете, как надо докладывать. Доложите по форме и как можно полнее.

- "Тоннан", сэр. Восемьдесят четыре пушки. Капитан Пелью. - Каменное лицо Хорнблауэра и его суровое молчание подстегнуло Формана, и он вспомнил, что еще должен был сказать: - Присоединился к Прибрежной эскадре.

- Спасибо, мистер Форман, - крайне официально произнес Хорнблауэр, но Буш снова заорал на Формана, да так громко, словно тот стоял на баке, а не в трех ярдах от него.

- Мистер Форман! "Тоннан" сигналит! Быстрее! Форман бросился назад и поднес к глазу подзорную трубу.

- Наши позывные! - сказал он.

- Это я видел пять минут назад. Читайте сигнал. Форман пристально посмотрел в подзорную трубу, потом заглянул в книгу, и еще раз проверил себя, прежде чем снова посмотреть на разъяренного Буша.

- Там говорится "пришлите шлюпку", сэр.

- Конечно. Вы должны знать все основные сигналы наизусть, мистер Форман. Вы потратили очень много времени. Сэр, "Тоннан" сигналит, чтоб мы прислали шлюпку.

- Спасибо, мистер Буш. Подтвердите и изготовьте шлюпку.

- Есть, сэр. Подтвердить! - Через секунду Буш снова вскипел. - Не этот фал, бестолковый... бестолковый молодой джентльмен. "Тоннан" не увидит этого сигнала за крюйсе-лем. Поднимите его на ноке грот-марселя.

Буш поглядел на Хорнблауэра и беспомощно развел руками. Отчасти он показывал этим, что отказывается чему-либо научить непонятливых юных подчиненных, отчасти же этот молчаливый жест выражал его чувства, вызванные тем, что ему пришлось, зная вкусы Хорнблауэра, назвать Формана "молодым джентльменом", вместо того, чтоб употребить словечко покрепче. Потом он обернулся и стал смотреть, как Камингс спускает шлюпку. Многое можно было сказать в защиту системы, при которой молодых людей беспрестанно дергали и ругали при исполнении обязанностей. Хорнблауэр не соглашался с расхожим мнением, что молодые люди становятся лучше от дерганья и ругани, но он знал, что так они быстрее изучат свои обязанности, а в один из ближайших дней Форману, быть может, предстоит читать и передавать сигналы в дыму и сражении, среди убитых и раненых, или Камингсу спускать шлюпку перед операцией по захвату вражеского судна.

Хорнблауэр вспомнил свой недоеденный обед.

- Позовите меня, когда вернется шлюпка, пожалуйста, мистер Буш.

Черносмородинное варенье кончалось. Хорнблауэр, горестно созерцая, как пустеет последний горшочек, заметил про себя, что пристрастился-таки к черной смородине. За сорок дней в море кончились и масло, и яйца. Следующие семьдесят один день, пока не кончатся корабельные припасы, ему скорее всего придется жить на матросском довольствии - солонина, горох, сухари. Сыр дважды в неделю и пудинг на нутряном жире по воскресеньям. В любом случае, можно вздремнуть, пока не вернется шлюпка. Хорнблауэр мог спать спокойно (нелишняя предосторожность, на случай если обстоятельства заставят его бодрствовать ночью), полагаясь на мощь британского флота хотя в каких-то пяти милях находятся двадцать тысяч врагов каждый из которых мог бы его убить.

- Шлюпка подошла к борту, сэр.

- Очень хорошо, - сонно ответил Хорнблауэр. Шлюпка была нагружена по самый планширь. Матросам нелегко было грести до "Отчаянного" - чистое невезенье что они под парусами шли к "Тоннану" налегке, а обратно гребли против ветра с грузом. Из шлюпки раздавались странные звуки.

- Что за черт? - спросил сам себя Буш, стоявший рядом с Хорнблауэром.

Шлюпка была нагружена мешками.

- В любом случае, это свежая пища, - сказал Хорнблауэр.

- Спустите подъемный гордень с грота-рея! - закричал Буш.

Форман поднялся на борт, чтобы доложить:

- Сыр, капуста, картошка, сэр. И бычок.

- Свежее мясо, клянусь Богом! - воскликнул Буш. Человек шесть матросов налегли на гордень, и мешок за мешком начал подниматься на палубу. Когда шлюпка очистилась, видна стала бесформенная масса, опутанная сеткой - она-то и издавала странные звуки. Под нее пропустили стропы и подняли на палубу - это оказался жалкий бык-недомерок. Он еле-еле мычал. Испуганный глаз смотрел сквозь веревочную сетку. Когда Форман закончил докладывать, Буш повернулся к Хорнблауэру.

- "Тоннан" привез из Плимута двадцать четыре быка для флота, сэр. Это наша доля. Если мы зарежем его завтра, сэр, и оставим денек повисеть, в воскресенье можно будет его зажарить, сэр.

- Да, - сказал Хорнблауэр.

- Кровь можно будет вытереть с палубы, пока она не засохнет, сэр. Об этом нечего и беспокоиться. У нас будет требуха, сэр! Язык!

- Да, - сказал Хорнблауэр.

Он все еще видел перепуганный насмерть глаз. Энтузиазм Буша был неприятен Хорнблауэру, поскольку сам он испытывал прямо противоположное. Его живому воображению явственно представилась сцена убийства, и ему вовсе не хотелось мяса, полученного таким способом. Пришлось сменить тему.

- Мистер Форман! Никаких сообщений из флота?

Форман виновато вздрогнул и, запустив руку в карман, вытащил объемистый пакет. Он побледнел, увидев гневное лицо Хорнблауэра.

- Никогда так не поступайте, мистер Форман! Депеши прежде всего! Вас следует проучить.

- Позвать мистера Вайза, сэр? - спросил Буш. Боцманская трость могла бы жестоко поплясать по согнутому над казенной частью пушки Форману. Хорнблауэр увидел безумный ужас на лице волонтера. Мальчик был почти так же перепуган, как бык - видимо, он боится телесного наказания. Этот страх Хорнблауэр разделял. Он пять долгих секунд смотрел в молящие отчаянные глаза, чтоб урок усвоился.

- Нет, - сказал он наконец. - Это мистер Форман будет помнить всего один день. Я заставлю его вспоминать это целую неделю. Семь дней не давать мистеру Форману спиртного. Тот, кто попробует угостить его своим, будет лишен спиртного на четырнадцать дней. Проследите за этим пожалуйста, мистер Буш.

- Есть, сэр.

Хорнблауэр вытащил пакет из безжизненных рук Формана и отвернулся с заметным презрением. Четырнадцатилетнему мальчику не повредит, если его лишить на неделю крепкого напитка.

В каюте Хорнблауэру пришлось достать перочинный нож, чтоб вскрыть пакет, зашитый в просмоленую парусину. Сначала из пакета выпала картечь. За столетия во флоте выработалась определенная традиция - просмоленая парусина защищала содержимое от морской воды, если депеши приходилось перевозить в шлюпке в штормовую погоду, а картечь клали, чтоб пакет утонул, если возникнет опасность попасть в руки неприятеля. В пакете было три официальных письма и толстая стопка личных. Хорнблауэр поспешно вскрыл официальные. Первое было подписано "У. Корнваллис, вице-адм.". Оно было написано как обычно и извещало об изменениях в эскадре. Капитан сэр Эдвард Пелю, К. Б., как старший офицер, принимает командование Прибрежной эскадрой. "Вам предписывается" исполнять приказы вышеупомянутого капитана сэра Эдварда Пелью и относиться к нему с полным вниманием, как к представителю главнокомандующего. Второе письмо было подписано "Э. Пелью, капитан". Состояло оно из трех сухих строчек, подтверждавших, что Пелью считает теперь Хорнблауэра своим подчиненным. Третье письмо вместо официального "сэр" начиналось так:

Мой дорогой Хорнблауэр,

Большой радостью было для меня узнать, что Вы служите под моим началом. То, что я узнал о Ваших недавних действиях, укрепило меня во мнении, которое я составил еще тогда, когда Вы были лучшим моим мичманом на старом добром "Неустанном". Я с большим интересом отнесусь к любым вашим соображениям по поводу возможных способов нанести вред французам и досадить Бонапарту.

Ваш искренний друг Эдвард Пелью.

Письмо было действительно очень лестное, дружеское и согревающее. И впрямь, согревающее - Хорнблауэр, сидя с письмом в руках, почувствовал, как кровь быстрее побежала по жилам, как в мозгу зашевелились мысли, как, стоило подумать о семафорной станции на Пти Мину, начала оформляться идея, как начали прорастать зерна будущего плана. В парниковой атмосфере разгоряченного Хорнблауэрова мозга идеи быстро пошли в рост. Не отдавая себе отчета, Хорнблауэр начал подниматься со стула - только прохаживаясь по палубе он мог продумать план до конца и найти выход для закипающего внутри волнения. Но он вспомнил про остальные письма в пакете - нельзя повторять ошибку Формана. Часть писем была адресована Хорнблауэру - одно, два, три... шесть писем, написанных одним почерком. Он не сразу сообразил, что это письма от Марии - странно, что он не узнал почерк своей жены. Хорнблауэр уже собирался вскрыть их, когда снова себя одернул. Все остальные письма адресованы не ему, а членам команды, наверняка ожидающим их с нетерпением.

- Позовите мистера Буша! - крикнул Хорнблауэр.

Когда Буш появился, Хорнблауэр отдал ему письма, не говоря ни слова, да тот и не стал этого ждать, видя, как глубоко капитан погрузился в чтение, даже не поднял головы.

Хорнблауэр прочел (и не один раз), что он - любимейший муж Марии. Первые два письма сообщали, как она тоскует по своему ангелу, как счастлива она была два дня их совместной жизни, как волнуют ее опасности, которым подвергается ее герой, и как важно менять носки, если они промокнут. Третье письмо было отправлено из Плимута. Мария узнала, что Ла-Маншский флот базируется здесь, и решила переехать, на случай, если Долг Службы приведет "Отчаянного" в порт, а также, как заметила она сентиментально, чтоб быть поближе к своему возлюбленному. Она проделала путь до Плимута на каботажном судне, впервые вверив себя Соленой Пучине (и постоянно думая о своем бесценном). Глядя на далекий берег, она лучше поняла чувства обожаемого мореплавателя. Теперь она благополучно устроилась на квартире у почтенной женщины, вдовы боцмана.

Четверное письмо начиналось непосредственно с самых радостных, самых важных новостей для ее желанного. Мария и не знала, как написать об этом самому любимому, самому обожаемому кумиру. Их супружество, и без того сладостное, будет еще и благословенно, во всяком случае, Мария это подозревает. Хорнблауэр поспешно вскрыл пятое письмо, пробежал глазами торопливую приписку, в которой Мария сообщала, что совсем недавно узнала о Лаврах, которыми увенчал себя ее Непобедимый Воитель в поединке с "Луарой", и что она надеется, он не подвергает себя опасности большей, чем необходимо для его Славы. Новость подтверждалась. Мария теперь была уверена, что ей выпадет счастье дать жизнь ребенку ее идеала. Шестое письмо подтверждало предыдущие. Ребенок родится на Рождество или на Новый Год. Хорнблауэр, скривив губы, отметил про себя, что в последних письмах больше внимания уделялось благословенному прибавлению семейства, чем желанному-но-недостижимому сокровищу. В любом случае, Мария была преисполнена надежды, что ангелочек, если он будет мальчиком, станет копией своего прославленного отца, а если девочкой, унаследует его мягкий характер.

Такие вот новости. Хорнблауэр сидел, глядя на шесть разбросанных по столу писем, и мысли его были в таком же беспорядке. Возможно, чтоб не сразу осознать произошедшее, он мысленно задержался на двух письмах, которые написал Марии - адресованные в Саутси, они не скоро до нее доберутся. Письма были довольно сухие и прохладные. Это надо будет исправить. Надо будет написать нежное письмо, полное восторгов по поводу полученного известия, вне зависимости от того, действительно ли он в восторге - этого Хорнблауэр понять не мог. Он настолько погрузился в профессиональные проблемы, что эпизод с женитьбой казался ему почти нереальным. Все это было так недолго, и даже тогда он так сильно был занят подготовкой к плаванью, что трудно было поверить в вытекающее из этого долговременное супружество. Однако полученное известие означало, что последствия будут еще более долговременными. Ни за что в жизни Хорнблауэр не мог бы сейчас сказать, радуется он или нет. Несомненно, ему будет жаль ребенка, если он - или она - унаследует его злосчастный характер. Чем больше ребенок будет на него похож - внешне или внутренне - тем больше он будет его жалеть. Но так ли это? Нет ли чего-то лестного, чего-то согревающего в мысли о том, что его собственные черты повторятся в другом человеке? Как трудно быть честным с самим собой.

Теперь, отвлекшись от сегодняшних обстоятельств, од мог отчетливей вспомнить медовый месяц. В его воображении возникла Мария, ее слепое обожание, ее чистосердечная вера что она не может любить так сильно, не встречая в ответ столь же горячей любви. Нельзя, чтоб она обнаружила истинную природу его чувств к ней, это было бы слишком жестоко. Хорнблауэр потянулся за пером и бумагой. К действительности его вернуло привычное раздражение из-за того, что перо было из левого крыла. Перья из левого гусиного крыла дешевле, чем из правого, потому что когда пишешь, они, вместо того, чтоб, как положено, располагаться вдоль руки, норовят попасть прямо в глаз. Но очинено оно было безукоризненно, и чернила еще не загустели. Хорнблауэр мрачно приступил к работе. Частично это было литературным упражнением - "Сочинение на тему о безграничной любви" - и все же... все же... Хорнблауэр поймал себя на том, что улыбается. Он чувствовал в себе нежность, чувствовал, как она течет по руке в перо. Он даже готов был признать, что он не настолько хладнокровный и черствый человек, каким себя воображал.

Заканчивая, Хорнблауэр в поисках синонимов к словам "жена" и "ребенок" наткнулся взглядом на письма от Пелью. У него перехватило дыхание. Он мгновенно вернулся мысленно к своим обязанностям, к человекоубийственным планам, к суровым реалиям окружающего мира. "Отчаянный" мягко покачивался на слабых волнах, но сам факт, что он лежит в дрейфе, означал многое: со стороны Бреста дует попутный ветер, и в любой момент крик с марса может известить, что французский флот готов в дыму и грохоте сражаться за морское владычество. И у Хорнблауэра есть планы - перечитывая последние строчки своего письма к Марии, он никак не мог сосредоточиться, ибо все время мысленно представлял себе карту Брестского залива. Ему пришлось взять себя в руки, чтоб закончить письмо к Марии с тем же вниманием, с каким начал. Он заставил себя закончить, перечитать и сложить письмо, потом крикнул часовому. Появился Гримс с зажженной свечой, чтоб запечатать письмо. Закончив эту утомительную процедуру, Хорнблауэр с явным облегчением потянулся за чистым листом бумаги.

Е. В. шлюп "Отчаянный", в море, одна лига к северу от Пти Мину. 14 мая 1803 г. Сэр,...

Конец медоточивым фразам, конец неловким попыткам действовать в совершенно непривычной ситуации. Не приходилось больше обращаться (как во сне) к "милому спутнику в предстоящих счастливых годах". Теперь Хорнблауэр занялся делом, которое хотел и умел делать, а для формулировок ему достаточно было припомнить сухие и неприкрашенные фразы бесчисленных официальных писем, написанных прежде. Он писал быстро и почти без остановок - как ни странно, план окончательно созрел именно тогда, когда мысли были заняты Марией. Он исписал лист, перевернул, исписал до половины вторую сторону, изложив план во всех подробностях.

Внизу он написал:

Почтительно представляю на рассмотрение Ваш покорный слуга Горацио Хорнблауэр.

Потом написал адрес:

Капитану сэру Э. Пелью, К. Б. Е. В. С. "Тоннан"

Запечатав второе письмо, он взял оба письма в руку. В одном была новая жизнь, в другом - смерть и страдания. Какая причудливая мысль - гораздо важнее, одобрит ли Пелью его предложения.

8

Хорнблауэр лежал на койке, пытаясь убить время. Он предпочел бы уснуть, но сон не приходил. В любом случае, лучше отдохнуть, ибо ночью ему понадобятся силы. Если б он, поддавшись порыву, поднялся на палубу, то не только утомил бы себя понапрасну, но и обнаружил бы перед подчиненными свое волнение. Поэтому он постарался по возможности расслабиться, лежа на спине и положив руки под голову - доносившиеся с палубы звуки рассказывали ему, как идет корабельная жизнь. Прямо у него над головой указатель компаса в палубном бимсе рассказывал о малейших изменениях курса лежащего в дрейфе "Отчаянного". Их можно было сопоставлять с игрой света, пробивавшегося сквозь кормовые окна. Окна были занавешены, и проникавшие сквозь занавески лучи плавно скользили по каюте. Большинство капитанов занавешивали - и обивали - свои каюты веселеньким ситцем, а кто побогаче и штофом, но у Хорнблауэра занавески были из парусины. Они были из самой тонкой парусины, № 8, какую только можно было найти на корабле, и висели всего два дня. Хорнблауэр смотрел на них с удовольствием. Это был подарок ему от кают-компании - Буша, Провса, Уоллеса (врача) и Хьюфнила (баталера).

Несколько дней назад Буш обратился к Хорнблауэру с загадочной просьбой, чтоб ему разрешили зайти в капитанскую каюту в отсутствие капитана. Когда Хорнблауэр вернулся, он обнаружил у себя депутацию, а каюту - преображенной. Здесь были занавески и подушки (набитые паклей), а также покрывало на койку, все в красных и синих розах с зелеными листочками, нарисованных корабельной краской неизвестным художником из матросов. Хорнблауэр в изумлении оглядывался по сторонам, не в силах скрыть удовольствие. Сейчас не время было хмуриться или принимать суровое выражение лица, как сделали бы девять капитанов из десяти, если б их кают-компания позволила себе такую вольность. Хорнблауэр неловко поблагодарил, но самое большое удовольствие испытал лишь потом, когда внимательно и трезво проанализировал ситуацию. Они сделали это не в шутку, не в глупой попытке завоевать его расположение. Хорнблауэр должен был поверить в невероятное, принять как факт, что они сделали это из любви к нему. Удовлетворение мешалось в душе Хорнблауэра с чувством вины, но то, что они на это решились, было странным, но непреложным свидетельством, что "Отчаянный" сплотился в единый боевой организм.

Гримс постучал в дверь и вошел.

- Меняют вахту, сэр, - сказал он.

- Спасибо. Иду.

Шквал свистков и крики унтер-офицеров, отдававшиеся по всему судну, делали слова Гримса несколько излишними, но Хорнблауэр должен был вести себя так, будто только что проснулся. Он затянул шейный платок и надел сюртук, сунул ноги в башмаки и вышел на палубу. Буш стоял на шканцах с карандашом и бумагой.

- Семафор сигналил, сэр, - доложил он. - Два длинных сообщения в 16.15 и в 16.30. Два коротких в... Вот опять, сэр.

Длинные крылья семафора резко двигались в воздухе.

- Спасибо, мистер Буш. - Достаточно было знать, что семафор сигналил. Хорнблауэр взял подзорную трубу и направил ее в сторону моря. На фоне безоблачного неба четко видны были силуэты кораблей Прибрежной эскадры. Солнце, клонившееся к горизонту, было таким ярким, что на него невозможно было смотреть, но эскадра располагалась значительно севернее.

- "Тоннан" сигналит, сэр, но это сигнал 91, - доложил Форман.

- Спасибо.

Согласно договоренности, сигналы "Тоннана", начинающиеся с девяносто одного, следовало оставлять без внимания - их поднимали для того, чтоб ввести в заблуждение французов на Пти Мину: надо было убедить их, что Прибрежная эскадра готовит какую-то крупную операцию.

- Вот и "Наяда", сэр, - сказал Буш.

Под малыми парусами фрегат полз к северу со своей позиции, откуда он наблюдал за заливом Камарэ. Он направлялся к большим кораблям и "Дориде". Солнце коснулось моря - небольшие изменения во влажности воздуха порождали неожиданные фокусы рефракции, так что покрасневший диск слегка менял форму.

- Они спускают барказ, сэр, - заметил Буш.

- Да.

Солнце наполовину ушло в море, а оставшуюся половину рефракция увеличила чуть не вдвое. Света хватало, чтоб наблюдатель с хорошей подзорной трубой на Пти Мину - а такой там наверняка имелся - разглядел приготовления, ведущиеся на палубе "Дориды" и больших кораблей. Солнце зашло. Там, где оно погрузилось в море, отсвечивало золотом крохотное облачко. На глазах у Хорнблауэра оно порозовело. Сумрак сгущался.

- Пошлите матросов к брасам, пожалуйста, мистер Буш. Наполните грот-марсель и положите судно на правый галс.

- Правый галс. Есть, сэр.

"Отчаянный" в сгущающейся ночи двинулся вслед за "Доридой" к большим кораблям и мысу Сен-Матье.

- Вот семафор опять, сэр.

- Спасибо.

Света едва хватало на то, чтоб различить движущиеся крылья семафора - они докладывали о последних перемещениях британской эскадры, двинувшейся к северу и ослабившей свою хватку на юге.

- Надо идти как можно медленнее, - сказал Хорнблауэр рулевым. - Главное, чтоб французы не догадались, что мы задумали.

- Есть, сэр.

Хорнблауэр нервничал - он не хотел сильно удаляться от прохода Тулинг. Он направил подзорную трубу на Прибрежную эскадру. За ней на горизонте оставалась узенькая красная полоска, на фоне которой силуэты линейных кораблей казались совершенно черными. Красная полоска быстро таяла, и над ней появилась Венера - Пелью ждал до последнего. Пелью не только человек с железными нервами - он еще никогда не склонен недооценивать врага. Наконец-то. Черные прямоугольники марселей сузились, заколебались и вновь расширились.

- Прибрежная эскадра привелась к ветру, сэр.

- Спасибо.

Небо совсем почернело, марсели были уже не видны. Пелью в точности рассчитал время. Французы на Пти Мину подумают, что Пелью, глядя на скрытый темнотой восток, счел свои корабли невидимыми и привелся к ветру, не подозревая, что его маневр заметен наблюдателю, смотрящему на запад. Хорнблауэр огляделся. Глаза его болели, и он, взявшись за коечную сетку, закрыл их, чтоб они отдохнули. Потом снова открыл. Было темно. Там, где когда-то сияло солнце, лучилась Венера. Люди, стоящие вокруг, были почти неразличимы. Появились одна-две самых ярких звезды. Сейчас тот неизвестный наблюдатель на Пти Мину потерял "Отчаянного" из виду. Хорнблауэр сглотнул, взял себя в руки, и ринулся в бой.

- Убрать марсели и брамсели!

Матросы бегом бросились наверх. В ночной тишине отчетливо слышалось, как дрожат ванты под ногами пятидесяти бегущих людей.

- Мистер Буш, поворот через фордевинд, пожалуйста.

Курс зюйд-тень-вест.

- Зюйд-тень-вест, сэр.

Скоро пора будет отдавать следующий приказ.

- Спустить брам-стеньги!

Сейчас должна проявиться сноровка, полученная на учениях. В полной темноте без сучка без задоринки матросы выполняли то, что когда-то было лишь утомительным упражнением.

- Поставьте фор- и грот-стеньги-стаксели. Поставить токовые паруса.

Хорнблауэр подошел к нактоузу.

- Как судно слушается руля под этими парусами? Прошло немного времени, пока невидимый рулевой легонько повернул штурвал туда и обратно.

- Неплохо, сэр.

- Очень хорошо.

Хорнблауэр изменил силуэт "Отчаянного" как только мог. С косыми парусами, с гротом и без брам-стеньг в темноте и опытный моряк не узнает его с первого, даже со второго взгляда. Хорнблауэр в слабом свете нактоуза посмотрел на карту, сосредоточился на ней, и понял, что это излишне. Два дня он изучал ее, запоминая именно это место. Она так прочно отпечаталось в его памяти, что, казалось, он не забудет ее до смертного часа - который может наступить сегодня же. Хорнблауэр поднял голову и обнаружил, что даже после такого слабого света ничего не видит в темноте. Больше он на карту смотреть не будет.

- Мистер Провс! С этого момента можете поглядывать на карту, когда сочтете нужным. Мистер Буш! Выберите двух матросов, которые по вашему мнению лучше других управляются с лотом, и пришлите их ко мне.

Когда в темноте возникли двое матросов, Хорнблауэр коротко приказал: - Встаньте на грот-русленях с обеих бортов. Постарайтесь как можно меньше шуметь. Не бросайте лот, пока я не прикажу. Выберите лини и оставьте по четыре сажени. Наша скорость относительно воды три узла, и, когда начнется прилив, мы почти не будем смещаться относительно дна. Держите пальцы на линях и говорите, что чувствуете. Я поставлю матросов, чтоб передавать ваши сообщения. Ясно?

- Так точно, сэр.

Пробили четыре склянки - конец второй собачьей вахты.

- Мистер Буш, я хочу, чтоб колокол больше не бил. Можете подготовить корабль к бою. Нет, подождите минутку, пожалуйста. Вложите в пушки по два ядра и выдвиньте их. Вставьте подъемные клинья и опустите пушки как можно ниже. После того, как матросы займут свои посты, я не хочу слышать ни звука. Ни слова, ни шепота. Если какой-нибудь дурак уронит на палубу правило, он получит две дюжины кошек. Ни звука.

- Есть, сэр.

- Очень хорошо, мистер Буш. Приступайте. Пока матросы занимали посты, открывали пушечные порты и выдвигали пушки, слышался шум, потом все смолкло. Все были готовы, от артиллериста в пороховом погребе до впередсмотрящего на фор-салинге. "Отчаянный" плавно шел к югу с ветром в одном румбе позади траверза.

- Одна склянка первой вахты, сэр, - прошептал Провс переворачивая песочные часы. Час назад начался прилив, Еще через полчаса каботажные суда, укрывающиеся под защитой батареи Камарэ, снимутся с якоря. Нет, это они делают уже сейчас. Они будут верповаться или идти на веслах, чтоб с приливом миновать опасный проход Тулинг, обогнуть мыс и войти в Гуль. Главное для них - добраться до Девочек, а оттуда приливное течение уже вынесет их к Брестскому рейду. Там французский флот с нетерпением ожидает прибытия тросов и парусины.

На севере же, в Пти Мину, как легко мог вообразить Хорнблауэр, царила суматоха. Перемещения Прибрежной эскадры не могли остаться без внимания. Зоркие наблюдатели на французском берегу сообщили начальству о неумело скрываемых приготовлениях к атаке. Четыре линейных корабля и два больших фрегата могли собрать для высадки - даже не обращаясь за помощью к основному флоту - более тысячи человек. Численность французских артиллеристов и пехотинцев почти вдвое больше, но войска эти распределены на пяти милях вдоль берега и могут не устоять перед неожиданной атакой в неожиданном месте и ночной темноте. Здесь же, с дальней стороны мыса Сан-Матье, укрылись под защитой батарей каботажные суда. От батареи до батареи проползли они сотни миль, потратив на это недели. Теперь они затаились по бухточкам и заливчикам, ожидая случая проделать самый последний, самый опасный отрезок пути - до Бреста. Угроза приближающейся эскадры заставит их понервничать - то ли британцы планируют высадку, то ли - операцию по захвату каботажных судов, то ли брандеры, то ли бомбардирские суда, то ли даже эти новомодные ракеты. Но по крайней мере сосредоточение британских сил на севере оставляет без надзора юг, о чем должна была доложить сигнальная станция на Пти Мину. Каботажные суда в Камарэ - называемые по-французски chasse-marees, то есть "охотники за приливами" - смогут воспользоваться случаем и с высокой водой пройти безумно опасный проход Тулинг. Хорнблауэр надеялся, вернее, был совершенно уверен, что никто не видел, как "Отчаянный" вернулся, чтоб перекрыть этот путь. Осадка у "Отчаянного" на шесть футов меньше, чем у фрегатов, едва ли больше, чем у крупного шас-маре, а его появление среди мелей и рифов Тулинга будет полной неожиданностью.

- Две склянки, сэр, - прошептал Провс. Сейчас приливное течение имеет наибольшую скорость, четыре узла. Вода поднялась на целых тридцать футов и устремилась в проход Тулинг, вокруг скал Каунсил, в Гуль. Матросы вели себя хорошо - лишь дважды самые непоседливые принимались болтать и тут же замолкали, строго осаженные унтер-офицерами.

- Коснулся дна справа, сэр, - послышался шепот, и почти сразу: - Коснулся дна слева, сэр.

У лотовых получалось по двадцать четыре фута между лотом и поверхностью воды, но при движении судна даже тяжелый лот немного да относится назад. Значит, всего футов шестнадцать - пять футов в запасе.

- Передайте: "Какое дно?"

Через десять секунд вернулся ответ: - Песок, сэр.

- Мы должны быть сейчас за скалами Каунсил, сэр, - прошептал Провс.

- Да. Рулевой, один румб вправо.

Хорнблауэр смотрел в подзорную трубу ночного видения. Линия берега едва угадывалась. Да, вот и слабый белый отблеск, прибой, разбивающийся о скалы Каунсил. Шепот:

- Каменистое дно, сэр, и немного мелеет.

- Очень хорошо.

С правого борта Хорнблауэр тоже различал что-то белое. Это прибой возле дикого сплетения скал и мелей за проходом Тулинг - Корбэн, Трепье и другие. Дул слабый ночной бриз.

- Передайте: "Какое дно?"

Ответа пришлось подождать, но вот наконец:

- Каменистое, сэр. Но мы почти не смещаемся относительно дна.

Значит скорость "Отчаянного" почти равна скорости поднимающегося прилива. Судно зависло в темноте всего в ярде над дном, приливное течение проносится мимо, ветер же гонит его вперед. Хорнблауэр просчитал в уме.

- Рулевой, два румба влево.

Просчитывать надо очень тщательно - реи "Отчаянного" обрасоплены круто, и стаксель уже дважды начинал предостерегающе хлопать.

- Мистер Буш, идите к левому грот-русленю, потом вернетесь и доложите.

Какая чудесная ночь: благоуханный ветер шепчет в такелаже, звезды сияют, ласково бормочет прибой.

- Мы двигаемся надо дном, сэр, - прошептал Буш. - Дно каменистое, лот с левого борта под судном.

Это следствие того, что "Отчаянный" дрейфует боком.

- Три склянки, сэр, - доложил Провс.

Вода высокая, каботажные суда могут пройти мели Ругаста и войти в фарватер. Теперь уже скоро: прилив продолжается не более четырех с половиной часов, и каботажные суда не станут мешкать - во всяком случае, на это Хорнблауэр полагался, излагая Пелью план, рассчитанный на безлунную ночь и прилив, приходящийся на этот самый отрезок времени. Но все еще может кончиться позорным провалом, даже если "Отчаянный" не напорется на камень.

- Смотрите, сэр! Смотрите! - прошептал Буш. - Один румб впереди траверза!

Да. Над темной поверхностью воды возник сгусток темноты. Более того: всплески весел. Более того: другие темные пятна за ним. По последним разведывательным данным в Камарэ сосредоточилось пятьдесят каботажных судов, и они скорее всего двинулись все вместе.

- Спускайтесь на батарею правого борта, мистер Буш. Предупредите орудийную прислугу. Ждите моего приказа, а потом чтоб все выстрелы до единого попали в цель.

- Есть, сэр.

Несмотря на все предосторожности, "Отчаянный" будет куда заметнее, чем шас-маре. Сейчас они уже должны бы его заметить, разве что слишком увлеклись навигационными проблемами. Ага! Вот с ближайшего шас-маре закричали, затем один за другим последовали окрики и предупреждающие возгласы.

- Открывайте огонь, мистер Буш!

Яркая вспышка в темноте, рвущий уши грохот, запах порохового дыма. Еще вспышка, еще грохот. Хорнблауэр схватился за рупор, готовый, если понадобится, перекричать грохот. Но Буш вел себя превосходно. Орудийные расчеты не теряли головы, и пушки стреляли одна за одной по мере того, как канониры их наводили. Пушки опущены, каждая заряжена двумя ядрами. Хорнблауэру казалось, что он слышит крики с поражаемых ядрами каботажных судов, но пушки стреляли так часто, что грохот звучал беспрерывно. Ветер разносил по судну пороховой дым. Хорнблауэр отклонился в сторону, стараясь увидеть за дымом. Грохот не смолкал, беспрестанно скрежетали пушечные катки, канониры выкрикивали приказы. Вспышка осветила тонущее совсем рядом каботажное судно - его палуба была уже вровень с водой. Видимо, полдюжины ядер пробили его тонюсенький борт. Сквозь шум пробился крик лотового:

- Один из этих к нам лезет!

Какой-то отчаянный пловец добрался до шлюпа. Хорнблауэр знал, что с пленными Буш разберется. С правого борта виднелись новые черные силуэты, новые мишени. Трехузловый бриз нес шас-маре, "Отчаянный" же, подгоняемый ветром, шел против течения. Даже налегая на весла, французы не смогут преодолеть прилив. Повернуть назад они тоже не могут. Они могли бы свернуть вбок, но с одной стороны скалы Каунсил, с другой - Корбэн, Трепье и целый узел рифов вокруг них. "Отчаянный" как бы повторял приключения Гулливера - он был великаном в сравнении с карликами - шас-маре, как прежде он был лилипутом в сравнении с исполинской "Луарой". Прямо на левой раковине Хорнблауэр увидел несколько крошечных вспышек. Это батарея Тулинг, в двух тысячах ярдов отсюда. С такого расстояния пусть себе палят на здоровье, целя на вспышки пушек. "Отчаянный" - движущаяся мишень, кроме того, французы боятся попасть в каботажные суда, и это тоже мешает им стрелять. При таких условиях стрельба в темноте - пустая трата пороха и ядер. Форман обезумевшим от волнения голосом орал орудийному расчету шканцевой карронады:

- Он налетел на скалу. Стой - эта мертвая! Хорнблауэр обернулся: каботажное судно без сомнения напоролось на скалу, и, значит, стрелять по нему незачем. Он мысленно одобрил Формана, который, несмотря на молодость и волнение, не терял головы, хотя и воспользовался лексиконом крысиных боев.

- Четыре склянки, сэр, - послышался в темноте голос Провса. Это напомнило Хорнблауэру, что и ему не следует терять головы. Трудно было думать и рассчитывать, еще труднее мысленно держать перед глазами карту, но делать это было надо. Хорнблауэр осознал, что дальше в сторону берега "Отчаянный" двигаться не может.

- Поверните судно через фордевинд... мистер Провс, - сказал Хорнблауэр. Он с небольшим опозданием вспомнил про официальное обращение, и оно прозвучало не вполне естественно. - Положите судно на левый галс.

- Есть, сэр.

Провс схватил рупор, и где-то в темноте послушные матросы побежали к шкотам и брасам. Когда "Отчаянный" поворачивался, в фарватере возникла еще одна черная тень.

- Le me rends! Le me rends! - послышался голос. Кто-то на каботажном судне пытался сдаться до того, как бортовой залп разнесет его корабль в куски. Течение развернуло судно, и оно стукнулось о борт "Отчаянного". В следующую секунду оно уже было в безопасности. Капитуляция оказалась преждевременной - суденышко миновало шлюп и исчезло в темноте.

- На грот-русленях! - закричал Хорнблауэр. - Бросать лот!

- Две сажени! - последовал ответный крик. Сейчас под килем "Отчаянного" всего шесть дюймов, но он удаляется от опасности - удаляется от одной опасности и приближается к другой.

- К пушкам левого борта! Бросать лот с правого борта! Не успел "Отчаянный" установиться на новом курсе, как впереди возникло еще одно суденышко. В мгновенной тишине Хорнблауэр слышал, как Буш приказывает орудийным расчетам левого борта приготовиться. Потом громыхнули пушки. Все окутал дым, и в дыму раздался крик лотового:

- Метка три!

Дым и лот говорили каждый о своем.

- Три с половиной!

- Ветер отходит, мистер Провс. Следите за компасом.

- Есть, сэр. Пять склянок, сэр.

Прилив почти достиг максимума - еще один фактор, который нельзя упускать из виду. Расчет левой шканцевой карронады развернул орудие до предела. Хорнблауэр, обернувшись, увидел за кормой каботажное судно. В темноте блеснули две вспышки, и тут же под ногами у Хорнблауэра послышался треск. На шас-маре установлены пушки, и эти игрушечные пушечки дали бортовой залп. По крайней мере одно ядро угодило в цель. Хоть пушечки и игрушечные, но даже четырехфунтовое ядро способно пробить тонкий борт "Отчаянного". Карронада громыхнула в ответ.

- Возьмите немного круче к ветру, - сказал Хорнблауэр, одновременно прислушиваясь к крикам лотовых. - Мистер Буш. Приготовиться у пушек левого борта, когда мы приведемся.

- Цельсь! - закричал Буш. Прошло несколько напряженных секунд. - Пли!

Пушки выстрелили почти одновременно, и Хорнблауэру почудилось - хотя он был почти уверен, что неправ - будто он слышит треск, с которым ядро ударило в корпус шас-маре. Но уж крики-то услышал наверняка, хотя ничего не видел в дыму. Но сейчас не время об этом думать. Остается всего полчаса до конца прилива. Больше каботажных судов ждать не приходится - теперь они не смогли бы обогнуть скалы Каунсил до отлива. Пора выводить шлюп из этого опасного места. Прилива еле-еле хватит на то, чтоб выйти отсюда, и даже сейчас они запросто могут самым постыдным образом сесть на мель и остаться в свете дня под пушками батареи Тулинг.

- Время распрощаться, - сказал Хорнблауэр Провсу.

Он вдруг осознал, что от перенапряжения несет чепуху. Ему еще долго придется держать себя в руках. Сесть на мель в конце прилива куда опаснее, чем в начале. Хорнблауэр глотнул и ценой огромного усилия внутренне собрался.

- Я поведу судно, мистер Провс, - сказал он и взялся за рупор.

- На брасы! Команде поворачивать судно! Еще один приказ, и рулевые положили судно на другой галс. Провс у нактоуза проверял курс. Теперь придется нащупывать путь среди подстерегающих в темноте опасностей. Беззаботные матросы начали было весело болтать, но резкий окрик Буша заставил их смолкнуть. На корабле стало тихо, как в церкви.

- Ветер с заката отошел на три румба, сэр, - доложил Провс.

- Спасибо.

Ветер дул чуть позади траверза и управлять "Отчаянным" было легко, но теперь приходилось полагаться на интуицию, не на расчет. Надо было в прилив двигаться среди мелей, едва закрываемых высокой водой. Хорнблауэр искал дорогу ощупью, руководствуясь показаниями лота, еле различимыми очертаниями берега и отмелей. Штурвал постоянно поворачивался то в одну, то в другую сторону. В какую-то безумно опасную секунду корабль начало сносить, однако Хорнблауэр в последний момент успел повернуть его.

- Стояние прилива и отлива, сэр, - доложил Провс.

- Спасибо.

Стоячая вода, если не вмешается какой-нибудь из многочисленных непредвиденных факторов. Уже несколько дней дул слабый, но устойчивый ветер с юго-востока. Это тоже надо принять во внимание.

- Метка пять! - крикнул лотовый.

- Слава Богу! - пробормотал Провс.

Впервые за всю ночь у "Отчаянного" полных двенадцать футов под килем, но ему по-прежнему угрожают подводные скалы.

- Один румб вправо, - приказал Хорнблауэр.

- Глубже шести!

- Мистер Буш! - Надо сохранять спокойствие. Нельзя показывать облегчение, вообще никаких человеческих чувств, хотя внутри закипало, несмотря на полное изнеможение, идиотское желание рассмеяться. - Попрошу вас любезно закрепить пушки. После этого можете отпустить матросов с боевых постов.

- Есть, сэр.

- Я должен поблагодарить вас, мистер Провс, за вашу весьма квалифицированную помощь.

- Меня, сэр? - Провс невнятно забормотал что-то самоуничижительное. Хорнблауэр мог вообразить, как движется в темноте удивленное худощавое лицо. Он оставил его бормотание без ответа.

- Можете положить судно в дрейф, мистер Провс. Мы не хотим на заре оказаться под пушками Пти Мину.

- Нет, сэр, конечно, нет, сэр.

Все в порядке. "Отчаянный" вошел в Тулинг и благополучно из него вышел. Каботажные суда на юге получили урок, который не скоро забудут. Сейчас стало видно, что ночь совсем не такая темная, и вовсе не из-за того, что глаза привыкли к темноте. Лица виднелись белыми неясными пятнами. Глядя назад, Хорнблауэр различал низкие холмы Келерна, темные на фоне светлеющего неба. Пока Хорнблауэр смотрел, вершины их посеребрились. Он совсем забыл, что скоро взойдет луна - ведь на это он указывал в письме к Пелью. Ущербная луна поднялась над вершинами холмов и засияла над проливом. Поставили брам-стеньги, марсели, убрали стаксели.

- Что это за шум? - спросил Хорнблауэр, имея в виду глухой стук где-то на баке.

- Плотник заделывает пробоину от ядра, - объяснил Буш. - Последний из французов продырявил нам правый борт выше ватерлинии.

- Кто-нибудь ранен?

- Нет, сэр.

- Очень хорошо.

Для того, чтоб задать вопрос и вежливо закончить беседу потребовалось еще одно усилие воли.

- Теперь я могу быть уверен, что вы не заблудитесь, мистер Буш, - сказал Хорнблауэр. Он не мог не пошутить, хотя и чувствовал, что делать этого не следует. Матросы обстенили грот-марсель. "Отчаянный" тихо и мирно лег в дрейф. - Поставьте обычную вахту, мистер Буш. И проследите, чтоб меня позвали в восемь склянок полуночной вахты.

- Есть, сэр.

Впереди четыре часа отдыха. Обессиленные тело и мозг жаждали покоя - скорее даже забытья. Не позже чем через час после рассвета надо будет отослать Пелью рапорт о ночных событиях, а чтоб составить его, потребуется не меньше часа. И надо воспользоваться случаем написать Марии, чтоб отправить письмо на "Тоннан" вместе с рапортом. На письмо Марии уйдет больше времени, чем на рапорт. Тут Хорнблауэр вспомнил кое-что еще. Еще одно усилие.

- Да, мистер Буш!

- Сэр?

- Во время утренней вахты я пошлю шлюпку на "Тоннан". Если кто-нибудь из офицеров - или из матросов - захочет отправить письмо, он может воспользоваться случаем.

- Есть, сэр. Спасибо, сэр.

Хорнблауэр вошел в каюту. Требовалось еще одно усилие, чтоб стянуть башмаки, но появление Гримса избавило его от хлопот. Гримс стащил с него башмаки, снял сюртук, развязал галстук. Хорнблауэр позволил ему это сделать - он слишком устал даже для того, чтобы смущаться. Секунду он с наслаждением шевелил пальцами в носках, потом бросился на койку, полуничком, полунабок, положив под голову руки, и Гримс накрыл его одеялом.

Это была далеко не самая удобная поза, что Хорнблауэр и обнаружил, когда Гримс затряс его. Все мускулы болели и даже холодная морская вода, которую Хорнблауэр плеснул себе в лицо, не прояснила ему голову. Хорнблауэру пришлось бороться с последствиями долгого напряжения, как другому - с последствиями запоя. Но надо было собраться с духом и начать водить своим пером для левши.

Сэр,

В соответствии с Вашими инструкциями от 16-го числа сего месяца, 18-го числа сего месяца я проследовал...

Последний абзац пришлось оставить до той поры, пока рассвет не покажет, что же в нем нужно писать. Хорнблауэр отложил письмо и взял чистый лист. Он долго кусал кончик пера, прежде чем написал хотя бы обращение, и, выведя "Дорогая моя жена", снова принялся его кусать. Когда вошел наконец Гримс, Хорнблауэр с облегчением вздохнул.

- Мистер Буш приветствует вас, сэр, и сообщает, что скоро рассвет.

Теперь можно закончить письмо. А теперь, дорогой мой... - в поисках ласкового слова Хорнблауэра заглянул в Мариино письмо -

... ангел, долг принуждает меня вновь подняться на палубу, и я должен закончить письмо, еще раз выражая...

- опять взгляд в письмо -

... глубочайшую любовь к моей дорогой жене, возлюбленной матери горячо ожидаемого ребенка.

Твой любящий муж Горацио

Он поднялся на палубу. Быстро светало.

- Обрасопьте грот-марсель по ветру, пожалуйста, мистер Янг. Мы немного пройдем к зюйду. Доброе утро, мистер Буш.

- Доброе утро, сэр.

Буш уже смотрел на юг в подзорную трубу. Быстро светало, и, приблизившись к месту вчерашнего поединка, они вскоре увидели, что хотели.

- Вот они, сэр! Господи, сэр... один, два, три... вот еще два на скалах Каунсил. А вот что-то в фарватере - похоже на остов - держу пари, это тот самый, которого мы потопили.

В брезжущем утреннем свете они увидели разбросанные на мелях останки каботажных судов, дорого заплативших за попытку прорвать блокаду.

- Все продырявлены и залиты водой, сэр, - сказал Буш. - Никакой надежды спасти.

Хорнблауэр уже формулировал про себя последний абзац рапорта.

"Я имею основания полагать, что не менее десяти каботажных судов были потоплены или сели на мель в ходе стычки. Этот счастливый результат..."

- Целое состояние пропало, сэр, - проворчал Буш. - Кругленькая сумма призовых денег там на скалах.

Без сомнения это так, но в те короткие секунды, пока шла стычка, не могло быть и речи о захвате судов. Долгом "Отчаянного" было уничтожить все, что удастся, а не наполнить пустой кошелек его капитана - для этого пришлось бы посылать шлюпки, а в результате половина каравана благополучно скрылась бы.

Хорнблауэр не успел ответить. Гладкая поверхность воды на правом траверзе вдруг взорвалась тремя фонтанами брызг - ядро рикошетом пролетело над водой и, наконец, исчезло в кабельтове от "Отчаянного". Подняв подзорные трубы, Буш и Хорнблауэр увидели облако дыма, окутавшее батарею Тулинг.

- Стреляй, стреляй, мусью Лягушатник, - сказал Буш. - Дело уже сделано.

- Не вредно было бы убедиться, что мы вне досягаемости - заметил Хорнблауэр. - Поверните судно оверштаг, пожалуйста.

Он изо всех сил пытался копировать полное безразличие Буша к обстрелу, убеждая себя, что не трусость, а лишь благоразумие заставило его увести судно подальше, чтоб его случайно не поразило двадцатичетырехфунтовое ядро. И все равно он презирал себя.

Но все-таки кое с чем Хорнблауэр мог себя поздравить. Он придержал язык, когда речь зашла о призовых деньгах. Он чуть было не обрушился гневно на всю эту систему, глубоко, по его мнению, порочную, на то, как эти деньги зарабатываются и выплачиваются. Но он сдержался. Буш и без того считал его чудаком, а если б он выболтал свое отношение к системе призовых денег, Буш счел бы его не просто эксцентричным. Буш счел бы его безумцем, вольнодумцем и революционером, опасным подрывателем устоев.

9

Хорнблауэр стоял у борта, готовый спуститься в поджидающую его шлюпку. Он сказал, что полагалось говорить в таких случаях:

- Мистер Буш, вы принимаете командование.

- Есть, сэр.

Хорнблауэр вспомнил, что надо оглядеться по сторонам. Взгляд его скользнул по фалрепным. На них были белые перчатки, которые по поручению Буша специально для этого церемониала сплели крючками из белой бечевки умельцы-матросы. Французы называют этот вид рукоделия "кроше". Хорнблауэр пробежал глазами по боцманматам, высвистывающим на дудках прощальный салют, потом перелез через борт. Свист дудок смолк в тот самый момент, когда ноги его коснулись банки, так невысоко "Отчаянный" возвышался над водой - церемониал требовал, чтоб салют прекращался в тот момент, когда голова отбывающего офицера поравняется с палубой. Хорнблауэр с трудом перебрался на корму - шляпа, перчатки, шпага, плащ мешали ему - и рявкнул Хьюиту, чтоб тот отваливал. Багор отцепили, две пары мускулистых рук выбрали фалы, на мачте поднялся рейковый парус с гиком. Как странно было сидеть почти вровень с водой и видеть совсем близко зеленоватые волны. Уже больше восьми недель Хорнблауэр не покидал корабля.

Шлюпка шла в бакштаг. Хорнблауэр обернулся на лежащий в дрейфе шлюп, профессиональным взглядом окинул его обводы, примечая, словно сторонний наблюдатель, относительную высоту мачт, расстояние между ними, наклон бушприта. Ему было хорошо известно, как это судно ведет себя под парусами, но всегда можно узнать что-нибудь еще. Впрочем, не сейчас - сильный порыв ветра накренил шлюпку, и Хорнблауэр вдруг почувствовал себя неуверенно. Волны, для корабля незаметные, в крохотной шлюпке казались гигантскими. Она не только кренилась - она взмывала вверх и падала вниз самым неприятным образом. После устойчивой, надежной палубы "Отчаянного", к чьим движениям Хорнблауэр с такими муками привык, новая обстановка и все эти подпрыгивания выбивали из колеи, тем более, что он нервничал, мучаясь неизвестностью. Он с трудом сглотнул, перебарывая коварно подстерегавшую его морскую болезнь. Чтобы отвлечься, он сосредоточил внимание на "Тоннане", к которому они медленно - слишком медленно - приближались.

На грот-брам-стеньге "Тоннана" вместо обычного узкого вымпела, как на других судах, развивался широкий брейд-вымпел - знак, что его капитан обладает властью и над другими кораблями, кроме собственного.

Пелью не только приблизился к верху капитанского списка - всем было ясно, что, достигнув адмиральского чина, он сразу получит высокое назначение. Многие вице-адмиралы Ла-Маншского флота смертельно завидовали, когда его назначили командовать Прибрежной эскадрой.

К правому борту "Тоннана" подошла шлюпка. Покрашенная в белый и красный цвета, она совсем не походила на те будничные шлюпки, которыми снабжает флот Морское Министерство. Хорнблауэр различил на матросах белую с красным форму. Это шлюпка какого-нибудь щеголя-капитана, а скорее всего даже адмирала. Хорнблауэр видел, как на борт "Тоннана" поднялся кто-то в эполетах и с орденской лентой. Тут же над водой засвистели дудки и что-то противно загрохотало в ушах - это заиграл оркестр. В тот же момент на верхушки фор-стеньги взвился белый военно-морской флаг. Вице-адмирал белого флага! Это может быть только сам Корнваллис.

Хорнблауэр понял, что коротким приказом "Все капитаны" его позвали не просто приятно провести время. В отчаянии взглянул он на свою поношенную форму, о которой вспомнил в эту самую минуту, распахивая плащ, чтоб виден стал эполет на левом плече - жалкая медяшка, оставшаяся еще с тех времен, когда его в первый раз, два года назад, назначили капитан-лейтенантом, да так потом и не утвердили. Хорнблауэр отчетливо видел, как вахтенный офицер, опустив подзорную трубу, отослал четырех из восьми фалрепных, дабы простой капитан-лейтенант не разделил ненароком вице-адмиральских почестей. Нарядный катер отошел в сторону, и шлюпка заняла его место. Несмотря на морскую болезнь, Хорнблауэр забеспокоился: надлежащим ли образом управляется шлюпка, делает ли она честь его кораблю. Однако беспокойство это тут же сменилось новым - надо было взбираться на борт. "Тоннан" имел две палубы, и хотя значительный завал борта и облегчал дело, неуклюжему Хорнблауэру, обремененному шляпой, шпагой и плащом, нелегко было взбираться с достоинством. Кое-как влез он на палубу, кое-как, превозмогая волнение и робость, вспомнил отсалютовать караулу.

- Капитан Хорнблауэр? - спросил вахтенный офицер. Он узнал Хорнблауэра по эполету на левом плече - тот был единственным капитан-лейтенантом во всей Прибрежной эскадре, может быть даже во всем Ла-Маншском флоте. - Этот молодой джентльмен вас проводит.

После тесной палубы "Отчаянного" палуба "Тоннана" казалась невероятно просторной. "Тоннан" нес не семьдесят четыре, как обычное двухпалубное судно, а все восемьдесят четыре пушки, и по размеру вполне соответствовал трехпалубному. Он остался напоминанием о тех временах, когда французы строили огромные корабли в надежде не умением и дисциплиной, а грубой силой превозмочь семидесятичетырехпушечные английские суда. О провале этой затеи лучше всего говорил поднятый на "Тоннане" английский военно-морской флаг.

Большие кормовые каюты перестроили для Пелью в единую анфиладу. Это была роскошь неимоверная. Сразу за часовыми начинались ковры - вильтонские ковры, в которых беззвучно утопали ноги. Это была прихожая. Вестовой в белоснежно-белых штанах принял у Хорнблауэра плащ, шляпу и перчатки.

- Капитан Хорнблауэр, сэр, - объявил молодой джентльмен, распахивая дверь.

Палубный бимс располагался на высоте шести футов.

Пелью, привыкший к этому, шагнул вперед, не наклоняя головы, Хорнблауэр же, хоть и был пять футов одиннадцать дюймов росту, инстинктивно пригнулся.

- Рад видеть вас, Хорнблауэр, - сказал Пелью. - По-настоящему рад. Мне так много надо вам сказать, в письмах этого не напишешь. Но я должен вас представить. С адмиралом, насколько я понимаю, вы уже знакомы.

Хорнблауэр пожал Корнваллису руку, пробормотав те же вежливые фразы, которыми только что приветствовал Пелью. Зазвучали имена, известные всякому, кто читал в "Вестнике" отчеты о морских победах: Гриндэл с "Принца", Марсфилд с "Минотавра", лорд Герни Полэт с "Устрашающего" и несколько других. Хорнблауэр почувствовал себя ослепленным, хотя и вошел со света. Один из офицеров тоже носил единственный эполет, но на правом плече. Это означало, что он достиг славного капитанского чина, и ему не хватает лишь трех лет стажа, чтобы нацепить второй эполет. Если ему суждена долгая жизнь, он со временем доберется и до неизмеримых адмиральских высот. Он был настолько же выше капитан-лейтенанта, насколько капитан-лейтенант выше младшего лейтенанта.

Хорнблауэр сел на предложенный стул, инстинктивно сдвинув его назад. Ему, как самому младшему, - неизмеримо младшему - хотелось привлекать как можно меньше внимания. Каюта была отделана какой-то дорогой материей - штофом, догадался Хорнблауэр - цвета мускатного ореха с синевой. Это ненавязчивое сочетание было необычайно приятно для глаз. Яркий свет, лившийся сквозь большое кормовое окно, вспыхивал на качающихся серебряных лампах. В шкафу стояли книги, большей частью в хороших кожаных переплетах, но Хорнблауэр приметил также зачитанные номера "Спутника моряка" и адмиралтейские публикации по французскому побережью. В дальнем конце каюты располагались два больших предмета, так тщательно задрапированные, что непосвященный ни за что не угадал бы в них восемнадцатифунтовые карронады.

- Чтоб убрать все это перед боем, у вас должно уходить не меньше пяти минут, сэр Эдвард, - сказал Корнваллис.

- Четыре минуты десять секунд по секундомеру, сэр, - отвечал Пелью, - чтоб снести все вниз, включая переборки.

В этот момент вошел еще один вестовой, тоже в ослепительно белых штанах, и прошептал что-то на ухо Пелью, словно вышколенный дворецкий в герцогском замке. Пелью поднялся.

- Обед, джентльмены, - объявил он. - Позвольте мне вас проводить.

Вестовой распахнул дверь в переборке, и все увидели столовую. Длинный стол был покрыт белой штофной скатертью, серебро сверкало, бокалы искрились, вестовые в белых штанах выстроились в ряд у переборки. Не возникало сомнений, кому куда садиться - каждый капитан Королевского флота с самого своего назначения, естественно, внимательно штудировал капитанский список. Хорнблауэр и капитан с одним эполетом направились к дальнему концу стола, но тут Пелью всех остановил.

- По предложению адмирала, - объявил он, - на сегодня мы откажемся от обычного порядка. Вы найдете свои имена на карточках возле ваших мест.

Все лихорадочно бросились искать карточки со своими именами; Хорнблауэр оказался между лордом Генри Полэтом и Хоузером с "Прославленного".

- Я предложил сэру Эдварду сделать так, - говорил Корнваллис, небрежно берясь за спинку стула, - потому что мы вечно сидим рядом с соседями по капитанскому списку. Хочется разнообразия, особенно на блокадной службе.

Наконец он сел, остальные последовали его примеру. Хорнблауэр хоть и держался начеку, опасаясь нарушить приличия, не удержавшись, мысленно прибавил строчку к правилам морского церемониала (аналогично строке об офицерской голове, поравнявшейся с главной палубой): "как только адмиральский зад коснется сидения стула".

- Пелью хорошо кормит, - сказал лорд Генри, с энтузиазмом оглядывая блюда, которыми вестовые уставили стол. Самое большое блюдо водрузили как раз перед ним. Под массивной серебряной крышкой оказался великолепный пирог. Верхушку пирога выполнили в виде замка с башенкой, а в башенку воткнули палочку с бумажным английским флагом.

- Изумительно! - воскликнул Корнваллис. - Сэр Эдвард, что в подвалах этого замка? Пелью грустно покачал головой.

- Говядина и почки, сэр. Говядину пришлось тушить несколько часов. Мясо нашего корабельного быка оказалось по обыкновению слишком жестким для простых смертных и годилось к употреблению только перетушенным. Так что для пирога я решил облагородить его бычьими почками.

- А мука?

- Мне прислали мешок с провиантского склада, сэр. К несчастью, он, естественно, полежал в трюмной воде. Наверху осталось немножко неподмоченной муки, как раз для пирога.

Пелью указал на серебряные хлебницы, наполненные грабельными сухарями, как бы говоря, что при более благоприятных обстоятельствах они были бы полны свежими булочками.

- Я уверен, это необычайно вкусно, - сказал Корнваллис. - Лорд Генри, можно побеспокоить вас просьбой отрезать мне кусочек, если у вас хватит решимости разрушить это великолепное сооружение?

Полэт взялся за нож и вилку, а Хорнблауэр задумался над тем странным обстоятельством, что сын маркиза накладывает графскому сыну пирог из казенной говядины и испорченной муки.

- Перед вами свиное рагу, капитан Хоузер, - сказал Пелью. - По крайней мере, так это называет мой шеф-повар. Боюсь, оно еще солонее, чем обычно, из-за горьких слез, которые бедняга над ним пролил. Единственная живая свинья в Ла-Маншском флоте принадлежит капитану Дерхему, а он ни за какие деньги не соглашается мне ее уступить. Пришлось моему бедному шеф-повару довольствоваться солониной.

- По крайней мере пирог у него удался на славу, - заметил Корнваллис. - Он просто волшебник.

- Я нанял его во время мира, - сказал Пелью, - а когда началась война, увез с собой. По боевому расписанию он наводящий на правом борту нижней пушечной палубы.

- Если он целит также хорошо, как готовит, - произнес Корнваллис, поднимая бокал, - то... поражение французам! Офицеры, одобрительно загудев, выпили.

- Свежие овощи! - воскликнул лорд Генри в экстазе.

- Цветная капуста!

- Ваша доля сейчас находится на пути к вашему кораблю, Хорнблауэр, - сказал Корнваллис. - Мы стараемся вас не забывать.

- "Отчаянный", как Урия Хеттеянин, на передовой сражения, - заметил мрачный капитан, сидевший в дальнем конце стола. Кажется, фамилия его была Коллинз.

Хорнблауэр мысленно поблагодарил Коллинза за эти слова. Они, словно яркая вспышка, высветили перед ним то, что он прежде не осознавал: он лучше будет на сокращенном рационе, но на передовой, чем вместе со всей эскадрой и со свежими овощами.

- Молодая морковь! - продолжал лорд Генри, поочередно заглядывая в каждое блюдо. - А это что? Глазам своим не верю!

- Шпинат, лорд Генри, - сказал Пелью. - Горох и фасоль еще, к сожалению, не поспели.

- Изумительно!

- Как вам удалось так раскормить цыплят, сэр Эдвард? - спросил Гриндэл.

- Все дело в корме. Это тоже секрет моего шеф-повара.

- В интересах общества вы должны его раскрыть, - сказал Корнваллис. - Как правило, страдающие морской болезнью цыплята плохо прибавляют в весе.

- Хорошо, сэр, коли вы просите. На этом судне команда шестьсот пятьдесят человек. Каждый день опорожняются тринадцать пятидесятифунтовых мешков из-под сухарей. Весь секрет в том, как обращаться с этими мешками.

- Но как же? - воскликнули разом несколько голосов.

- Прежде чем вынимать сухари, надо постучать по мешкам и потрясти их. Не так, чтоб сухари понапрасну крошились, но все же довольно сильно. Потом быстро вынимаем сухари, и вот! - на дне каждого мешка оказывается множество жучков и личинок, вытряхнутых из привычных убежищ и не успевших обрести новые. Поверьте мне, джентльмены, ни на чем цыплята не жиреют так быстро, как на откормленных сухарями жучках. Хорнблауэр, ваша тарелка все еще пуста. Угощайтесь.

Хорнблауэр как раз собирался положить себе курятины, но последние слова Пелью почему-то отбили у него аппетит. Пирог с говядиной пользовался большим успехом и почти уже исчез, а Хорнблауэр знал, что младшему офицеру лучше не перехватывать у старших вторую порцию. Свиное рагу с луком стояло на дальнем конце стола.

- Я попробую вот это, сэр, - сказал он, указывая на стоявшее перед ним нетронутое блюдо.

- Хорнблауэр всех нас заткнул за пояс, - заявил Пелью. - Этим лакомством мой шеф-повар особенно гордится. К нему вам понадобится картофельное пюре, Хорнблауэр.

На блюде лежало что-то вроде студня с темными комочками. Хорнблауэр отрезал умеренно большой кусок. Это было действительно необычайно вкусно. Порывшись в памяти, Хорнблауэр пришел к заключению, что темные комочки, должно быть, трюфели - он знал о них понаслышке, но никогда не пробовал. Картофельное пюре не походило на то, что ему доводилось есть на борту корабля или в дешевой английской харчевне. Оно было приготовлено мастерски - если ангелы едят картофельное пюре, им следует обращаться за ним к шеф-повару Пелью. Особенно вкусно было есть его со шпинатом и молодой морковью - и того и другого Хорнблауэр жаждал безмерно, - а вместе со студнем получалась и вовсе пища богов. Хорнблауэр заметил, что набросился на еду как голодный волк, и одернул себя, но, оглядев собравшихся, успокоился: остальные тоже ели с волчьим аппетитом. Разговор стих, и лишь редкие фразы мешались со стуком ножей и вилок:

- "Вина, сэр?" - "Ваше здоровье, адмирал", - "Не передадите ли вы мне лук, Гриндэл", - и так далее.

- Почему вы не пробуете галантин, лорд Генри? - спросил Пелью. - Вестовой, чистую тарелку лорду Генри.

Вот так Хорнблауэр узнал, как называется студень, который он ел. К нему придвинулось блюдо с рагу, и он положил себе от души; стоявший позади вестовой в мгновение ока переменил тарелку. Хорнблауэр насладился дивным вареным луком, плававшим в божественном соусе. Потом стол как по волшебству очистился, и появились новые блюда - пудинг с изюмом и коринкой, двухцветное желе (пришлось потратить немало усилий, чтоб выварить говяжьи ножки и затем уварить бульон до желатина).

- На пудинг муки не хватило, - извиняющимся тоном произнес Пелью, - но на камбузе что-то соорудили из сухарных крошек.

Это "что-то" было превосходно. К нему подали сладкий соус, приправленный миндалем. Хорнблауэр поймал себя на мысли, что если он когда-нибудь сделается капитаном и разбогатеет, ему придется тратить уйму времени и сил на покупку деликатесов. А от Марии в этом проку не будет, мрачно подумал он. Он все еще думал о Марии, когда стол вновь очистился.

- Кэрфильский, сэр? - прошептал голос ему на ухо. - Уэнслдэльский? Красный Чеширский?

Это предлагали сыры. Хорнблауэр выбрал наугад - названия ничего не говорили ему - и сделал эпохальное открытие, что Уэнслдэльский сыр и марочный портвейн - пара божественных близнецов, Кастор и Полукс, триумфально завершающие славную процессию. Отяжелевший от еды и двух бокалов вина - больше он себе не позволил - Хорнблауэр гордился своим открытием, затмевающим Колумба и Кука. Почти одновременно он сделал еще одно открытие, весьма его позабавившее. На стол поставили изящные серебряные чаши для мытья рук. Последний раз Хорнблауэр видел нечто подобное еще будучи мичманом, на обеде у губернатора Гибралтара. В каждой плавал кусочек лимонной кожуры, но, споласкивая губы, Хорнблауэр обнаружил, что вода в них - обычная морская. Это его чем-то даже успокоило.

Голубые глаза Корнваллиса смотрели прямо на него. - Тост за короля, - произнес адмирал. Хорнблауэр вынырнул из розового блаженного тумана. Надо взять себя в руки, как тогда, когда он уводил судно от преследования "Луары". Надо выбрать подходящий момент привлечь внимание собравшихся. Он встал и поднял бокал, во исполнение древнего ритуала, согласно которому тост за короля провозглашает младший из присутствующих офицеров.

- Джентльмены, за короля, - сказал он.

- За короля! - хором подхватили офицеры, а некоторые добавили еще "Храни его Бог!" или "Долгих лет правления!". Потом все сели.

- Его Высочество герцог Кларенс, - сказал лорд Генри, - как-то говорил мне, что, служа на флоте, так часто стукался головой о палубный бимс - вы ведь знаете, он высокого роста - поднимая бокал за своего отца, что всерьез подумывал обратиться к Его Величеству с просьбой позволить Королевскому Флоту в виде особой привилегии пить за августейшее здоровье сидя.

В другом конце стола Эндрюс, капитан "Флоры", продолжал прерванный разговор.

- По пятнадцать фунтов призовых денег на брата получили мои матросы, и мы были в Каусендском заливе, готовы к отплытию. Женщины уже покинули корабль, поблизости не было ни одной маркитантской лодки, и вот мои ребята - не забывайте, речь идет о простых матросах - так и остались со своими пятнадцатью фунтами на человека.

- То-то они порадуются, когда представится наконец возможность их прокутить, - сказал Марсфилд.

Хорнблауэр быстро прикинул в уме. На "Флоре" должно быть около трехсот матросов, они разделили между собой четвертую часть призовых денег. Одну четвертую получил капитан, значит Эндрюсу в результате какой-то удачной операции досталось около четырех с половиной тысяч фунтов. Возможно, операция эта была вполне безопасной, возможно, не стоила ни единой жизни - Эндрюс мог просто захватить в море французское торговое судно. Хорнблауэр с горечью вспомнил последнее письмо Марии и подумал, на что он сам употребил бы четыре с половиной тысячи фунтов.

- Весело будет в Плимуте, когда вернется Ла-Маншский флот, - сказал Эндрюс.

- Я кое-что хотел бы объяснить вам, джентльмены, - вмешался в разговор Корнваллис. Говорил он ровным, бесцветным тоном, и его добродушное лицо было совершенно бесстрастно. Все глаза обратились на него.

- Ла-Маншский флот не вернется в Плимут, - сказал Корнваллис. - Сейчас мы должны это обсудить.

Воцарилось молчание. Корнваллис явно ждал ответной реплики. Ее подал мрачный Коллинз.

- А как быть с водой, сэр? С провиантом?

- Это все нам пришлют.

- И воду, сэр?

- Да. Я приказал построить четыре водоналивных судна. Они доставят нам воду. Провиантские суда - еду Каждый новый корабль, присоединяющийся к эскадре, будет привозить свежую пищу, овощи, живой скот, сколько сможет взять. Это спасет нас от цинги. Я не отпущу ни одно судно для возобновления запасов.

- Значит, мы до зимних штормов не увидим Плимут?

- И после тоже, - сказал Корнваллис. - Ни одни корабль, ни один капитан не войдет в Плимут без моего приказа. Должен ли я объяснять таким опытным офицерам, почему?

Хорнблауэру, как и всем другим, причина была очевидна. Ла-Маншский флот может укрыться где-нибудь, когда задуют юго-западные штормовые ветра, поскольку при таком направлении ветра французский флот не сможет выйти из Бреста. Но Плимутский залив для этого не подходит - восточный ветер сможет задержать там британский флот на несколько дней, для французов же этот ветер будет попутным. Немало и других причин. Болезни, например - каждый капитан знает, что команда тем здоровее, чем дольше она находится в море. И дезертирство. Кутежи на берегу серьезно подрывают дисциплину.

- Но шторма, сэр? - спросил кто-то. - Нас вынесет из Ла-Манша.

- Нет, - решительно ответил Корнваллис. - Если нас вынесет, место встречи в Торском заливе. Там мы и встанем на якорь.

Послышалось смущенное перешептывание. Торский залив мало пригоден для стоянки - практически не защищен с запада - зато с переменой ветра эскадра сможет выйти в море и обойти Уэссан прежде, чем неповоротливый французский флот минует Гуль.

- Значит, никто из нас не ступит на английский берег до конца войны, сэр? - спросил Коллинз.

Корнваллис улыбнулся.

- Не надо так говорить. Все вы и каждый в отдельности сможет сойти на берег... - Говоря, он улыбался все шире, - в следующую минуту после того, как на него ступлю я сам.

Все засмеялись, если и недовольно, то во всяком случае не без восхищения. Хорнблауэр, внимательно следивший за разговором, вдруг что-то понял. Вопросы и замечания Коллинза оказывались на удивление кстати. Хорнблауэр заподозрил, что слышал заранее подготовленный диалог, и подозрение это укрепилось, когда он вспомнил, что Коллинз - первый капитан Корнваллиса, начальник штаба, как сказали бы французы. Хорнблауэр снова посмотрел на Корнваллиса. Он не мог не восхищаться адмиралом, чье внешнее простодушие скрывало такую ловкость. Хорнблауэр мог поздравить себя с тем, что он, младший офицер среди капитанов с большим стажем, выдающимися заслугами и благородным происхождением, разгадал секрет. Он испытал приступ самодовольства - чувства для него непривычного и очень приятного.

Самодовольство вкупе с марочным портвейном на время помешали ему осознать все вытекающие из слов адмирала следствия. Вдруг все переменилось. Новая мысль бросила его в пучину отчаяния. Он физически почувствовал то же, что испытывал, когда идущий в крутой бейдевинд шлюп взбирался на волну и, кренясь, резко падал вниз. Мария! Он обнадежил ее обещанием скорой встречи. На "Отчаянном" осталось воды и провианта всего дней на пятнадцать; свежую провизию ему доставят, но с водой (так он думал) дело иное. Он был уверен, что время от времени будет заходить в Плимут за водой, провиантом и топливом. Теперь Мария не увидит своего мужа во все время беременности. И сам он (Хорнблауэр удивился, насколько сильно его это огорчило) будет лишен радости видеть ее в это время. И еще: придется написать ей и объяснить, что он не сдержит свое обещание, что они никак не смогут увидеться. Он причинит ей страдание. Мало того, ей станет ясно, что ее кумир - человек, который не может, или не хочет, держать слово.

От этих переживаний, от мысленно возникшего перед ним образа Марии, Хорнблауэра отвлек звук собственного имени - говорили о нем. Почти все присутствующие смотрели в его сторону. Хорнблауэру пришлось судорожно шарить в памяти, пытаясь сообразить, о чем же шел разговор, пока он был погружен в свои мысли. Кто-то - может быть, сам Корнваллис - сказал, что собранная им на французском побережье информация была очень полезна. Но даже под угрозой смерти Хорнблауэр не мог бы вспомнить, что же говорилось дальше. И вот он сидел под взглядами собравшихся капитанов, озираясь в изумлении, которое пытался скрыть под напускным бесстрастием.

- Мы все интересуемся источниками вашей информации, Хорнблауэр, - подсказал Корнваллис, очевидно повторяя сказанное прежде.

Хорнблауэр отрицательно замотал головой, категорически отказываясь отвечать. Он сделал это прежде, чем успел проанализировать ситуацию, прежде, чем успел облечь свой категорический отказ в любезные слова.

- Нет, - сказал он, подкрепляя свой жест. Народу много; ничто, сказанное в такой большой компании, не останется тайной. Ловцы сардин и омаров, с которыми он имел тайные сношения, которых он подкупал английским - точнее, французским - золотом, будут без промедления схвачены и казнены, если до французских властей что-нибудь дойдет. Никогда и ничего он больше от них не узнает. Хорнблауэр ни в коем случае не желал разглашать свои секреты. С другой стороны - каждый из сидевших вкруг него капитанов может серьезно повлиять на его карьеру. К счастью, он уже категорически - категоричней некуда - отказался отвечать, и за это надо благодарить Марию. Хватит думать о Марии, нужно придумывать, как смягчить свои резкие слова.

- Это гораздо серьезнее, чем секрет выкармливания цыплят, сэр, - сказал он и в порыве вдохновения переложил ответственность на вышестоящего. - Я не стану раскрывать свои операции, кроме как по прямому приказу.

Его чувства, напряженные до предела, уловили сочувствие в ответной реакции Корнваллиса.

- Я уверен, в этом нет нужды, Хорнблауэр, - сказал Корнваллис, поворачиваясь к остальным. Показалось Хорнблауэру, что, прежде чем повернуться, адмирал легонько ему подмигнул. Или нет? Хорнблауэр не знал.

Разговор перешел на обсуждение предстоящих действий, и Хорнблауэр вдруг ощутил в общей атмосфере нечто, вызвавшее у него жгучую обиду. Эти боевые офицеры, капитаны линейных судов, охотно оставляли подробности разведывательных операций младшему, едва ли достойному их высочайшего внимания. Они не будут марать белые аристократические пальцы - если ничтожный капитан-лейтенант ничтожного шлюпа согласен этим заниматься, они, так и быть, с презрением оставляют это ему.

Презрение было однако взаимным. Боевые капитаны занимают свое место в общей системе, но место это не такое уж важное. Каждый может быть боевым капитаном, хотя для этого он должен сдерживать сердцебиение и успокаивать сотрясающую тело дрожь. Что-то вроде этого Хорнблауэр испытывал и сейчас, хотя опасности не было никакой. Марочный портвейн, вкусный обед, мысли о Марии и обида на капитанов образовали адскую смесь, и смесь эта закипала в нем. К счастью, из бурлящей смеси выкристаллизовались одна за другой целая череда идей. Они соединились в логическую цепь. По тому, как прихлынула к щекам горячая кровь, Хорнблауэр мог предсказать рождение плана - так Макбетовская ведьма чуяла приближение злодея по тому, что у нее зачесались пальцы. Вскоре план оформился, созрел, и Хорнблауэр почувствовал себя спокойным и хладнокровным - такая ясность наступает в голове, когда минует приступ лихорадки - может быть, так оно и было?

Для осуществления плана требовалась темная ночь, половина прилива и предрассветный час - все это природа, следуя своим неизменным законам, рано или поздно предоставит. Еще требовались удача, решимость и быстрота, но это составные части любого плана. Еще он включал возможность провала, но какой же план ее не включает? Требовался также человек, в совершенстве владеющий французским, и Хорнблауэр, хладнокровно взвесив свои способности, понял, что он на это не годится. Нищий французский эмигрант, с успехом учивший юного Хорнблауэра языку и манерам (а также музыке и танцам, совершенно безуспешно), так и не добился сносного произношения от своего абсолютно немузыкального питомца. Грамматически Хорнблауэр говорил безупречно, но никто никогда не примет его за француза.

К тому времени, когда пора было расходиться, Хорнблауэр все окончательно продумал и постарался в нужный момент оказаться рядом с Коллинзом.

- Кто нибудь в Ла-Маншском флоте говорит по-французски превосходно, сэр? - спросил он.

- Вы сами говорите по-французски, - ответил Коллинз.

- Не настолько, насколько надо, сэр, - сказал Хорнблауэр скорее изумленный, чем польщенный осведомленностью Коллинза. - Я мог бы найти дело для человека, который говорит по-французски в точности как француз.

- Есть такой Котар, - произнес Коллинз, задумчиво потирая подбородок. - Лейтенант на "Мальборо". Он с острова Гернси. Говорит по-французски, как француз, - я так понимаю, говорил на нем в детстве. Зачем он вам нужен?

- Адмиральский катер у борта, сэр, - доложил Пелью запыхавшийся посыльный.

- Сейчас я не успею вам рассказать, сэр, - сказал Хорнблауэр. - Я могу изложить план сэру Эдварду. Но все будет без толку, если не найдется человек, в совершенстве владеющий французским.

Капитаны уже стояли на переходном мостике. Коллинз, в соответствии с этикетом, должен был спуститься в катер прежде Корнваллиса.

- Я отправлю Котара к вам, - поспешно сказал Коллинз, - вы сможете на него посмотреть.

- Спасибо, сэр.

Корнваллис уже благодарил хозяина и прощался с остальными капитанами. Коллинз ненавязчиво и в то же время на удивление быстро проделал то же самое и исчез за бортом. Корнваллис последовал за ним, провожаемый традиционными почестями - почетный караул, оркестр, фалрепные. В то же, время с верхушки фор-стеньги спустили его флаг. Адмирал отбыл, и гичка за гичкой стала подходить к борту, сверкая свежей краской, с командой, разодетой в пошитую за капитанский счет форму. Капитан за капитаном исчезал за бортом, строго в порядке старшинства. Наконец подошла неприглядная шлюпочка с "Отчаянного". Ее матросы были в том, что им выдали на вещевом складе в день поступления на судно.

- До свидания, сэр, - сказал Хорнблауэр, протягивая Пелью руку.

Пелью пожал сегодня столько рук, столько произнес прощальных слов, что Хорнблауэр постарался распрощаться как можно короче.

- До свидания, Хорнблауэр, - сказал Пелью, и Хорнблауэр поспешно отступил назад, отдавая честь. Дудки свистели, пока его голова не поравнялась с главной палубой, а потом он рискованно прыгнул в шлюпку - в перчатках, в шляпе и со шпагой - и все это было старое и заношенное.

10

- Пользуюсь случаем, мистер Буш, - сказал Хорнблауэр, - повторить то, что уже говорил. Мне очень жаль, что вам не представляется возможность отличиться.

- Ничего не поделаешь, сэр. Такова служба, - произнес голос из темноты напротив Хорнблауэра. Слова были философские, но в голосе звучала горечь. Это - часть общего безумия войны: Буш огорчен, что ему не позволили рискнуть жизнью, а Хорнблауэр, которому этот риск предстоит, вынужден Буша утешать, говорить спокойным официальным тоном, словно нисколько не волнуется - словно нисколько не боится.

Хорнблауэр достаточно хорошо разбирался в себе и знал: если случится чудо, если придет приказ, запрещающий ему лично участвовать в предстоящей вылазке, он почувствует облегчение - облегчение и радость. Но это было абсолютно невозможно - в приказе четко говорилось, что "высадкой должен командовать капитан "Отчаянного" Горацио Хорнблауэр". Почему, объяснялось в предыдущем абзаце - "...так как лейт. Котар старше лейт. Буша". Котара невозможно было назначить командиром десанта, набранного из матросов чужого судна; не мог он служить под началом офицера с меньшим стажем. Единственным выходом из тупика было назначить командиром Хорнблауэра. Пелью, писавший эти приказы в тишине своей великолепной каюты, походил в этот момент на валькирию из скандинавской легенды, приобретшей недавно в Англии странную популярность - он был вершителем судеб. Росчерк его пера мог означать, что Буш останется жить, а Хорнблауэр погибнет.

Но у дела была и другая сторона. Хорнблауэр неохотно признался себе, что его не порадовало бы, если б командовать десантом назначили Буша. Задуманная операция требовала быстроты и точности, на которые Буш мог оказаться неспособен. Как ни странно, Хорнблауэр радовался, что командует он сам. По его мнению, радость эта была одним из проявлений слабых сторон его характера.

- Вы хорошо помните приказы на время до моего возвращения, мистер Буш? - спросил Хорнблауэр. - И на случай, если я не вернусь?

- Да, сэр.

Упоминая, словно между прочим, о своей возможной гибели, Хорнблауэр почувствовал, как по спине пробежал холодок. Через час он может превратиться в застывший обезображенный труп.

- Тогда я пойду подготовлюсь сам, - сказал он с притворно беззаботным видом.

Не успел он войти в каюту, как появился Гримс.

- Сэр! - сказал Гримс.

Хорнблауэр обернулся. Гримсу было немногим больше двадцати, он был худощав и возбудим. Сейчас лицо его было бледно (капитанский вестовой мало времени проводил на палубе под солнцем), губы сильно дрожали.

- В чем дело? - резко спросил Хорнблауэр.

- Не берите меня с собой, сэр! - выкрикнул Гримс. - Я ведь не нужен вам, сэр, ведь правда, сэр?

Хорнблауэр опешил. За долгие годы службы он ни с чем подобным не сталкивался. Это трусость; при желании это можно даже расценить как бунт. За пять последних секунд Гримс совершил преступление, карающееся даже не кошками, а виселицей. Хорнблауэр смотрел на него в упор, не в состоянии произнести ни слова.

- От меня не будет никакого проку, сэр, - выговорил Гримс. - Я... я могу вскрикнуть!

Это серьезно. Хорнблауэр, отдавая приказы к предстоящей вылазке, назначил Гримса своим посыльным и адъютантом. Сделал он это особо не раздумывая - он был весьма небрежным вершителем судеб. Теперь он получил урок. Перепуганный насмерть человек может погубить всю операцию. Но в первых словах, которые Хорнблауэр произнес звучали прежние его мысли.

- Я могу повесить тебя, клянусь Богом!

- Нет, сэр! Нет, сэр! Пожалуйста, сэр... - Гримс был на грани обморока. Еще немного и он рухнул бы на колени.

- Бога ради... - начал Хорнблауэр.

Он почувствовал омерзение, не к трусости, а к неспособности ее скрыть. Потом Хорнблауэр спросил себя, какое он имеет право презирать трусость. Потом он подумал о благе службы, потом... Нельзя терять время на все эти банальные рассуждения.

- Хорошо, - рявкнул он. - Ты останешься на борту. Заткни пасть, болван!

Гримс хотел было рассыпаться в благодарности, но слова Хорнблауэра заставили его замолчать.

- Я возьму Хьюита со второй шлюпки. Позови его.

Минуты бежали, как всегда перед ответственной операцией. Хорнблауэр пропустил пояс в петли на ножнах абордажной сабли и застегнул его. Шпага будет мешаться, задевать за все, - для того, что он задумал, абордажная сабля куда сподручнее. Он еще раз обдумал, брать ли пистолет, и решил не брать. Пистолет иногда полезен, но в данном случае это серьезная помеха. Для сегодняшней операции было подготовлено более тихое оружие - длинная колбаса из парусины, с петлей для запястья, наполненная песком. Хорнблауэр положил ее в правый карман.

Явился Хьюит. Надо было быстро объяснить ему, что от него потребуется. Косой взгляд, которым Хьюит наградил Гримса, явственно выражал его чувства, но сейчас не было времени говорить об этом - с Гримсом можно будет разобраться позднее. Хорнблауэр показал Хьюиту содержимое узелка, первоначально предназначавшегося Гримсу - кремень и огниво на случай, если погаснет потайной фонарь, промасленное тряпье, быстрый и медленный огнепроводный шнуры, фальшфейеры. Хьюит внимательно все осмотрел и взвесил на руке мешочек с песком.

- Очень хорошо. Идите, - сказал Хорнблауэр.

- Сэр! - начал Гримс умоляющим тоном, но Хорнблауэр не мог и не хотел его слушать.

На палубе было темно, и Хорнблауэру пришлось подождать, пока привыкнут глаза.

Офицер за офицером докладывали о готовности. - Вы точно помните, что должны будете сказать, мистер Котар?

- Да, сэр.

Котар ничуть не походил на возбудимого француза. Его спокойствие удовлетворило бы любого начальника.

Морские пехотинцы, доставленные на борт вчера ночью, весь день провели в тесноте под палубами, скрытые от подзорных труб Пти Мину.

- Спасибо, капитан Джонс. Вы уверены, что ни одно ружье не заряжено?

- Да, сэр.

Надо, чтоб ни выстрела не прозвучало до тех пор, как поднимется тревога. Орудовать придется штыком, прикладом, мешочком с песком - однако для этого нужно было, чтоб все ружья оставались незаряженными.

- Первый отряд десанта погружен в рыбачье судно, сэр, - доложил Буш.

- Спасибо, мистер Буш. Очень хорошо. Мистер Котар, можете приступать.

Суденышко для ловли омаров, захваченное поздно вечером у изумленных рыбаков, покачивалось рядом. Взятая в плен команда находилась в трюме - изумление их было вызвано нарушением нейтралитета, которым в продолжение бесконечных войн пользовались рыбаки. Эти люди хорошо знали Хорнблауэра, нередко продавали ему за золото часть своего улова. Обещание вернуть судно позднее едва ли их успокоило. Теперь суденышко покачивалось рядом, и Котар за Хьюитом, а Хорнблауэр за Котаром спустились в него. Восемь человек сидели на корточках на дне, где обычно лежали верши для омаров.

- Сандерсон, Хьюит, Блэк и Даунс, берите весла. Остальные держитесь ниже планширя. Мистер Котар, сядьте, пожалуйста, напротив моих коленей.

Хорнблауэр подождал, пока все устроятся. Черный силуэт лодки должен выглядеть в темноте как обычно. Наконец все было готово.

- Отваливай, - сказал Хорнблауэр.

Первый раз весла черпанули воду слишком глубоко, второй раз получше, и наконец лодка заскользила гладко. "Отчаянный" остался позади. Они шли на рискованное предприятие, и Хорнблауэр слишком хорошо знал, что сам в этом виноват. Если б ему не втемяшилась в голову эта идея, они могли бы мирно спать на борту; завтра люди, которые могли бы жить, будут мертвы по его вине.

Он отбросил эти мрачные мысли и немедленно вынужден был поступить так же с мыслями о Гримсе. Гримс может подождать до их возвращения, и Хорнблауэру незачем сейчас из-за него беспокоиться. И все же, даже сосредоточившись на управлении рыбачьим суденышком, Хорнблауэр чувствовал как текут на заднем плане его сознания эти мысли - так обсуждая план, постоянно слышишь краем уха корабельные шумы. Он думал, как команда "Отчаянного" будет обращаться с Гримсом. Хьюит, оставляя судно, наверняка поделился этой историей с приятелями.

Хорнблауэр, держа руку на румпеле, правил к северу, на Пти Мину. Дотуда миля с четвертью, и, если он промахнется мимо крохотного причала, вся экспедиция кончится позорным провалом. Ориентировался он по неясным очертаниям крутых холмов на северном берегу Гуля; вглядываясь в них на протяжении всех этих трех недель, он хорошо их запомнил. Главным ориентиром был обрыв в четверти мили к западу от семафора, где в море впадала речушка. Поначалу приходилось держать на этот обрыв, но через несколько секунд Хорнблауэр уже различил громаду семафора, который смутно вырисовывался на фоне темного неба. Дальше было просто. Весла скрипели в уключинах, то и дело слышались всплески; темные волны, мерно вздымавшие и опускавшие лодку, казались отлитыми из черного стекла. Не надо было подкрадываться тихо и незаметно, напротив, рыбачье суденышко должно вести себя так, будто оно тут на вполне законном основании.

У подножия обрыва была маленькая пристань, рассчитанная на половину прилива. Ловцы омаров имели обыкновение высаживать здесь двух-трех человек с лучшей частью улова. Поставив на головы корзины с дюжиной живых омаров, они бежали по дороге через холмы в Брест, чтобы поспеть к открытию рынка, на случай если прилив или ветер задержат лодку. Хорнблауэр, неоднократно наблюдавший все это с безопасного расстояния из ялика, узнал столько подробностей, сколько не смог бы выудить из бесед с рыбаками. Правда, что именно говорилось на пристани, он слышать не мог.

Вот и причал. Хорнблауэр крепче сжал румпель. С дальнего конца пристани послышался громкий голос часового:

- Qui va la?

Хорнблауэр толкнул Котара коленом. В этом не было необходимости - тот готов был отвечать.

- "Камилла", - откликнулся он по-французски и продолжил: - Судно для ловли омаров. Капитан Кийен.

Лодка подошла к причалу: наступил критический момент, от которого зависело все. Блэк, дюжий баковый старшина, знал, что ему надлежит делать, как только представится возможность. Котар заговорил со дна лодки:

- У меня есть омар для вашего офицера. Хорнблауэр, вставая и хватаясь за причал, едва видел в темноте склонившегося к лодке часового. Тут же Блэк кинулся на него, как пантера, следом Даунс и Сэндфорд. Хорнблауэр видел мелькание теней, но не слышал ни звука - ни единого звука.

- Все в порядке, сэр, - сказал Блэк.

Хорнблауэр с тросом в руке кое-как на четвереньках выбрался на скользкий причал. Блэк держал в руках безжизненное тело часового. Мешок с песком - тихое оружие: могучий удар по шее ничего не подозревающего человека, и готово. Часовой даже не выронил ружья. Блэк опустил часового - тот был без сознания или убит, неважно - на склизкие камни причала.

- Если он подаст голос, перережете ему глотку, - сказал Хорнблауэр.

Все шло по плану и одновременно как в страшном сне. Хорнблауэр, накидывая выбленочный узел на швартовую тумбу, обнаружил, что лицо его по-прежнему искажено звериным оскалом. Котар был уже рядом с ним; Сандерсон пришвартовал лодку спереди.

- Идемте.

Причал был длиной всего несколько ярдов: в дальнем конце, откуда начиналась дорога на батарею, должен стоять второй часовой. Из лодки передали пару пустых корзин, Блэк и Котар поставили их на головы и двинулись вперед, Котар в середине, Хорнблауэр слева и Блэк справа, чтоб тот мог размахнуться правой рукой, в которой держал мешочек с песком. Вот и часовой. Вместо строго "кто идет?" он приветствовал их шуткой. Котар заговорил об омаре - это была принятая, хоть и неофициальная плата офицеру. Разговор был вполне обычный, пока Блэк не бросил корзину и не размахнулся мешочком с песком. Все трое бросились на часового, Котар вцепился ему в горло, Хорнблауэр с остервенением лупил мешочком, стараясь не промахнуться. Через мгновение все было кончено. Хорнблауэр огляделся в темноте. Он, Блэк и Котар были острием клина, пробившим кольцо французской обороны. Теперь пришло время забить сам клин. Позади них находились полдюжины матросов, сгрудившиеся в рыбачьей лодке, а за теми - семьдесят морских пехотинцев в шлюпках "Отчаянного".

Они оттащили второго часового на причал и оставили с двумя матросами, которым поручено было присматривать за лодкой. Теперь у Хорнблауэра было восемь человек. Он повернулся лицом к крутой дороге, которую до того видел лишь в подзорную трубу с палубы шлюпа. Хьюит шел за ним: запах горячего металла и жира говорил Хорнблауэру, что потайной фонарь еще горит. Дорога была крутая и каменистая, и Хорнблауэру приходилось все время быть начеку. Особенно спешить было не к чему, и, хотя они и находились в кольце часовых, где мирные жители ходят совершенно спокойно и беспрепятственно, шумно спотыкаться и привлекать излишнее внимание не стоило.

Дорога постепенно выполаживалась. Наконец, она стала совсем ровной; здесь ее под прямым углом пересекала другая дорога.

- Стой! - прошептал Хорнблауэр Хьюиту, но сам прошел еще пару шагов, прежде чем остановиться. Надо было дать Хьюиту время предупредить остальных - если остановиться слишком резко, идущие сзади могут налететь друг на друга.

Это действительно была вершина. С палубы "Отчаянного" ее видно не было; даже когда шлюп находился далеко отсюда в Ируазе, и даже с грот-брам-стеньги заглянуть сюда было невозможно. Хорошо видна была громада семафора и кусок крыши под ней, но ниже ничего разглядеть не удавалось. Из разговоров с рыбаками Хорнблауэр тоже ничего не выяснил.

- Ждите! - прошептал он и осторожно шагнул вперед, вытянув перед собой руки. Вдруг они коснулись деревянного частокола - это была обычная ограда, никакое не военное заграждение. А вот и ворота, обычные ворота с деревянной щеколдой. Очевидно, семафор особо не охранялся - ограда и ворота были лишь вежливым предупреждением для непрошенных посетителей. Да и незачем было его охранять, здесь, за французскими береговыми батареями.

- Хьюит! Котар!

Они подошли к нему, и все трое принялись вглядываться в темноту.

- Что-нибудь видите?

- Похоже на дом, - прошептал Котар. Двухэтажное здание: на нижнем этаже окна, выше что-то вроде платформы. Видимо, здесь живет обслуживающий персонал. Хорнблауэр осторожно нажал на щеколду, она четко подалась. Раздался какой-то звук, Хорнблауэр напрягся. И тут же успокоился - это прокричал петух. Послышалось хлопанье крыльев. Обслуживающий персонал держит кур, а петух закричал раньше времени. Медлить больше нечего. Хорнблауэр шепотом приказал отряду подойти к воротам. Пора: морские пехотинцы уже должны были пройти полпути до батареи. Он готов был отдать последний приказ, как вдруг замер. В то же мгновение Котар вцепился ему в плечо. Два окошка осветились; несмотря на расширенные зрачки, нападающие ясно увидели весь дом.

- Вперед!

Они побежали - Хорнблауэр, Котар, Хьюит и двое с топорами впереди, четверо с ружьями следом за ними. Дорожка вела прямо к двери. Та была закрыта на деревянную щеколду, которую Хорнблауэр лихорадочно попытался отодвинуть. Дверь не поддавалась - она была заперта изнутри. Когда щеколда заскрипела, из дома послышался испуганный крик. Кричала женщина! Крик был хриплый и громкий, но без сомнения женский. Стоящий рядом с Хорнблауэром матрос размахнулся топором, чтоб ударить в дверь, но тут другой матрос топором разбил окно и прыгнул внутрь, Котар за ним. Женский крик перешел в визг. Дверь распахнулась, и Хорнблауэр ворвался в дом.

Свеча освещала странную сцену. Еще светлее стало, когда Хьюит открыл потайной фонарь и повел лучом по кругу. Большие деревянные балки были установлены под углом в сорок пять градусов, как подпорки у мачты. Рядом помещалась деревенская мебель: стол, стулья, тростниковый коврик на полу, печка. Посреди комнаты стоял Котар со шпагой и пистолетом, в углу визжала женщина. Она была очень толстая, черные волосы торчали спутанным клубком. На ней была одна ночная рубашка, едва прикрывавшая колени. В дальней стене открылась дверь, появился бородатый мужчина, тоже в рубашке, из-под которой торчали волосатые ноги. Женщина по-прежнему визжала, но Котар громко заговорил по-французски, размахивая пистолетом - видимо, незаряженным - и она смолкла, не столько, возможно, из-за котаровых угроз, сколько из чисто женского любопытства. Она пялилась на незванных гостей, для приличия делая вид, что прикрывает руками грудь.

Надо было быстро принимать решение - ее крики могли всех всполошить, да наверняка и всполошили. Вдоль толстого бревна, составлявшего мачту семафора, шла лестница, над ней был люк. Наверху должен располагаться механизм приводящий в движение крылья семафора. Бородатый человек в рубашке, должно быть, телеграфист, вероятно, штатский, и они с женой живут там же, где работают. Удачное устройство платформы позволило им соорудить под ней жилье.

Хорнблауэр пришел сюда, чтоб сжечь семафор, и сожжет, пусть даже это означает разрушить мирное жилище. Его отряд уже собрался в комнате, двое матросов появились из спальни, куда, по-видимому, проникли через другое окно. Хорнблауэру пришлось остановиться и чуть задуматься. Он собирался драться с французскими солдатами, а оказалось, что он уже овладел семафором. И тут еще эта женщина. Но он уже пришел в себя и смог привести в порядок свои мысли.

- Кто с ружьями, выходите наружу, - приказал он. - Встаньте к ограде и сторожите. Котар, поднимитесь наверх. Снесите сюда все сигнальные книги, какие найдете. Вообще, любые бумаги. Быстро - даю вам две минуты. Вот фонарь. Блэк, найдите что-нибудь для этой женщины. Сойдет что-нибудь с кровати. Потом выведите этих двоих и сторожите. Хьюит, вы готовы поджечь?

У Хорнблауэра мелькнула мысль, что парижский "Монитор" поднимет страшный шум по поводу того, как плохо обращались с женщиной распущенные британские моряки, но это неизбежно, как бы они ни деликатничали. Блэк накинул женщине на плечи ветхое одеяло и вытолкнул обоих на улицу. Хьюит остановился и задумался. Ему никогда прежде не приходилось поджигать дома, и он должен был сообразить, как это делается.

- Здесь, - быстро сказал Хорнблауэр, указывая на основание мачты. Вместе с Хьюитом он придвинул к нему мебель и поспешил в спальню, чтобы вытащить мебель и оттуда.

- Принесите тряпки! - крикнул он. Котар спустился по лестнице, одной рукой прижимая стопку книг.

- Поджигайте, - приказал Хорнблауэр. Странно было делать все это так хладнокровно.

- Попробуйте печку, - предложил Котар. Хьюит откинул задвижку на печной дверце, но она была слишком горячей, чтоб за нее взяться. Тогда он стал спиной к стене, ногами уперся в печку и напрягся - печка упала и покатилась, раскидывая уголья по полу. Но Хорнблауэр уже выхватил горсть фальшфейеров из узелка Хьюита - свеча еще горела, и он поджег запалы. Первый запал затрещал, потом фальшфейер рассыпался снопом искр. Сера, селитра и немного пороха - то, что надо. Хорнблауэр сунул горящую гильзу в промасленное тряпье, зажег другую и бросил, зажег еще одну.

Сцена была адская. Странный голубой свет озарил комнату, потом все окутал дым, в ноздри ударил запах горящей серы. Фейерверк трещал, шипел и грохотал. Хорнблауэр все поджигал запалы и разбрасывал гильзы в комнате и в спальне. Хьюит в порыве вдохновения схватил с полу коврик и бросил на горящее промасленное тряпье. Тростник сразу затрещал, рассыпался желтыми искрами.

- Хорошо горит! - сказал Котар.

Языки пламени с горящей циновки лизали деревянные подпорки. На грубой деревянной поверхности тоже заплясали огоньки. Хорнблауэр, Котар и Хьюит смотрели зачарованно. Здесь, на каменистом водразделе, не может быть ни колодца, ни ручья, так что если огонь как следует разгорится, его уже не потушишь. Стена, разделявшая комнату и спальню, уже пылала в двух местах, где Хорнблауэр сунул в щели фальш-фейеры. Вдруг в одном из них огонь полыхнул на два фута вверх, послышался громкий треск, ливнем посыпались искры.

- Идем! - сказал Хорнблауэр.

На улице воздух был чист и свеж. Они моргали ослепшими от пламени глазами и спотыкались о кочки. Воздух пронизывал слабый свет, первые проблески наступающего дня. Хорнблауэр увидел массивную фигуру толстухи, завернутой в одеяло - она как-то странно рыдала, с промежутками в одну-две секунды издавая гортанный звук, как при глотании. Кто-то опрокинул курятник, и весь двор, казалось, был заполнен квохчущими курами. Дом пылал изнутри. Было уже достаточно светло, и Хорнблауэр отчетливо видел на фоне неба громаду семафора с неестественно повисшими крыльями. От нее отходили восемь толстых канатов, привязанных к забитым в скалу стойкам. Эти канаты удерживали мачту под напором штормовых атлантических ветров, а стойки заодно служили подпоркой покосившемуся частоколу. Возле дома было трогательное подобие садика: небольшие клумбочки, землю для которых, вероятно, принесли на себе из долины, несколько анютиных глазок, несколько кустиков лаванды, две чахлые герани, на одну из которых кто-то уже нечаянно наступил башмаком.

И все-таки свет был еще совсем слабый - пламя, охватившее домик, было куда ярче. Хорнблауэр увидел, как подсвеченный пламенем дым повалил из стены второго этажа, и в тот же миг меж разошедшихся досок полыхнуло пламя.

- Там наверху было дьявольское хитросплетение веревок, блоков и рычагов, - сказал Котар. - Сейчас от него мало что осталось.

- Никто этого уже не починит. А от морских пехотинцев пока нет вестей. Пошли, ребята.

Хорнблауэр готов был сразиться с неприятелем, если тот появится раньше, чем семафор как следует разгорится. Это не понадобилось, так хорошо повернулось дело. Даже слишком хорошо - все расслабились, и понадобилось несколько минут, чтоб собрать матросов. После этих минут безделья казалось, что торопиться некуда и незачем. Они вышли в ворота. Над морем лежала легкая дымка. Марсели "Отчаянного" - грот-марсель обстенен - видны были куда лучше его корпуса, серой жемчужины в жемчужном тумане. Толстая женщина стояла в воротах. Одеяло свалилось с ее плеч, она без всякого стыда размахивала руками и выкрикивала ругательства.

Справа, из мглистой долины, в которую они собирались спускаться, послышались звуки какого-то музыкального инструмента, трубы или горна.

- Это их побудка, - заметил Котар, следовавший за Хорнблауэром по пятам.

Не успел он это сказать, как зазвучали другие горны. Секунды две спустя прогремел ружейный выстрел, потом прокатилась барабанная дробь, потом еще барабаны забили тревогу.

- Это наши пехотинцы, - сказал Котар.

- Да, - коротко ответил Хорнблауэр. - Идемте. Ружейные выстрелы означали, что дела у отряда, двинувшегося на штурм батареи, пошли не так гладко. Часового на батарее надо было убрать тихо. Теперь поднялась тревога. Проснулся караул - человек двадцать вооруженных людей - а следом поднимается и основной отряд. В деревне расположился на постой артиллерийский взвод. Хотя артиллеристы, вероятно, не очень хорошо управляются с ружьями и штыками, но в это же время пробуждается ото сна пехотный батальон. Еще не успев все это так четко продумать, Хорнблауэр приказал матросам бежать и сам побежал по отходившей вправо к батарее дороге. Раньше, чем они взбежали на водораздел, у него был готов новый план.

- Стой!

Котар и матросы остановились.

- Заряжай!

Они скусили патроны, насыпали порох на полку и в дула пистолетов и ружей, засунули туда же смятую бумагу от патрона, сверху выплюнули пули, дослали все шомполами.

- Котар, берите тех, кто с ружьями, и заходите с фланга. Остальные за мной.

Вот и большая батарея. Четыре тридцатидвухфунтовые пушки выглядывают из амбразур в изогнутом парапете. За ними строй морских пехотинцев, их красные мундиры отчетливо видны в свете наступающего дня. Отстреливающийся от них французский отряд виден только по ружейным вспышкам и облачкам дыма. Неожиданное появление Котара заставило французов немедленно отступить.

С внутренней стороны парапета капитан Джонс в красном мундире и еще четыре пехотинца пытались взломать дверь; рядом с ними валялся узелок, такой же, как у Хьюита. Позади них лежали двое мертвых морских пехотинцев - один из них был убит выстрелом в лицо. Джонс взглянул на Хорнблауэра, но тот не стал тратить времени на разговоры.

- Отойдите. Топоры!

Дверь была сделана из прочного дерева и окована железом, но защищать она должна была только от воров, и подразумевалось, что ее будет охранять часовой. Под ударами топоров она быстро поддалась.

- Все запальные отверстия забиты, - сказал Джонс. Это только малая часть дела. Железный прут, забитый в запальное отверстие пушки, выведет ее на время из строя, но оружейник, работая сверлом, за час приведет ее в порядок. Хорнблауэр поднялся на ступеньку и глянул через парапет - французы готовились к новой атаке. Матросы тем временем просунули в образовавшуюся дыру ручку топора и орудовали ей как рычагом. Блэк ухватился за край доски и рванул ее на себя. Еще несколько ударов, и в двери образовалась дыра, в которую можно было пролезть.

- Пойду я, - сказал Хорнблауэр. Он не может доверить это Джонсу. Он не может доверить это никому, он должен идти сам. Он схватил моток быстрогорящего огнепроводного шнура и протиснулся в дыру. Сразу за дверью начинались деревянные ступени, но этого он ждал и вниз не полетел. Согнувшись под низким потолком, он стал наощупь искать дорогу. Площадка, поворот, еще ступеньки - гораздо темнее - и наконец его вытянутая рука коснулась саржевой занавески. Он откинул ее и осторожно шагнул вперед. Темнота была непроглядная. Он в пороховом погребе. Здесь артиллеристы ходят в матерчатых тапочках, потому что подбитые гвоздями башмаки могут высечь искру и поджечь порох. Он осторожно ощупал руками вокруг себя. Одна рука коснулась целой стены картузов, саржевых мешочков, наполненных порохом, другая нащупала бочку. Это пороховая бочка - рука его резко отдернулась, словно коснувшись змеи. Сейчас не время для подобных глупостей - кругом смерть.

Хорнблауэр вытащил саблю. Скалясь в темноте от обуревавших его чувств, он дважды вонзил клинок в стену картузов. Наградой ему было шуршание хлынувшего водопадом пороха. Он хотел подготовить надежное пристанище для запала. Шагнув в сторону, он проткнул саблей другой картуз. Отмотав огнепроводного шнура, он крепко привязал конец к рукояти сабли, а потом погрузил ее в кучу пороха на полу. Может быть, вся эта тщательность и ни к чему, ведь малейшей искры достаточно, чтоб взорвался порох. Осторожно, очень осторожно, чтоб не сдвинуть рукоятку, он принялся разматывать шнур, отступая назад, прошел за занавеску, по ступенькам, за угол. Свет, проникавший в дыру, ослепил его, он заморгал, протискиваясь наружу и продолжая разматывать шнур.

- Отрежь! - коротко приказал он.

Блэк выхватил нож и разрезал шнур там, где Хорнблауэр ему показал.

Быстрый огнепроводный шнур горит скорее, чем может уследить глаз - весь он, до самого порохового погреба, сгорит меньше чем за секунду.

- Отрежь мне ярд этого! - сказал Хорнблауэр, указывая на медленный огнепроводный шнур.

Этот шнур тщательно проверен. В безветренную погоду он горит со скоростью тридцать дюймов в час, дюйм за две минуты. Хорнблауэр не собирался давать этому ярду гореть час с лишком. Он слышал ружейные выстрелы, слышал рокотавшие за холмом барабаны. Нужно сохранять спокойствие.

- Отрежь еще кусок и зажги!

Пока Блэк исполнял приказ, Хорнблауэр связал медленный и быстрый огнепроводные шнуры и проверил, что они соединены прочно. Кроме этого, он должен был держать в голове ситуацию в целом.

- Хьюит, - крикнул он, поднимая голову. - Слушай внимательно. Сейчас ты побежишь к отряду морских пехотинцев, которые с лейтенантом за водоразделом. Скажи им, что мы скоро возвращаемся, и они должны прикрыть наше отступление к шлюпкам. Понял?

- Есть, сэр.

- Тогда беги.

Хорошо, что это дело не пришлось поручать Гримсу. Запалы были крепко связаны, и Хорнблауэр огляделся по сторонам.

- Принесите сюда убитого!

Ни о чем не спрашивая, Блэк подтащил к двери мертвое тело. Хорнблауэр сначала хотел положить камень, но труп до всех отношениях лучше. Он еще не застыл, и его рука безвольно легла на быстрый шнур сразу за узлом - всю слабину Хорнблауэр убрал в пролом. Убитый скроет от глаз запал. Если французы появятся слишком рано, это позволит выиграть несколько драгоценных секунд - в тот момент, когда пламя достигнет быстрого шнура, он вспыхнет под рукой мертвеца, и пламя побежит к пороху. Чтобы заглянуть в пороховой погреб, французам придется оттащить с дороги мертвое тело, и шнур под собственной тяжестью соскользнет вниз - это даст еще пару секунд. Может быть, горящий конец свалится внутрь по ступенькам, может быть - прямо в пороховой погреб.

- Капитан Джонс! Предупредите всех, чтоб они были готовы отступить. Немедленно, пожалуйста. Блэк, дай мне горящий запал.

- Позвольте мне, сэр.

- Заткнись.

Хорнблауэр взял тлеющий шнур и раздул его поярче. Потом взглянул на лежащий на земле шнур, наметил место в полутора дюймах от узла - здесь было черное пятнышко, которое годилось в качестве метки. Полтора дюйма. Три минуты.

- Взбирайся на парапет, Блэк. Кричи, чтоб они бежали. Кричи!

Блэк заорал, и Хорнблауэр прижал тлеющий шнур к черному пятнышку. Через две секунды он оторвал его - шнур горел в двух направлениях: к лишнему концу и к узлу, где в полутора дюймах был привязан быстрый огнепроводный шнур. Убедившись, что шнур горит, Хорнблауэр вскочил на ноги и вспрыгнул на парапет.

Морские пехотинцы двигались гурьбой, за ними Котар и матросы. Полторы минуты - нет, уже минута. Французы были на расстоянии ружейного выстрела.

- Стоит поторопиться, Котар! Они перешли на рысь.

- Спокойно, спокойно! - орал Джонс. Он боялся, что, если его люди бросятся бежать от противника, вместо того чтоб дисциплинированно отступить, то они впадут в панику, но всему свое время. Пехотинцы побежали, Джонс понапрасну орал и размахивал шпагой.

- Бежим, Джонс! - крикнул Хорнблауэр, обгоняя его, но Джонса охватила боевая лихорадка, и он продолжал выкрикивать французам угрозы, в одиночку стоя лицом к неприятелю.

Тут это случилось; земля содрогнулась под ногами, люди зашатались, оглушенные взрывом, небо почернело. Хорнблауэр обернулся. Столб дыма поднимался вверх, все выше и выше, наполненный черными обломками. Потом столб рассыпался, превратился в гриб. Что-то с грохотом упало в десяти ярдах от них, щебенка полетела во все стороны. Что-то просвистело в воздухе, огромное, описавшее в воздухе дугу. Неминуемо, неотвратимо падало оно - полутонный каменный свод порохового погреба - прямо на Джонса в его красном мундире. Упав, каменная махина еще проехалась по нему, словно специально решив окончательно раздавить погребенное под ней жалкое существо. Хорнблауэр и Котар в зачарованном ужасе глядели, как глыба остановилась в шести футах от них.

Для Хорнблауэра труднее всего было сохранить в этот момент самообладание, точнее вернуть его. Он стряхнул с себя гипнотическое оцепенение.

- Идем.

Ему по-прежнему нужно мыслить ясно. Перед ними лежал склон, спускающийся к пристани. Отряд морских пехотинцев, посланный вместе с лейтенантом охранять фланг, отступил на эту позицию и отстреливался от наступавших французов. Те были в синих мундирах с белыми отворотами - это пехотинцы, а не артиллеристы, как на батарее. За ними виднелась длинная, быстро приближающаяся пехотная колонна. Десятка два барабанов выбивали бодрый ритм - pas de charge, быстрый шаг.

- Спускайтесь к шлюпкам, - приказал Хорнблауэр матросам и пехотинцам, которых привел с батареи, потом повернулся к лейтенанту.

- Капитан Джонс мертв. Приготовьтесь бежать, как только они доберутся до причала.

- Да, сэр.

За спиной Хорнблауэра, обращенной к врагу, послышался резкий звук, словно ударили о дерево топором. Хорнблауэр обернулся. Котар шатался, его шпага и книги упали на землю. Тут Хорнблауэр заметил, что левая рука Котара болтается в воздухе, словно подвешенная на нитке. Хлынула кровь - пуля раздробила ему плечевую кость. Он начал падать, но один из матросов, неуспевших отступить к шлюпкам, подхватил его.

- Аа... а... а! - Котар судорожно глотал воздух, уставясь на Хорнблаузра изумленными глазами.

- Мне очень жаль, что вы ранены, - произнес Хорнблауэр потом обратился к матросу: - Отведите его в шлюпку.

Котар правой рукой указывал на землю, и Хорнблауэр приказал другому матросу:

- Подберите эти бумаги и тоже идите к шлюпкам. Но Котар не успокоился.

- Моя шпага! Моя шпага!

- Я позабочусь о вашей шпаге, - сказал Хорнблауэр. Эти абсурдные представления о чести укоренились так глубоко, что даже в подобных обстоятельствах Котар никак не мог оставить шпагу на поле битвы. Подбирая шпагу, Хорнблауэр вспомнил, что сам он - без сабли. Матрос собирал книги и бумаги.

- Помогите мистеру Котару спуститься, - сказал Хорнблауэр и, вспомнив, добавил: - Намотайте ему платок на руку выше раны и туго затяните. Ясно?

Котар, поддерживаемый другим матросом, уже спускался по дороге. При ходьбе рука его раскачивалась, причиняя нестерпимую боль. При каждом его шаге до Хорнблауэра доносилось все то же душераздирающее "аа... а... а!".

- Вот и они! - сказал лейтенант морской пехоты. Французы, видя близкую подмогу, осмелели и перешли в наступление. Быстро взглянув вниз, Хорнблауэр увидел, что остальные уже на причале; суденышко для ловли омаров, полное людьми, как раз отваливало.

- Прикажите своим людям бежать, - сказал Хорнблауэр. Как только пехотинцы побежали, побежал он сам.

Это была отчаянная гонка по скользкому, крутому склону. Позади вопили бегущие вдогонку французы. Но вот и отряд прикрытия - как Хорнблауэр заранее приказал - тринадцать морских пехотинцев с "Отчаянного" под предводительством сержанта. Они построили бруствер поперек причала - это тоже Хорнблауэр приказал заранее, предвидя теперешнее поспешное отступление. Бруствер, наспех сооруженный из валунов и наполненных камнями бочек, не доходил даже до груди. Бегущие пехотинцы гурьбой перепрыгивали через него. Хорнблауэр, бежавший последним, собрался и прыгнул, оступился на дальней стороне и чудом удержался на ногах.

- Пехотинцы с "Отчаянного"! Построиться вдоль бруствера! Остальные, в шлюпки!

Двенадцать пехотинцев встали у бруствера на колени, Двенадцать ружей легло на бруствер. При виде их бегущие французы заколебались.

- Цельтесь ниже! - хрипло выкрикнул лейтенант.

- Идите грузите своих людей в шлюпку, мистер Как-вас-там, - резко сказал Хорнблауэр. - Скажите, чтоб барказ был готов к тому времени, как вы отвалите в яле.

Французы снова наступали. Хорнблауэр оглянулся и увидел, как последний пехотинец, а за ним и лейтенант спрыгнули с причала.

- Ну, сержант. Давайте.

- Пли! - скомандовал сержант.

Залп был хорош, но сейчас некогда было им восхищаться.

- Идемте! - крикнул Хорнблауэр. - В барказ! Под тяжестью прыгнувших в него морских пехотинцев барказ немного отошел в сторону, и Хорнблауэру надо было перескочить около ярда черной воды. Ноги его коснулись планширя, и он полетел вперед на тесно сгрудившихся людей. К счастью, он догадался бросить котарову шпагу, и она, никого не поранив, упала на дно шлюпки. Багры и весла уперлись в причал, Хорнблауэр тем временем пробирался на корму. Он чуть не наступил Котару на лицо - тот без сознания лежал на дне шлюпки.

Весла заскрипели в уключинах. Шлюпка отошла на двадцать ярдов... на тридцать ярдов... Наконец первые французы с криком выбежали на причал и остановились на краю, приплясывая от гнева. На несколько бесценных секунд они забыли, что у них в руках ружья. Сгрудившиеся в барказе моряки принялись выкрикивать обидные слова. Хорнблауэр почувствовал, как в нем закипает гнев.

- Молчать!

В барказе воцарилась тишина, еще более неприятная, чем выкрики. С причала послышались ружейные выстрелы. Хорнблауэр, глядя через плечо, увидел, как французский солдат опустился на одно колено и тщательно прицелился. Ружейное дуло все укорачивалось и наконец оказалось направлено прямо на Хорнблауэра. Пока он думал, что надо бы броситься на дно шлюпки, прогремел выстрел. Хорнблауэр почувствовал, как сильный удар сотряс все его тело, и с облегчением понял, что пуля застряла в массивном дубовом транце, к которому он прислонился. Он пришел в себя; увидев, что Хьюит хочет протиснуться к нему на корму, он заговорил настолько спокойно, насколько позволяло ему волнение.

- Хьюит! Идите на нос к пушке. Она заряжена картечью. Выстрелите, как только сможете навести, - Потом обратился к гребцам и к сидевшему у румпеля Карджилу; - Руль лево на борт. Правая, табань.

- Левая, табань.

Барказ перестал вращаться. Теперь нос его указывал прямо на причал, и Хьюит, оттолкнув всех, кто находился на носу, хладнокровно смотрел в прицел четырехфунтовой погонной карронады, двигая подъемный клин. Потом он отклонился назад и дернул вытяжной шнур. От отдачи вся шлюпка скакнула кормой вперед, словно напоровшись на камень, густая завеса дыма окутала ее.

- Правая, на воду! Греби! Руль право на борт! - Шлюпка тяжело развернулась. - Левая, на воду!

Девять кусков железа по четверть фунта каждый произвели на причале ужасное действие - кто-то из французов бился в агонии, кто-то лежал неподвижно. У Бонапарта четверть мильона солдат, сейчас их стало на несколько человек меньше. Это не назовешь даже каплей в море, даже молекулой. Теперь барказ был вне досягаемости, и Хорнблауэр повернулся к сидевшему рядом с ним Карджилу.

- Вы неплохо справились с вашей задачей, мистер Карджил.

- Спасибо, сэр.

Хорнблауэр поручил Карджилу высадиться вместе с морскими пехотинцами и обеспечить эвакуацию.

- Но было бы лучше, если б вы сначала отослали барказ, а до последнего момента держали ял. Тогда барказ смог бы прикрыть отступление своей пушкой.

- Я думал об этом, сэр. Но я до самого конца не знал, сколько людей окажется в последней группе. Поэтому я придержал барказ.

- Может быть вы и правы, - недовольно пробурчал Хорнблауэр, но чувство справедливости возобладало. - Вы действительно поступили правильно.

- Спасибо, сэр, - сказал Карджил и, помолчав, добавил: - Мне так хотелось, чтоб вы разрешили мне пойти с вами, сэр.

"Странные у некоторых людей вкусы", - с горечью подумал Хорнблауэр. Действительно, слова странные, учитывая, что у их ног лежит без сознания Котар с перебитой рукой. А Хорнблауэр еще должен успокаивать растревоженные чувства обидчивых молодых людей, рвущихся к славе и к повышению, которое эта слава может им принести.

- Думайте головой, - сказал он, принуждая себя мыслить логически. - Кто-то должен был организовать оборону причала, и именно вы лучше всего подходили для этого.

- Спасибо, сэр, - повторил Карджил с прежней идиотской тоской.

Неожиданная мысль заставила Хорнблауэра обернуться через плечо. Ему пришлось всматриваться, хотя он знал, куда надо смотреть. Очертания холмов изменились. Потом он увидел серый дымок, по-прежнему поднимавшийся над вершиной. Семафора не было. Не было больше громадины следившей за всеми перемещениями Прибрежной эскадры. Опытные британские моряки, такелажники, плотники не смогли бы починить его меньше, чем за неделю. Французам на это понадобится не меньше двух недель, даже трех, по его оценкам.

А вот "Отчаянный" поджидает их, грот-марсель обстенен, как и полтора часа назад. Судно для ловли омаров и ял подошли к правому борту, Карджил направил барказ к левому: при спокойной воде и слабом ветре нет необходимости подводить шлюпку к подветренному борту.

- Шабаш! - сказал Карджил.

Шлюпка скользнула к борту. Сверху, совсем близко, смотрел на них Буш. Хорнблауэр схватился за фалрепы и подтянулся. Как капитан он имел право подниматься первым, этого же требовал долг. Он оборвал бросившегося с поздравлениями Буша.

- Поднимите раненого как можно быстрее, мистер Буш. Пришлите носилки за мистером Котаром.

- Он ранен, сэр?

- Да. - Хорнблауэру не хотелось входить в излишние объяснения. - Вам придется привязать его к носилкам и поднимать на гордене. У него перебита рука.

- Есть, сэр. - Буш понял, что Хорнблауэр не в настроении разговаривать.

- Врач готов?

- Он приступил к работе.

Буш указал на двух раненых, которых подняли с яла и собирались нести вниз.

- Очень хорошо.

Хорнблауэр двинулся к своей каюте - не надо объяснять Бушу, что он должен написать рапорт, не надо извиняться. Как всегда после операции, он жаждал уединиться в тишине каюты, сильнее даже чем мечтал расслабиться и отдохнуть. Но сделав два шага, он снова внутренне напрягся. Это еще не конец. Рано успокаиваться. Он выругался грязными словами, которые так редко употреблял.

Он должен разобраться с Гримсом, причем немедленно. Надо решать, что же делать. Наказать? Наказать человека, за то что он трус? Это все равно что наказать человека за рыжий цвет волос. Хорнблауэр переступил с ноги на ногу, не в состоянии сделать ни шагу. Он пытался принудить свой усталый рассудок к действиям. Наказать Гримса за то, что обнаружил трусость. Это ближе к делу. Гримса это не исправит, но другие матросы не посмеют проявлять трусость. Есть офицеры, которые наказывают не ради дисциплины - нет, они искренно верят, что преступление должно влечь за собой наказание, подобно тому, как грешники должны отправляться в ад. Хорнблауэр не чувствовал в себе той божественной власти, которую полагали само собой разумеющейся другие офицеры.

Однако действовать придется. Он подумал о трибунале. Он будет единственным свидетелем, но трибунал ему поверит. Его слова решат судьбу Гримса, а потом... потом веревка палача или, в крайнем случае, пять сотен кошек. Гримс будет кричать от боли, пока не лишится сознания, его откачают, чтоб на следующий день вновь подвергнуть мучениям, и так день за днем, пока он не превратится в бормочущего, заикающегося дурачка, бессмысленного, бессильного идиота.

Мысль эта вызвала у Хорнблауэра отвращение. Но он вспомнил, что команда уже наверняка догадалась. Быть может, наказание Гримса уже началось, но дисциплину на "Отчаянном" надо сохранять. Хорнблауэр должен исполнять свой долг, он должен платить за то, что он флотский офицер - как терпит морскую болезнь, как рискует жизнью. Надо немедленно посадить Гримса под арест, и, пока Гримс будет сидеть в кандалах, что-то решить. Он шагнул в каюту, не испытывая ни малейшего удовлетворения при мысли об отдыхе.

Он открыл дверь. Проблем не осталось, остался только ужас, дикий ужас. Гримс висел на веревке, продернутой через крюк, на котором крепилась лампа. Он мерно покачивался вместе с кренящимся судном, волоча по палубе колени. Лицо его почернело, язык вывалился - эта жуткая качающаяся вещь на самом деле ничуть не походила на Гримса. У этого человека не хватило смелости принять участие в вылазке, но, когда он все понял, когда команда показала свое к нему отношение, у него хватило решимости на такое - медленно удавиться, спрыгнув с койки.

Из всей команды "Отчаянного" один Гримс, пользуясь положением капитанского вестового, мог обрести требующееся для этого уединение. Он понял, что его ждут кошки или виселица, матросы начали над ним издеваться - какая горькая ирония, что семафорную станцию, на которую он побоялся напасть, охраняли всего лишь беззащитный штатский и его жена.

Шлюп плавно покачивался на волнах, свесившаяся голова и мотающиеся руки покачивались вместе с ним. Хорнблауэр стряхнул охвативший его ужас, принуждая себя мыслить ясно, превозмогая усталость и отвращение. Он подошел к двери - часового еще не поставили, но это простительно, ведь морские пехотинцы только что вернулись на борт.

- Пошлите за мистером Бушем, - сказал он. Через минуту появился Буш и тоже напрягся, увидев качающееся тело.

- Я попрошу вас немедленно убрать это, мистер Буш. Выбросьте его за борт. Похороните. Похороните по-христиански, если хотите.

- Есть, сэр.

Произнеся эту формальную фразу, Буш замолк. Он видел, что Хорнблауэр сейчас еще менее склонен к разговорам, чем несколько минут назад. Хорнблауэр прошел в штурманскую рубку и упал в кресло. Так и сидел он без движения, положив руки на стол. Почти сразу он услышал, как прибыл посланный Бушем отряд, услышал удивленные возгласы и даже смешок, но все мгновенно стихло, стоило матросам понять, что он сразу за дверью. Голоса перешли в хриплый шепот. Что-то упало, потом что-то поволокли по палубе. Хорнблауэр понял, что тела в каюте больше нет.

Он поднялся на ноги и твердым шагом вошел в каюту, как человек, против воли идущий на дуэль. Он не хотел этого, каюта вызывала у него отвращение, но на крохотном суденышке ему некуда было больше идти. Он должен привыкать. Пришлось отбросить жалкую мысль, что можно перебраться в твиндек за перегородку, а сюда переселить, скажем, унтер-офицеров. Это повлекло бы за собой бесконечные неудобства, а главное - бесконечные кривотолки. Он должен жить здесь, и чем больше он будет себя в этом убеждать, тем меньше ему будет этого хотеться. Он так устал, что едва держался на ногах. Он подошел к койке: в мозгу тут же возникла картина, как Гримс стоит на коленях, просунув голову в петлю. Хорнблауэр заставил себя хладнокровно принять эту картину как дело прошлое. Сейчас - это сейчас. Он рухнул на койку в башмаках, с ножнами, не вынув из кармана мешочка с песком. Не было Гримса, чтоб помочь ему раздеться.

11

Хорнблауэр успел написать адрес, дату и слово "сэр", прежде чем осознал, что составить рапорт будет совсем не просто. Он был совершенно уверен, что письмо это появится в "Вестнике", но это он знал с тех самых пор, как собрался его писать. Это будет "письмо в "Вестник", одно из немногих писем, которые выбираются для публикации из сотен рапортов, поступающих в Адмиралтейство. Это будет его первое появление в печати. Он сказал себе, что напишет стандартный прямолинейный рапорт, и все же ему пришлось задуматься. Это было совсем не то волнение, которое испытывает актер перед выходом на сцену. Публикация письма означает, что его прочтет весь мир. Его прочтет весь флот, значит, его прочтут подчиненные Хорнблауэра, и он хорошо, слишком хорошо знал, что ранимые молодые люди будут пристально изучать и взвешивать каждое слово.

И вот что еще существенней: письмо прочтет вся Англия, а значит, его прочтет и Мария. Письмо приоткроет для нее щелочку в жизнь мужа, куда ей доселе заглянуть не удавалось. В интересах карьеры стоило бы честно, хотя и скромно описать все опасности, которым он подвергался. Но это будет прямо противоречить тому бодрому, легкомысленному письму, которое Хорнблауэр собирался написать жене. Мария - проницательная маленькая особа, ее так просто не проведешь. Если она прочтет "Вестник" после его письма, она растревожится в то самое время, когда носит под сердцем будущего наследника рода Хорнблауэров. Это может плохо сказаться и на Марии, и на ребенке.

Хорнблауэр все взвесил, и выбрал в пользу Марии. Он не станет подробно описывать все тяготы и опасности. При этом остается надежда, что флот прочтет между строк то, о чем не догадается в своем неведении Мария. Хорнблауэр снова обмакнул перо в чернильницу и закусил его кончик, задумавшись на мгновение, все ли "письма в "Вестник" вызывали у их авторов подобные затруднения. Наконец он решил, что в большинстве случаев так оно и было. Ладно, надо писать. Этого не избежишь - даже не отложишь. Обязательные предварительные слова - "во исполнение Вашего приказа" - помогли начать. Главное - ничего не забыть. "Мистер Буш, мой первый лейтенант, весьма любезно предложил свои услуги, но я приказал ему принять под командование судно". Дальше не трудно было написать:

"Лейт. Чарльз Котар, с Его Величества судна "Мальборо", вызвался участвовать в экспедиции и оказал неоценимую помощь благодаря знанию французского языка. С глубоким сожалением вынужден Вам сообщить, что в результате полученного ранения он перенес ампутацию, и жизнь его все еще в опасности". Еще кое-что надо упомянуть. "Мистер" - как имя? - "мистер Александр Карджил, помощник штурмана, по моему приказу руководил эвакуацией и провел ее к глубокому моему удовлетворению". Следующий абзац порадует Марию. "Семафорная станция была захвачена отрядом под моим личным руководством без малейшего сопротивления, предана огню и полностью уничтожена после изъятия конфиденциальных документов". Умные флотские офицеры гораздо выше оценят операцию, проведенную без потерь, чем ту, отчет о которой сопровождается чудовищным списком погибших.

Теперь о батарее - тут надо поосторожнее. "Капитан королевской морской пехоты Джонс, смело овладев батареей, к несчастью, попал под взрыв порохового погреба, и я с глубоким прискорбием вынужден сообщить Вам о его гибели. Несколько других морских пехотинцев из его отряда погибли или пропали без вести". Один из них и мертвым оказался весьма полезен. Хорнблауэр одернул себя. Он и сейчас не мог без дрожи вспоминать те минуты у двери порохового погреба. Он вернулся к письму. "Лейтенант королевской морской пехоты Рэйд охранял фланг и прикрывал отступление с малыми потерями. Его поведение заслужило мое безграничное одобрение".

Это была правда, и писать это было приятно. Приятно было писать и следующий абзац. "С глубоким удовлетворением сообщаю Вам, что батарея полностью уничтожена. Парапет обрушился на пушки, лафеты разбиты, что естественно, учитывая, что на батарее взорвалось не менее тонны пороха". Там были четыре тридцатидвухфунтовки. Один заряд для такой пушки весит десять фунтов, а в погребе, расположенном глубоко под парапетом, должно было быть пороха минимум на пятьдесят выстрелов для каждой пушки. На месте парапета осталась воронка.

Теперь осталось написать совсем немного. "Отступление прошло дисциплинированно. Список убитых, раненых и пропавших без вести прилагаю". Черновой список лежал перед Хорнблауэром, и он начал внимательно его переписывать. Вдовы и родители убитых могут найти некоторое утешение, увидев имена своих близких в официальном бюллетене. Один матрос был убит и несколько легко ранены. Хорнблауэр переписал их имена и начал с красной строки. "Королевские морские пехотинцы. Убиты: капитан Генри Джонс; рядовые..." В этот момент ему пришла в голову мысль. Перо замерло в воздухе. Имя в "Вестнике" это не только утешение: родители и вдовы получат за погибших невыплаченный остаток жалования и небольшое пособие. Хорнблауэр еще думал, когда в каюту поспешно вошел Буш.

- Капитан, сэр. Я хотел бы кое-что показать вам с палубы.

- Очень хорошо. Иду.

Он помедлил еще мгновение. В абзаце, начинавшемся словами "Матросы, убиты:" было всего одно имя - "Джеймс Джонсон, рядовой матрос". Хорнблауэр добавил еще одно - "Джон Гримс, капитанский вестовой", положил перо и вышел на палубу.

- Посмотрите сюда, сэр. - Буш с чувством указал на берег и протянул подзорную трубу.

Пейзаж все еще казался непривычным - семафор исчез, а там, где была когда-то батарея, возвышался земляной курган. Но Буш имел в виду другое. По склону ехал довольно большой отряд всадников: Хорнблауэру казалось, что в подзорную трубу он различает плюмажи и золото позументов.

- Должно быть генералы, сэр, - возбужденно говорил Буш. - Едут посмотреть причиненный ущерб. Комендант, губернатор, главный инженер и все такое прочее. Мы почти на расстоянии выстрела. Мы можем, не привлекая внимания, дать ветру чуть-чуть снести нас к берегу, аккуратно выдвинуть пушки, установить максимальный угол подъема... хотя бы одним выстрелом из бортового залпа мы попадем в цель такого размера, сэр.

- Я думаю, да, - согласился Хорнблауэр. Он взглянул на флюгер, потом на берег. - Мы можем повернуть судно через фордевинд и...

Буш напрасно ждал, чтоб Хорнблауэр закончил фразу.

- Мне отдать приказ, сэр? Снова пауза.

- Нет, - сказал Хорнблауэр наконец. - Лучше не надо.

Буш - слишком хороший подчиненный, чтоб запротестовать, но весь его вид выражал разочарование. Надо было смягчить отказ, объясниться. Они могут убить генерала, хотя вполне вероятно, что это окажется драгун-ординарец. С другой стороны, они лишний раз привлекут внимание французов к уязвимости этой части побережья.

- Тогда они притащат полевые батареи, - продолжал Хорнблауэр, - всего-навсего девятифунтовки, но...

- Да, сэр. Они тоже могут доставить массу неприятностей, - неохотно согласился Буш. - Вы что-то задумали, сэр?

- Не я. Он. - Хорнблауэр махнул рукой в сторону Прибрежной эскадры, туда, где реял брейд-вымпел Пелью. Пелью командует эскадрой, и заслуга должна принадлежать ему.

Но брейд-вымпелу не долго оставалось реять. Вернулась шлюпка, возившая на "Тоннан" рапорт. Кроме припасов она привезла еще и официальные депеши.

- Сэр, - сказал Оррок, вручая депеши Хорнблауэру. - Коммодор прислал со мной матроса, у него для вас письмо.

- Где он?

На вид это был самый обычный матрос, в обычной одежде, какую выдают на вещевом складе. Шляпу он держал в руке, так что видна была толстая косица на соломенно-желтых волосах. Судя по ней, он на флоте давно. Хорнблауэр взял письмо и сломал печать.

"Мой дорогой Хорнблауэр,

Как мне ни больно, но я вынужден подтвердить в этом письме то, что Вы узнаете из переданных Вам официальных депеш: Ваш рапорт, который я только что получил, будет последним, который я имел удовольствие читать. Я поднимаю флаг в качестве контр-адмирала, командующего эскадрой, которая сейчас набирается для блокады Рошфора. Командование Прибрежной эскадрой принимает контр-адмирал У.Паркер. Я усиленно Вас ему рекомендовал, хотя Ваши действия говорят за Вас куда красноречивей. Но адмиралы, увы, склонны иметь любимцев, людей, хорошо знакомых им лично. Странно мне было бы спорить с ним, учитывая, что и я позволил себе иметь любимца, чьи инициалы Г.Х.! Теперь оставим эту тему и перейдем к другой, еще более личной.

Из Вашего рапорта я узнал, что Вы имели несчастье потерять вестового. Я взял на себя смелость прислать Вам взамен Джона Доути. Он был вестовым покойного капитана Стивенса с "Великолепного", и его удалось убедить, чтоб он добровольно вызвался на "Отчаянный". Насколько я понял, он имеет большой опыт в услужении джентльмену. Надеюсь, что Вам он подойдет и будет заботиться о Вас на протяжении многих лет. Если в эти годы его присутствие будет напоминать Вам обо мне, я буду очень рад.

Ваш искренний друг. Э.Пелью"

Несмотря на всю свою сообразительность, Хорнблауэр не сразу осознал прочитанное. Новости были плохие: плохо, что меняется руководство, и, по-своему, так же плохо, что ему навязали на голову барского слугу, который посмеется над его скромным хозяйством. Но если служба на флоте чему-нибудь и учит, так это безропотно сносить неожиданные повороты судьбы.

- Доути? - спросил Хорнблауэр.

- Сэр. - Доути смотрел почтительно, однако глаза у него были чуточку насмешливые.

- Вы будете моим слугой. Исполняйте свой долг, и вам нечего будет бояться.

- Да, сэр. Так точно, сэр.

- Личные вещи с вами?

- Так точно, сэр.

- Первый лейтенант пошлет кого-нибудь показать вам, куда повесить койку. Вы будете делить каюту с моим писарем.

Капитанский вестовой был единственным рядовым матросом на судне, который не спал в тесноте вместе со всеми.

- Есть, сэр.

- После этого можете приступать к своим обязанностям.

- Есть, сэр.

Прошло всего несколько минут. Хорнблауэр, сидя в каюте, увидел как в дверь проскользнула молчаливая фигура

- Доути знал, что личный слуга не должен стучаться, если узнал от часового, что капитан один.

- Вы обедали, сэр?

Хорнблауэр не смог сразу ответить - позади был суматошный день, сменивший бессонную ночь. Пока он думал, Доути почтительно смотрел поверх его левого плеча. Глаза у Доути были голубые-голубые.

- Нет, не обедал. Можете что-нибудь для меня приготовить.

- Да, сэр.

Голубые глаза скользнули по каюте и ничего не обнаружили.

- Нет. Своих запасов у меня нет. Вам придется идти на камбуз. Мистер Симмондс что-нибудь для меня найдет. - (Корабельный кок, будучи унтер-офицером, именовался "мистер"). - Нет. Подождите. Где-то на этом судне есть два омара. Вы найдете их на рострах, в бочке с морской водой. Это мне напомнило. Ваш предшественник мертв уже почти сутки, и все это время воду не меняли. Займитесь этим. Пойдете к вахтенному офицеру с моими приветствиями, и попросите его вооружить помпу для мытья палубы и сменить воду. Тогда один омар останется живым, а другого вы приготовите мне на обед.

- Да, сэр. Или вы могли бы съесть одного сегодня вечером в горячем виде, а другого завтра утром в холодном, если я сварю их обоих, сэр.

- Мог бы, - согласился Хорнблауэр, воздерживаясь от прямого ответа.

- Майонез... - сказал Доути. - На этом корабле есть яйца, сэр? Оливковое масло?

- Нет! - прохрипел Хорнблауэр. - На этом корабле нет никаких капитанских запасов, кроме двух проклятых омаров!

- Да, сэр. Тогда я подам этого с топленым маслом и подумаю, что сделать завтра, сэр.

- Делайте, что хотите, ко всем чертям, только не лезьте ко мне, - сказал Хорнблауэр.

Настроение его стремительно ухудшалось. Мало того, что он должен штурмовать батареи, он еще должен заботиться, чтоб омары не подохли. А Пелью покидает Брестский флот: официальные приказы, которые Хорнблауэр только что прочитал, подробно объясняли, как салютовать завтра новым флагам. А завтра этот проклятый Доути с его дурацким майонезом (черт его еще знает, что это такое), начнет рыться в штопанных рубашках своего нового хозяина.

- Да, сэр, - сказал Доути и исчез так же бесшумно, как появился.

Хорнблауэр поднялся на палубу в надежде немного разогнать накатившую на него тоску. Первый порыв свежего вечернего ветерка подействовал на него умиротворяюще, как, впрочем, и вид офицеров, поспешивших на подветренную сторону шканцев, освобождая ему наветренную. У Хорнблауэра было столько места для прогулки, сколько он мог пожелать - пять длинных шагов вперед и пять длинных шагов назад - но всем остальным придется теперь прохаживаться в тесноте. Ну и пусть. Хорнблауэру пришлось трижды переписывать рапорт - сперва начерно, потом набело, и, наконец, копию для себя. Кое-кто из капитанов поручил бы эту работу писарю, но только не Хорнблауэр. Капитанские писари имеют обыкновение злоупотреблять положением доверенного лица: на корабле есть офицеры, которые непрочь узнать мнение капитана о них и его планы на будущее. Мартин такой возможности не получит. Придется ему довольствоваться судовыми ролями, ведомостями и прочими бумажками, которые отравляют капитану жизнь.

Теперь Пелью их покидает, и это настояще бедствие. Сегодня утром Хорнблауэр даже позволил себе помечтать, что наступит невыразимо прекрасный день, когда его назначат настоящим капитаном. Для этого требовалась мощная протекция, и на флоте, и в Адмиралтействе. С переводом Пелью Хорнблауэр теряет друга на флоте. Когда ушел в отставку Парри, он потерял друга в Адмиралтействе - больше он ни души там не знает. Сделаться капитан-лейтенантом было неимоверной удачей. Когда "Отчаянный" спишет команду, три сотни честолюбивых молодых капитан-лейтенантов (двоюродные братья и племянники влиятельных людей) будут претендовать на его место. Ему придется гнить на берегу, на половинном жалованье. С Марией. С Марией и ребенком. С какой стороны ни посмотреть, никакого просвета.

Нет, это не метод выбраться из грозившего окутать его мрака. Он написал Марии письмо, которым можно гордиться - спокойное, бодрое и настолько нежное, насколько он счел возможным. Вот на вечернем небе сверкает Венера. Морской ветер бодрящ и свеж. Без сомнения, мир этот гораздо лучше, чем представляется его измученному сознанию. На то, чтоб убедить Хорнблауэра в этом, потребовался целый час. Наконец монотонная ходьба помогла ему немного развеяться. Он чувствовал здоровую усталость, и, едва об этом подумав, понял, что зверски голоден. Он несколько раз видел, как Доути пробежал по палубе - как бы глубоко ни погружался Хорнблауэр в свои мысли, он, сознательно или бессознательно, примечал все, что творилось на корабле. Он уже начал терять терпение, а ночь окончательно сгустилась, когда прогулку его прервали.

- Ваш обед готов, сэр.

Перед ним почтительно стоял Доути.

- Очень хорошо. Иду.

Хорнблауэр сел за стол в штурманской рубке, Доути поместился в тесном пространстве за стулом.

- Минуточку подождите, сэр, пока я принесу ваш обед с камбуза. Разрешите я налью вам сидра, сэр?

- Нальете мне...

Но Доути уже наливал из кувшина в чашку. Потом он исчез. Хорнблауэр с опаской отхлебнул. Сомнений быть не могло - это превосходный сидр - в меру терпкий и в меру сладкий. После воды, месяц простоявшей в бочках, он казался божественным. После первого осторожного глоточка Хорнблауэр запрокинул голову и с наслаждением вылил в глотку все содержимое чашки. Он не начал еще обдумывать это странное явление, как Доути вновь проскользнул в штурманскую рубку.

- Тарелка горячая, сэр, - сказал он.

- Это что за черт? - спросил Хорнблауэр.

- Котлеты из омара, сэр, - сказал Доути, подливая ему сидра, затем жестом - не то чтоб совсем незаметным - указал на деревянный соусник, который поставил на стол вместе с тарелкой. - Масляный соус, сэр.

Изумительно. На тарелке лежали аккуратные коричневые котлетки, внешне ничем омара не напоминающие. Хорнблауэр осторожно полил их соусом и попробовал. Вкусно было необычайно. Провернутый омар. Тут Доути снял крышку с надтреснутого блюда для овощей. Это была воплощенная мечта - золотистая, молодая картошка. Хорнблауэр поспешно положил ее себе на тарелку и чуть не обжег рот. Ничто не сравнится по вкусу с первой в году молодой картошкой..

- Она прибыла вместе с овощами, сэр, - объяснил Доути. - Я еле-еле успел спасти ее.

Хорнблауэру не надо было спрашивать, от кого пришлось спасать молодую картошку. Он достаточно знал Хьюфнила, баталера, и догадывался, какие аппетиты у кают-компании. Котлеты из омара, молодая картошка и чудесный масляный соус - Хорнблауэр наслаждался обедом, решительно заставив себя не думать о том, что корабельные сухари в хлебнице - с жучками. Он привык к жучкам, которые обыкновенно заводились после первых же месяцев в море или даже раньше, если сухари достаточно долго пролежали на складе. Отламывая еще кусочек котлеты, Хорнблауэр решил, что не позволит жучку в сухаре испортить ему всю обедню.

Он еще раз отхлебнул сидра, прежде чем догадался спросить, откуда же этот сидр взялся.

- Я приобрел его в кредит от вашего имени, сэр, - сказал Доути. - Я взял на себя смелость, сэр, пообещать за него четверть фунта табаку.

- И у кого же?

- Сэр, - ответил Доути. - Я обещал не говорить.

- Что ж, очень хорошо, - сказал Хорнблауэр. Источник у сидра мог быть только один - "Камилла", суденышко для ловли омаров, захваченное им прошлой ночью. Конечно, у бретонских рыбаков был с собой бочонок, и кто-то из команды их ограбил - скорее всего Мартин, капитанский писарь.

- Надеюсь, вы купили весь бочонок? - спросил Хорнблауэр.

- К сожалению, сэр, только часть. Все, что осталось. Из двухгалонного бочонка сидра - а Хорнблауэр надеялся, что он может быть и побольше - Мартин вряд ли выпил за сутки больше галлона. А Доути, видимо, заметил бочонок в каюте, которую делил с Мартином. Хорнблауэр был уверен, что Доути пришлось не только пообещать Мартину четверть фунта табаку, но и поднажать на него, чтоб убедить расстаться с бочонком, но Хорнблауэра это не волновало.

- Сыр, сэр, - сказал Доути. Все остальное, что было на столе, Хорнблауэр уже съел.

Сыр, из корабельных запасов был совсем не плох, масло свежее, видимо, на борт поступили новые бочонки, и Доути как-то до них добрался, хотя прежнее, прогорклое масло и не было израсходовано до конца. Кувшин с сидром почти опустел. Хорнблауэр не помнил, чтоб за последние дни он хоть раз чувствовал себя так хорошо.

- Я лягу спать, - объявил он.

- Да, сэр.

Доути открыл дверь штурманской рубки, и Хорнблауэр вошел в свою каюту. Лампа раскачивалась на палубном бимсе. Штопаная ночная рубашка лежала на койке. Может быть, таково было действие сидра, но присутствие Доути совсем не стесняло. Хорнблауэр почистил зубы и снял сюртук, который Доути тут же подхватил. Доути поднял и расправил упавшие штаны, а когда Хорнблауэр рухнул в койку, Доути склонился над ним и натянул сверху одеяло.

- Я почищу сюртук, сэр. Вот халат, если вас позовут ночью, сэр. Погасить лампу, сэр?

- Да.

- Спокойной ночи, сэр.

До следующего утра Хорнблауэр не вспоминал, что Гримс повесился в его каюте. До следующего утра Хорнблауэр не вспоминал те ужасные минуты в пороховом погребе. Доути уже показал, на что годится.

12

Отгремел салют. Пелью поднял адмиральский флаг и "Тоннан" отправился готовить блокаду Рошфора. На "Неустрашимом" взмыл флаг адмирала Паркера. Каждый флаг приветствовали по тридцать пушечных выстрелов с каждого корабля. Французы со склонов холмов видели дым, слышали выстрелы. Флотские офицеры среди них догадались, что еще один контр-адмирал присоединился к Ла-Маншскому флоту. Должно быть, они грустно качали головами, видя новое свидетельство растущей мощи британского флота.

Хорнблауэр пристально вглядывался за Гуль над темными силуэтами Девочек. Он считал военные корабли, стоящие на Брестском рейде. Восемнадцать линейных судов, семь фрегатов, но на всех команда уменьшена до полной невозможности, запасы недоукомплектованы - куда им тягаться с пятнадцатью превосходными линейными кораблями Корнваллиса, поджидающими снаружи. Моральное и физическое превосходство англичан росло с каждым днем, проведенным ими в море. Нельсон в Тулоне, а теперь и Пелью в Рошфоре сходным образом противостояли другим французским эскадрам. Под их защитой британский торговый флот мог никого не бояться, кроме каперов, к тому же торговые суда, собранные в большие караваны, охранялись другими британскими эскадрами, численно превосходящими блокадные флота. Тросы и пенька, лес, железо и медь, скипидар и соль, хлопок и селитра беспрепятственно текли к Британским островам и так же свободно циркулировали вдоль их берегов, поддерживая бесперебойную работу корабельных верфей, в то время как французские верфи простаивали, пораженные гангреной, неминуемо наступающей вслед за остановкой кровообращения.

Но ситуация продолжала оставаться опасной. Вдоль побережья Ла-Манша было сосредоточено двести тысяч солдат, самая могучая армия мира, а в портах от Сен-Мало до Остенде стояла семитысячная флотилия плоскодонных судов. Адмирал Кейт с его фрегатами и семью линейными кораблями охранял Ла-Манш от посягательств Бонапарта: пока английский флот держит контроль над проливом, вторжение невозможно.

Однако контроль этот в некотором смысле ненадежен. Если восемнадцать линейных кораблей выйдут из Бреста, обойдут Уэссан и войдут в Ла-Манш, сумев отвлечь каким-то образом Корнваллиса, то Кейта они могут разбить. Трех дней хватит, чтоб погрузить на корабли и перевезти через Ла-Манш французскую армию, и Бонапарт будет слать декреты из Виндзорского замка, как уже слал из Милана и Брюсселя. Корнваллис и его эскадра, "Отчаянный" и его более могучие товарищи, вот кто делал это невозможным; мгновенная беспечность, малейшая оплошность, и трехцветное знамя взовьется над лондонским Тауэром.

Хорнблауэр считал корабли на Брестском рейде, сознавая, что эта ежедневная рутина - крайнее, самое дерзкое выражение морского владычества Англии. У Англии есть сердце, рука и мозг, а он сам и "Отчаянный" - чуткий кончик пальца этой длинной руки. Девятнадцать линейных кораблей - два из них трехпалубные. Семь фрегатов. Те же, что вчера. Ни один из них не выскользнул ночью незамеченным, через проходы Фур или Ра.

- Мистер Форман! Сигнальте флагману, пожалуйста. "Враг на якоре. Ситуация не изменилась".

Форман не раз уже подавал этот сигнал, но Хорнблауэр, ненавязчиво наблюдая за ним, видел, что он проверяет номера по сигнальной книге. Форман обязан знать назубок тысячу условных сигналов, но это хорошо, что он проверяет себя, когда позволяет время. Одна неверная цифра может послать сообщение, что неприятель вышел из залива.

- Флагман подтверждает, сэр, - доложил Форман.

- Очень хорошо.

Пул, вахтенный офицер, занес этот эпизод в черновой журнал. Матросы мыли палубу, солнце вставало на горизонте. Начинался погожий день, обещая быть таким же, как любой другой.

- Семь склянок, сэр, - доложил Провс. Полчаса до конца отлива, время поворачивать прочь от наветренного берега, пока не начался прилив.

- Мистер Пул! Поворот через фордевинд, пожалуйста. Курс вест-тень-норд.

- Доброе утро, сэр.

- Доброе утро, мистер Буш.

Буш знал, что лучше не вступать в дальнейшие разговоры. Он сосредоточился на том, как матросы перебрасопливают грот-марсель, и как Пул управляет кораблем, Хорнблауэр прочесывал подзорной трубой северный берег, ища признаки перемен. Внимание его привлек небольшой гребень, за которым встретил свою смерть капитан Джонс. В это время Пул доложил:

- Ветер становится западнее, сэр. Не могу держать вест-тень-норд.

- Держите вест-норд-вест, - сказал Хорнблауэр, не отрывая подзорную трубу от глаза.

- Есть, сэр. Вест-норд-вест, курсом крутой бейдевинд. - В голосе Пула чувствовалось облегчение. Редкий офицер не занервничает, докладывая капитану, что его последний приказ невозможно исполнить.

Хорнблауэр почувствовал, что Буш встал рядом с ним, направив подзорную трубу в ту же сторону.

- Войсковая колонна, сэр, - сказал Буш.

- Да.

Хорнблауэр видел, как голова колонны взбирается на гребень. Теперь он следил, какова же будет ее длина. Колонна вползала на гребень, похожая издали на гусеницу. А! Вот и объяснение. Рядом с гусеницей появилась цепочка муравьев. Полевая артиллерия - шесть пушек, зарядные ящики, позади армейская фура. Голова гусеницы уже вползла на следующий гребень, и только тогда хвост появился на первом. Пехотная колонна длиною более мили, пять тысяч солдат или даже больше - дивизия с сопутствующей батареей, может быть, это просто маневры части Брестского гарнизона, но в таком случае они движутся что-то слишком поспешно и целенаправленно.

Хорнблауэр повел трубой дальше вдоль берега. Вдруг он вздрогнул и сглотнул от возбуждения. Характерный люггерный парус французского каботажного судна огибал мыс Сен-Матье. За ним еще два - и еще. Неужели кучка каботажных судов пытается прорваться в Брест среди бела дня на глазах у "Отчаянного"? Очень маловероятно. Загремели пушки - видимо, стреляла полевая батарея. За каботажными судами появился английский фрегат, за ним другой; их стало видно, когда маленькие суденышки начали поворачивать оверштаг. Когда же суденышки легли на другой галс, ясно стало, что они не несут флагов.

- Призы, сэр. А это "Наяда" и "Дорида" - сказал Буш. Видимо, два британских фрегата проползли под покровом тьмы через пролив Фур в обход Уэссана и захватили каботажные суда, укрывшиеся в заливчиках Ле Конке. Без сомнения, отличная операция, но если бы батарея Пти Мину не была взорвана, призы не удалось бы сюда привести. Фрегаты легли на другой галс, следуя в кильватере каботажных судов, словно пастушьи собаки за стадом овец. Они с триумфом вели свои призы к Прибрежной эскадре с тем, чтобы отправить их в Англию для продажи. Буш опустил подзорную трубу и смотрел прямо на Хорнблауэра. К ним подошел Провс.

- Шесть призов, сэр, - сказал Буш.

- На тысячу фунтов потянет каждый, сэр, - заметил Провс. - Больше, если это флотские припасы, а я думаю, оно так и есть. Шесть тысяч фунтов. Семь тысяч. И продать их можно без хлопот, сэр.

В соответствии с королевской декларацией, изданной сразу по объявлении войны, призы, захваченные Королевским Флотом, становились полной собственностью тех, кто их захватил. Такова традиция.

- А мы были вне пределов видимости, сэр, - сказал Буш.

Та же декларация включала в себя условие: стоимость призов, за вычетом адмиральской доли, делилась между всеми кораблями, находившимися в пределах видимости на момент, когда захваченное судно спустило флаг.

- Мы и не могли там быть, - сказал Хорнблауэр. Он честно подразумевал, что "Отчаянный" был слишком занят наблюдениями за Гулем. Однако слова его были поняты превратно.

- Нет, сэр, пока... - Буш вовремя оборвал фразу, в которой иначе можно было бы усмотреть бунт против начальства. Он чуть было не сказал: "пока нами командует адмирал Паркер", но остановился, поняв, что Хорнблауэр имел в виду.

- Одна восьмая составит почти тысячу фунтов, - продолжал Провс.

Восьмая часть стоимости призов, по декларации, делилась между лейтенантами и штурманами, принимавшими участие в захвате. Хорнблауэр делал свои подсчеты. Две восьмых делили между собой капитаны, и, если б "Отчаянный" участвовал в операции вместе с "Наядой" и "Доридой", Хорнблауэр стал бы богаче на пятьсот фунтов.

- А ведь это мы открыли им путь, сэр, - продолжал Провс.

- Это вы, сэр... - Буш во второй раз оборвал фразу.

- Таковы прелести войны, - весело сказал Хорнблауэр. - Вернее, ее неприятности.

Он был твердо убежден в порочности всей системы призовых денег, которая, по его мнению, снижала боевые качества флота. Он сказал себе, что просто зелен виноград, что считал бы иначе, случись ему заработать много призовых денег. Но сейчас он не мог себя переубедить.

- Эй, на баке! - закричал Пул, стоявший возле нактоуза. - Бросать лот на русленях!

Три старших офицера, стоявшие у коечных сеток, вздрогнули, возвращаясь к действительности. У Хорнблауэра мороз пробежал по коже. Он впал в непростительную беспечность. Он совершенно забыл, какой задал курс. "Отчаянный" преспокойно несся навстречу опасности, еще немного, и он сел бы на мель. Это всецело вина Хорнблауэра, результат его невнимательности. Сейчас не было времени укорять себя. Он сказал громко, стараясь, чтоб голос его не дрожал.

- Спасибо, мистер Пул. Отмените этот приказ. Положите судно на другой галс, пожалуйста.

Буш и Провс выглядели, как побитые псы. Это была их обязанность, в особенности Провса, предупредить капитана, что "Отчаянному" грозит навигационная опасность. Они прятали глаза, притворясь, будто с неподдельным интересом следят, как Пул поворачивает судно оверштаг. Заскрипели перебрасопливаемые реи, паруса захлопали и снова наполнились, ветер задул на лица офицеров с другой стороны.

- Руль круто под ветер! - скомандовал Пул, заканчивая маневр. - Фока-галс! Булини выбрать!

"Отчаянный" лег на новый курс, подальше от коварного берега, к которому так неосторожно приблизился. Опасность миновала.

- Вы видите, джентльмены, - холодно сказал Хорнблауэр. Он подождал, пока Буш и Провс повернутся к нему, и продолжил. - Вы видите, джентльмены, что система призовых денег имеет много недостатков. Я только что узнал еще об одном, и вы, я надеюсь тоже. Все, спасибо.

Они поплелись прочь. Хорнблауэр остался у коечных сеток, жестоко себя ругая. Это первый случай беспечности в его десятилетней морской карьере. Он делал ошибки по незнанию, по неловкости, но никогда прежде по беспечности. Если б вахтенный офицер оказался дураком, они сейчас сидели бы на мели. Если б "Отчаянный" сел на мель в ясную погоду при слабом ветре, Хорнблауэр был бы конченым человеком. Трибунал, увольнение со службы, и потом?.. В приступе самобичевания Хорнблауэр говорил себе, что не сумеет заработать на хлеб даже себе, не говоря уже о Марии. Он мог бы, возможно, завербоваться простым матросом, но при своих неловкости и рассеянности вскоре стал бы жертвой кошек и боцманской трости. Лучше смерть. Его зазнобило.

Теперь он обратил внимание на Пула, бесстрастно стоявшего у нактоуза. Что побудило его приказать, чтоб бросали лот? Была ли это обычная осторожность, или тактичный способ привлечь внимание капитана? Теперешнее поведение Пула не давало ключа к разгадке. С начала плавания Хорнблауэр внимательно изучал своих офицеров. Он не заметил за Пулом особой изобретательности или такта, однако готов был признать, что они вполне могли присутствовать скрытно. В любом случае, он должен предположить их наличие. Хорнблауэр неспешно прошел на шканцы.

- Спасибо, мистер Пул, - сказал он медленно и очень отчетливо.

Пул козырнул в ответ, но его простодушное лицо ничего не выразило. Хорнблауэр пошел дальше - заинтригованный и даже довольный, что его вопрос остался без ответа. Это ненадолго отвлекло его от мучительных укоров совести.

Полученный урок тревожил его все лето. Если б не муки совести, в эти золотые месяцы блокада Бреста была бы для "Отчаянного" и Хорнблауэра увеселительной прогулкой по морю, хотя прогулкой и жутковатой. Некие светские богословы выдвинули теорию, согласно которой грешники в аду вынуждены бесконечно повторять грехи, совершенные ими при жизни, к бесконечной скуке и пресыщению. Так и Хорнблауэр провел эти приятные месяцы, занимаясь приятными делами, пока не почувствовал, что сыт ими по горло. День за днем, ночь за ночью в продолжении самого чудесного лета, какое знало человечество, "Отчаянный" курсировал на подступах к Бресту. Он приближался к Гулю в конце прилива и осторожно отходил в безопасность к концу отлива. Он подсчитывал численность французского флота и докладывал результаты наблюдений адмиралу Паркеру. Он дрейфовал по спокойному морю под слабым ветерком. Когда ветер дул с запада, он отходил подальше от подветренного берега; когда ветер дул с востока, лавировал обратно, чтоб сторожить засевших в логове французов.

Это были месяцы страшной опасности для Англии, когда Grand Armee, великая двухсоттысячная армия французов стояла в тридцати милях от кентского побережья, но для "Отчаянного" эти месяцы были спокойными, хотя и протекали вблизи неприятельских батарей. Иногда спокойствие нарушали каботажные суда, пытавшиеся прорвать блокаду, иногда налетали шквалы, и надо было брать марсели в рифы. Бывали ночные встречи с рыбачьими судами, беседы с бретонскими капитанами за стаканчиком рома, покупка омаров, крабов и сардин - и последнего декрета "Inscription Maritime" или недельной давности "Монитора".

Хорнблауэр видел в подзорную трубу, как муравьями ползают рабочие, восстанавливая взорванные батареи. Недели три он наблюдал, как возводят леса на Пти Мину. Потом три дня подряд медленно поднимали новую мачту для семафора. В последующие дни укрепили горизонтальные и вертикальные крылья; к концу лета они снова заработали, докладывая о передвижениях блокадной эскадры.

Да, много пользы будет от этого французам, засевшим на Брестском рейде. Безделье и подавленность неизбежно скажутся на них. Пусть медленно растет число судов, готовых к выходу в море, пусть медленно набирается на них команда, но с каждым днем баланс сил все больше и больше смещается в пользу британцев, постоянно тренирующихся на море, получающих морем дань со всего мира.

Однако за это надо платить: морское владычество не дается просто так, волею судеб. Ла-Маншский флот платил кровью, потом, жизнями и свободой всех своих офицеров и матросов. Ряды их медленно, но неуклонно редели. Обычные болезни наносили сравнительно небольшой урон: среди здоровых молодых людей, изолированных от всего мира они были редки, хотя после прибытия из Англии провиантских судов и вспыхивали эпидемии простуды, а ревматизм - обычная болезнь моряков - присутствовал постоянно.

Потери происходили главным образом по другим причинам. Случалось, матросы по неосторожности падали с реев. Другие надрывались, и это случалось часто - несмотря на сложную систему блоков и талей часто приходилось поднимать тяжести вручную. Матросы отдавливали себе пальцы и ноги, спуская тяжелые бочки с провизией в шлюпки с провиантских судов и поднимая их на палубы военных кораблей. А это, несмотря на все усилия врачей, часто приводило к гангрене, ампутации и смерти. Случалось, что во время артиллерийских учений неосторожный матрос терял руку, забивая заряд в плохо пробаненную пушку, или попадал под отдачу, не успев вовремя отскочить. Три человека за год погибли в драках - это случалось, когда скука переходила в истерию и в дело шли ножи. Во всех трех случаях расплатой была еще одна жизнь - жизнь за жизнь. Виновных вешали, корабли собирали вместе, команды выстраивали по бортам смотреть, что бывает, когда человек теряет контроль над собой. И один раз команды выстраивали по бортам смотреть, что бывает с человеком, совершившим преступление худшее, чем убийство - вешали несчастного молодого матроса, поднявшего руку на офицера. Такого рода происшествия были неизбежны на кораблях, монотонно лавирующих туда и обратно по серому бесприютному морю.

К счастью для "Отчаянного", им командовал человек, не выносивший любого рода безделья и монотонности. Карты Ируазы были из рук вон плохи: "Отчаянный" проходил профиль за профилем, делал замеры глубин, проводил бесчисленные триангуляции мысов и холмов. Когда у эскадры кончился песок, необходимый для поддержания безупречной чистоты палуб, именно "Отчаянный" восполнил недостачу - нашел заброшенный заливчик и высадил десант, посягнув на хваленое всевластие Бонапарта. Проводились соревнования по рыбной ловле, в ходе которых почти удалось преодолеть застарелое отвращение нижней палубы к рыбному меню. Приз в виде фунта табаку той артели, которая выловит самую большую рыбину, заставил все артели изобретать усовершенствованные крючки и наживки. Проводили опыты по управлению судном, сравнивали новые и устаревшие методы, с помощью точных замеров лагом проверяли действие взятых на гитовы за середину марселей. Или, приняв, что оторвался руль, вахтенные офицеры заставляли команду управлять судном с помощью одних парусов.

Хорнблауэр находил себе пищу для ума в разработке навигационных проблем. Условия для наблюдений луны были идеальные, а с их помощью путем бесконечных расчетов можно было придти к точному определению долготы - этот вопрос интересовал еще карфагенян. Хорнблауэр решил усовершенствоваться в этом методе, к крайнему огорчению своих офицеров и молодых джентльменов, которым тоже пришлось заниматься наблюдениями луны и расчетами. За это лето долгота Девочек была вычислена на "Отчаянном" раз сто, почти со ста различными результатами.

Хорнблауэр это занятие нравилось, особенно когда он почувствовал, что приобретает необходимую сноровку. Той же легкости он пытался добиться в еженедельных письмах к Марии, но подобного удовлетворения не получал. Количество ласковых слов ограничено; не так уж много способов сказать, что он по ней скучает и надеется, что ее беременность развивается благополучно. Есть только один способ оправдаться, что он, вопреки своему обещанию, не возвращается в Англию, а Мария в последних письмах начала немного брюзжать на тяготы службы. Периодически прибывали водоналивные суда, когда приходилось с огромным трудом переправлять застоявшуюся уже жидкость на "Отчаянный". Загрузив на борт очередные восемнадцать тонн воды, Хорнблауэр всякий раз ловил себя на мысли, что теперь еще месяц писать письма Марии.

13

Судовой колокол пробил два раза. Шесть часов вечера. Первая собачья вахта закончилась в сгущающейся темноте.

- Солнце зашло, сэр, - сообщил Буш.

- Да, - согласился Хорнблауэр.

- Ровно шесть часов. Равноденствие, сэр.

- Да, - снова согласился Хорнблауэр. Он отлично знал, что Буш скажет дальше.

- Задует западный штормовой ветер, сэр, или меня зовут не Уильям Буш.

- Вполне вероятно, - сказал Хорнблауэр, который сегодня с утра принюхивался к ветру.

Хорнблауэр был в этом смысле еретиком. Он не верил, что стоит дню стать на минуту короче двенадцати часов, как тут же с запада задуют штормовые ветры. Они дуют в это время, потому что наступает зима, но девяносто девять моряков из ста верят, что существует более прямая, более таинственная связь.

- Ветер крепчает и море начинает волноваться, сэр, - непреклонно продолжал Буш.

- Да.

Хорнблауэр боролся с искушением. Ему хотелось объявить, что это никак не зависит от времени захода. Но он знал, что подобное мнение Буш выслушает со снисходительным терпением, как выслушивают детей, чудаков и капитанов.

- У нас воды на двадцать восемь дней, сэр, на двадцать четыре, учитывая утечку и неполное заполнение бочек.

- Тридцать шесть, на сокращенном рационе, - поправил Хорнблауэр.

- Да, сэр, - выразительно ответил Буш.

- Я отдам приказ через неделю, - сказал Хорнблауэр. Ни один штормовой ветер не будет дуть месяц без перерыва, но второй шторм может начаться раньше, чем водоналивные суда доберутся из Плимута. Корнваллис так организовал доставку, что за шесть месяцев, проведенных в море, Хорнблауэру еще ни разу не приходилось снижать норму выдачи воды. Если до этого дойдет, значит, станет одной мучительной проблемой больше.

- Спасибо, сэр, - Буш козырнул и пошел прочь по темнеющей палубе.

Проблемы были самые разные. Вчера утром Доути показал Хорнблауэру, что его форменный сюртук протерся на локтях до дыр. У Хорнблауэра было всего лишь два сюртука, не считая парадной формы. Доути мастерски пришивал заплатки, но на всем корабле не нашлось куска в точности такой же выцветшей материи. Мало того - почти все штаны светились на заду, а Хорнблауэр не мог представить себя в мешковатых казенных штанах, какие выдавали матросам. И все же, раз свои кончаются, надо будет отложить пару казенных, пока еще есть. Хорнблауэр носил сейчас теплое нижнее белье. В апреле казалось, что трех комплектов более чем достаточно, но теперь приближаются шторма, он часто будет промокать до нитки почти без надежды высушиться. Хорнблауэр выругался и решил хотя бы поспать, предчувствуя, что выспаться не удастся. По крайней мере он отлично пообедал: Доути потушил хвост, самую презираемую часть казенного быка, и приготовил из него королевское блюдо. Быть может, это последний хороший обед на ближайшее будущее - зима влияет не только на море, но и на сушу, значит, до следующей весны не приходится ждать других овощей, кроме картошки и капусты.

Хорнблауэр был прав, думая, что не выспится. Некоторое время он не мог заснуть, лежал, чувствуя, как сильно кренится судно, и пытался принудить себя встать, одеться и крикнуть, чтоб принесли свет - тогда он мог хотя бы почитать - но тут в дверь заколотили.

- Флагман сигналит, сэр.

- Иду.

Доути действительно был лучшим из слуг - он появился в то же мгновение с "летучей мышью".

- Вам понадобится бушлат, сэр, и дождевик. Ваша зюйдвестка, сэр. Лучше вам надеть шарф, сэр, чтоб бушлат не намок.

Обмотанный вкруг шеи шарф впитывает брызги, которые иначе проникли бы между зюйдвесткой и воротником дождевика. Доути упаковывал Хорнблауэра в его одежды, как заботливая мать, собирающая сына в школу, только оба они качались и спотыкались на кренящейся палубе. Потом Хорнблауэр вышел в ревущую темноту.

- Белая ракета и два фальшфейера с флагмана, сэр, - доложил Янг. - Это значит "занять позицию на удалении от берега".

- Спасибо. Какие паруса мы поставили? - Хорнблауэр мог угадать ответ по тому, как вело себя судно, но хотелось знать наверняка. Увидеть в темноте он не мог.

- Марсели в два рифа и грот, сэр.

- Уберите грот и положите судно на левый галс.

- Левый галс. Есть, сэр.

Сигнал "занять позицию на удалении от берега" означал, что Ла-Маншский флот уходит. Основная его часть займет позицию в семидесяти милях мористее Бреста, подальше от коварного наветренного берега. Если шторм окажется настолько силен, что невозможно станет оставаться в море, корабли смогут добраться отсюда до Торского залива, минуя Уэссан с одной стороны и Старт с другой. Прибрежная эскадра будет на тридцать миль ближе к берегу. Это самые маневренные суда, они смогут выдержать дополнительный риск для того, чтоб держаться поближе к Бресту на случай, если внезапная перемена ветра позволит французам выбраться оттуда.

Но дело было не только в том, что французские корабли могут выйти из Бреста, а в том, что другие французские грабли могут туда войти. Атлантику бороздили несколько маленьких французских эскадр - на одной из них находился родной брат Бонапарта со своей женой-американкой - и все они отчаянно стремились попасть во французский порт раньше, чем кончится пресная вода и провиант, так что "Наяда" "Дорида" и "Отчаянный" оставались караулить их на подступах к Бресту. Они лучше других смогут противостоять опасностям, а если не смогут, их не так и жалко. "Отчаянному" предписывалось занять позицию всего в двадцати милях к западу от Уэссана, там где скорее всего станет огибать остров уходящее от шторма французское судно.

В темноте возник Буш и закричал, стараясь переорать ветер:

- Равноденствие, сэр, как я и говорил!

- Да.

- И будет еще хуже!

- Без сомнения.

"Отчаянный" шел в крутой бейдевинд, взмывая и падая на невидимых волнах, которые ветер бил о его левый борт. Хорнблауэр с обидой подумал, что Бушу это доставляет удовольствие. Резкий ветер и встречный курс бодрили Буша после долгих погожих дней, а сам Хорнблауэр с трудом держался на ногах и начал уже сомневаться в своем желудке.

Ветер ревел и брызги окатывали палубу. Вся ночь наполнилась шумом. Хорнблауэр ухватился за коечную сетку. Он видел в детстве, как цирковые наездники мчатся по кругу, стоя на двух лошадях одновременно. Ему сейчас приходилось не легче. И цирковым наездникам не выплескивают периодически в лицо по ведру воды.

Сила ветра все время немного менялась. Это нельзя было даже назвать порывами; Хорнблауэр заметил, что ветер с каждым разом крепчает, но потом уже не слабеет. Подошвами ног, ладонями рук Хорнблауэр чувствовал, что "Отчаянный" все сильнее кренится и все хуже слушается руля. Слишком много парусов. Хорнблауэр стоял всего в ярде от Янга, но ему пришлось кричать:

- Четыре рифа на марселях!

- Есть, сэр.

Матросы с трудом пробирались на свои посты - вот когда оправдывали себя бесконечные учения. Матросы в темноте и суматохе выполняли то, чему научились в более спокойных условиях. Как только Янг заставил паруса заполоскать, снижая нагрузку, "Отчаянный" успокоился. Теперь матросы должны были выполнить цирковой трюк, в сравнении с которым усилия Хорнблауэра устоять на палубе оказывались сущим пустяком. Ни одному канатоходцу не приходится работать в кромешной тьме, в шторм, на ненадежном ножном перте или прикладывать такую силу, которая требуется матросу, чтоб закрепить риф-сезень, вися в пятидесяти футах над неумолимым морем. Даже укротитель, осторожно поглядывающий на своих коварных львов, не знает, что значит противостоять бездушной враждебности парусов, норовящих сорвать матросов с их ненадежной опоры.

Янг слегка повернул штурвал и паруса снова наполнились. "Отчаянный" накренился, яростно борясь с ветром. Лучший пример победы человеческого разума над слепыми силами природы - корабль, несущийся вперед тем быстрее, чем сильнее дует ветер, стремящийся его уничтожить. Хорнблауэр с трудом добрался до нактоуза и посмотрел, куда идет судно, просчитывая боковой снос и одновременно держа в голове карту побережья. Рядом стоял Провс, очевидно, занятый тем же самым.

- Я думаю, мы удаляемся от берега, сэр. - Провсу приходилось кричать каждый слог по отдельности. Хорнблауэр был вынужден поступать так же.

- Попробуем еще, пока можем.

Удивительно, как быстро летит время. Уже скоро рассвет. А шторм все усиливается: прошло двадцать четыре часа с тех пор, как Хорнблауэр почувствовал первые признаки его приближения, а он все еще не набрал полной силы. Похоже, он не скоро начнет стихать, дня через три, не раньше. Даже если шторм утихнет, ветер долго еще может дуть с запада, задерживая водоналивные и провиантские суда на пути из Плимута. И даже если они придут, "Отчаянный" может в это время оказаться на своей позиции вблизи Гуля.

- Мистер Буш! - Хорнблауэру пришлось подойти вплотную и ухватить Буша за плечо. - С сегодняшнего дня мы уменьшаем выдачу воды. До двух третей.

- Есть, сэр. Я думаю, это правильно, сэр. Буша мало беспокоили трудности, касались они матросов или его самого. Речь шла не об отказе от роскоши - уменьшить выдачу воды значило ухудшить и без того тягостное существование. Обычно выдавали по галлону в день на человека, и этого едва хватало, чтобы выжить. Две трети галлона в день - это неимоверно мало; через несколько дней ни о чем кроме жажды невозможно станет думать. И тотчас, словно в насмешку, заработали помпы. Упругость и гибкость, позволявшие "Отчаянному" выдерживать удары волн, означали однако, что воде легче проникнуть внутрь через швы выше и ниже ватерлинии. Вода накапливалась в трюме - один... два... три фута. Пока шторм не утихнет, команде придется, выбиваясь из сил, шесть часов ежедневно - по часу каждую вахту - откачивать воду.

Забрезжил серый рассвет. Ветер все усиливался и "Отчаянному" невмочь стало с ним бороться.

- Мистер Карджил! - (Карджил теперь стоял на вахте ) - Мы ляжем в дрейф. Положите судно под грот-стень-ги-стаксель.

Хорнблауэру пришлось орать во всю глотку. Наконец Карджил согласно кивнул.

- Все наверх! Все наверх!

Несколько минут тяжелой работы и дело сделано. Убрали марсели, "Отчаянный" уже не кренился так круто. Более мягкое действие грот-стеньги-стакселя удерживало его относительно прямо, и рулю не требовалось таких усилий, чтоб удерживать маленькое судно против ветра. Теперь оно вздымалось и падало посвободней, более причудливо и с меньшим напряжением. Шлюп по-прежнему бешено подпрыгивал и по-прежнему черпал воду наветренным бортом, но поведение его изменилось, стоило ему покориться ветру, отказаться от борьбы со стихией, грозившей разорвать его напополам.

Буш, указывая в наветренную сторону, протягивал Хорнблауэру подзорную трубу. Серый горизонт, поминутно заслоняемый вздымающимися валами, был еле виден. Небо и море заплясали перед объективом. Прочесывать горизонт в направлении, указанном Бушем, было трудно, делать это приходилось урывками, но наконец что-то мелькнуло в поле зрения. Вскоре Хорнблауэру удалось снова поймать его в подзорную трубу - сказывались долгие годы обращения с этим прибором - и рассмотреть получше.

- "Наяда", сэр, - прокричал Буш в самое ухо. Фрегат был в нескольких милях с наветренной стороны. Он, как "Отчаянный", лежал в дрейфе, поставив один из новомодных штормовых марселей, очень узкий и без рифов. Это, видимо, давало большие преимущества - даже одно снижение веса не могло не сказаться - но Хорнблауэр, глядя, как ведет себя "Отчаянный" под грот-стеньги-стакселем, не испытывал недовольства. Из вежливости он мог бы сказать об этом, возвращая трубу, но даже вежливость не могла заставить его беседовать на таком ветру, и Хорнблауэр ограничился кивком. Присутствие "Наяды" на западе подтверждало, что "Отчаянный" занял верную позицию, а за "Наядой" Хорнблауэр различил "Дориду", вздымавшуюся и падавшую на самом горизонте. Хорнблауэр сделал все, что от него требовалось. Разумный человек в таком случае должен позавтракать, пока есть такая возможность. Разумный человек не станет обращать внимание на желудок, встревоженный новым характером качки.

Приятная неожиданность случилась, когда Хорнблауэр добрался до своей каюты: явился с докладом Хьюфнил баталер, и выяснилось, что при первых признаков надвигающегося шторма Буш и Хьюфнил подняли с постели кока и заставили его варить пищу.

- Это замечательно, мистер Хьюфнил.

- Таков был ваш приказ, сэр.

Хорнблауэр вспомнил. Он оставил такую инструкцию как только прочитал приказы Корнваллиса, указывающие позицию "Отчаянного" на время западных штормовых ветров. До того, как из-за шторма пришлось погасить на камбузе огонь, Симмондс успел сварить в корабельных котлах триста фунтов соленой свинины и триста фунтов сушеного гороха.

- Почти совсем доварились, сэр, - сказал Хьюфнил. Значит ближайшие три дня - или даже четыре - матросы будут есть не одни сухари. Они получат холодную отварную свинину и холодную гороховую похлебку - ту самую, которой, согласно детской песенке, обжегся человек с Луны.

- Спасибо, мистер Хьюфнил. Вряд ли шторм продлится более четырех дней.

Столько и продолжался этот шторм, за которым наступила зима - худшая зима, какую знало человечество. Эти четыре дня "Отчаянный" лежал в дрейфе, волны молотили его, ветер бичевал. Хорнблауэр озабоченно просчитывал боковой снос. Когда ветер стал севернее, внимание Хорнблауэра с Уэссана переключилось на остров Сен, южнее подступов к Бресту. Лишь на пятый день "Отчаянный" смог поднять взятые в рифы марсели и лавировать обратно на позицию, а Симмондс - развести на камбузе огонь и накормить команду - а с ней и Хорнблауэра - горячей отварной говядиной вместо холодной вареной свинины.

Даже и теперь свежий ветер вздымал Атлантические валы на всю их исполинскую высоту. "Отчаянный" взлетал вверх, а потом стремительно падал вниз, одновременно закручиваясь штопором под ударами волн, бьющих в наветренный борт, по-своему, по-особому шатался, когда набегала "бродячая волна", и еще хуже раскачивался, когда необычно высокий вал отнимал ветер у парусов. Но помпы, работая по часу каждую вахту, поддерживали трюм сухими, а меняя галс каждые два часа, "Отчаянный" с трудом лавировал обратно в открытое море, выигрывая не более полумили против ветра на каждом галсе, чтобы в конце концов к следующему шторму добраться до прежней, более безопасной позиции.

ПОЛУЧИЛОСЬ, что эти шторма были как бы расплатой за слишком хорошее лето. Возможно, мысль эта была не такой уж нелепой. Во всяком случае, Хорнблауэр находил основания для теории, согласно которой непогода бушевала дольше обычного именно из-за того, что ее слишком долго сдерживало стоявшее все лето высокое давление. Так или иначе, крепкий ветер дул четыре дня после первого шторма и перешел в налетевшую с запада бурю, почти ураган. Кошмарные серые дни под низко нависшими тучами сменялись чуткими черными ночами, ветер без устали ревел в такелаже, наполняя уши неумолчным звоном, и казалось, что угодно отдашь за спокойную минутку, но ни за какую цену невозможно было купить и секундной передышки. Скрип и стон корабельной древесины мешался с ревом ветра, деревянные конструкции вибрировали вместе с такелажем. Не верилось, что тело и мозг, измученные беспрестанным шумом и усталостью, выдержат хотя бы еще минуту, но они выдерживали день за днем.

Буря сменилась крепким ветром, таким, что на марселях хватало одного рифа, и потом, невероятным образом, ветер вновь перешел в бурю, третью бурю за месяц, и вся команда обновила синяки, полученные в прежних падениях. И в эту бурю Хорнблауэр прошел через душевный кризис. Дело было не просто в расчетах, все было куда сложнее. Он пытался сохранять внешнюю невозмутимость, выслушивая утренние доклады Буша, Хьюфнила и Уоллеса (Уоллес был врач). Он мог бы собрать их на военный совет, оградить себя на будущее - получить их письменные заключения, дабы предъявить их следствию, если дело до того дойдет. Но это было бы не в характере Хорнблауэра - ответственность была воздухом, которым он дышал; так же не мог от нее уклониться, как не мог перестать дышать.

В тот день, когда удалось наконец поставить зарифленные марсели, он решился.

- Мистер Провс, я буду премного вам обязан, если вы укажете курс, чтобы нам подойти к "Наяде" на расстояние, с какого можно прочесть сигналы.

- Есть, сэр.

Хорнблауэр, стоявший на шканцах под адским, нестихающим ветром, ненавидел Провса за его беглый, вопросительный взгляд. Конечно, кают-компания обсуждала эту проблему между собой. Конечно, они знали о нехватке питьевой воды. Конечно, они знали, что Уоллес доложил о трех случаях воспаления десен - первом признаке цинги на флоте, цингу в целом победившем. Конечно, они гадали, когда же капитан сдастся, - возможно, даже заключали пари о конкретной дате. И проблема, и решение были его, а не их. "Отчаянный" лавировал по бурному морю к месту на ветре и немного впереди от "Наяды", чтобы флаги отдувались ветром под нужным углом и их можно было прочесть.

- Мистер Форман. Сигнальте "Наяде", пожалуйста. "Прошу разрешения вернуться в порт".

- "Прошу разрешения вернуться в порт". Есть, сэр. "Наяда" была единственным кораблем Прибрежной эскадры в пределах видимости, а значит, ее капитан был старшим на позиции. Любой капитан был старше капитана "Отчаянного".

- "Наяда" подтверждает, сэр, - доложил Форман, затем, через несколько секунд: - "Наяда" - "Отчаянному", сэр. "Вопрос".

Это можно было сформулировать и повежливее. Чамберс с "Наяды" мог бы просто посигналить "Будьте добры объяснить причину", или что нибудь в том же роде. Но простой вопросительный флажок поднять было и проще, и быстрее. Хорнблауэр сформулировал свой ответ так же лаконично.

- "Отчаянный" - "Наяде": "Воды на восемь дней". Хорнблауэр ждал, пока ответ появится на сигнальном фале "Наяды". Это не было согласие; если это и было разрешение, то разрешение с оговоркой: - "Наяда" - "Отчаянному", сэр, "Останьтесь еще на четыре дня".

- Спасибо, мистер Форман.

Хорнблауэр пытался ни голосом, ни выражением лица не выдать охвативших его чувств.

- Бьюсь об заклад, у него самого воды на два месяца, сэр, - сердито сказал Буш.

- Надеюсь, что так, мистер Буш.

До Торского залива семьдесят лиг; два дня пути при попутном ветре. Никакого запаса на случай непредвиденных обстоятельств. Если на исходе четвертого дня ветер сменится на восточный, что вполне возможно, они не доберутся до Торского залива и за неделю. Даже если подойдут водоналивные суда, они запросто могут разминуться с "Отчаянным". Даже если этого не случится, море может оказаться слишком бурным для шлюпок. Команде "Отчаянного" грозит смерть от жажды. Хорнблауэру нелегко было просить - он вовсе не желал показаться одним из тех капитанов, кто только и мечтает вернуться в порт. Он ждал до последнего. Чамберс увидел дело с другой стороны - люди часто смотрят так на чужие неприятности. Для Чамберса это был способ продемонстрировать непреклонность. Способ простой, удобный и дешевый.

- Пошлите, пожалуйста, такой сигнал, мистер Форман. "Спасибо. Возвращаюсь на позицию. До свидания". Мистер Провс, мы сможем отойти, как только получим подтверждение сигналу. Мистер Буш, с сегодняшнего дня выдача воды уменьшается до полгаллона.

Две кварты воды в день на все про все - да еще такой воды - это гораздо меньше, чем нужно для поддержания здоровья людям, живущим на солонине. Это означает не только муки жажды, но и болезни. С другой стороны это значит, что последняя капля воды будет выпита не через восемь, а через шестнадцать дней.

Капитан Чамберс не предвидел, как поведет себя погода, и, возможно, его нельзя за это винить. На четвертый день после обмена сигналами западный ветер снова, как ни трудно это вообразить, перешел в бурю, четвертую бурю этой штормовой осени. К концу послеполуденной вахты Хорнблауэра вызвали на палубу, чтоб он разрешил убрать зарифленные марсели и поставить штормовой стаксель. Уже темнело: равноденствие, когда солнце садилось в шесть, давно прошло. Было холодно: не мороз, не стужа, но холод, пронизывающий до костей холод. Хорнблауэр попытался пройтись по качающейся палубе, чтоб разогнать кровь. Он согрелся, но не от ходьбы, а от усилий которые требовались, чтоб устоять на ногах. "Отчаянный" прыгал под ним, как олень, и снизу доносился монотонный стук работающих помп.

Воды на шесть дней; двенадцать на половинном рационе. Мысли Хорнблауэра были мрачнее сгущающейся ночи. Прошло пять недель с тех пор, как он последний раз смог отправить письмо Марии, и шесть недель, как получил последнее письмо от нее, шесть недель западных ветров и бурь. За это время все, что угодно, могло случиться с ней или с ребенком.

Волна, куда больше обычной, заревев в темноте, ударила в нос "Отчаянного". Хорнблауэр почувствовал, что судно идет как-то вяло, с ленцой. Волна затопила шкафут не менее чем на ярд, и тяжесть пятидесяти или шестидесяти тонн воды придавила палубу. Некоторое время судно лежало, как неживое. Потом оно качнулось набок, сперва чуть-чуть, потом повеселее: в шуме ветра отчетливо слышался шум хлынувшей водопадом воды. Судно постепенно освобождалось, по мере того, как вода рекой бежала в перегруженные шпигаты. Медленно, лениво возвращалось оно к жизни, и, наконец, вновь запрыгало по волнам диким галопом. Такой удар мог бы оказаться для него смертельным - следующий раз оно может уже не подняться; следующий раз может разломиться палуба. И снова волна великаньим молотом ударила в нос корабля, за ней еще одна.

Следующий день был еще хуже. Это был самый страшный день для "Отчаянного" за все те кошмарные недели. Небольшая перемена ветра вызвала килевую качку, именно такую, какую "Отчаянный" по складу характера не выносил на дух. Шкафут заливался почти постоянно, и корабль трудился без малейшего продыха - следующая волна накрывала его раньше, чем он успевал освободиться от предыдущей. Воду приходилось откачивать три часа из четырех, и хотя все унтер-офицеры, "бездельники", шкафутные и морские пехотинцы в свой черед стояли у помп, каждому матросу приходилось по двенадцать часов в сутки отдавать этому изматывающему труду. Когда Буш явился с утренним докладом, мысли его были написаны на его лице еще недвусмысленней, чем обычно.

- Мы время от времени видим "Наяду", сэр, но нет ни малейшей возможности обменяться сигналами.

Это был тот самый день, когда, согласно приказу капитана Чамберса, они имели право вернуться в порт.

- Да. Я не думаю, что при таком волнении мы сможем взять курс от берега.

На лице Буша отразилась внутренняя борьба. "Отчаянный" не может бесконечно выдерживать такие удары волн. С другой стороны, и трусливо сбежать будет делом неимоверно опасным.

- Хьюфнил уже докладывал вам, сэр?

- Да, - сказал Хорнблауэр.

В трюме оставалось девять стогаллонных бочек пресной воды, простоявших в нижнем ярусе более ста дней. А сейчас оказалось, что в одну из них попала морская вода, и пить из нее практически невозможно. Другие могут оказаться в еще худшем состоянии.

- Спасибо, мистер Буш, - сказал Хорнблауэр, заканчивая разговор. - По крайней мере на сегодня мы останемся в дрейфе.

Конечно, ветер такой силы не может постоянно дуть в одном направлении, хотя у Хорнблауэра было предчувствие, что он не переменится.

Так и случилось. Бледная заря застала "Отчаянного" под теми же мрачными тучами, над теми же обезумевшими волнами, под напором все того же сумасшедшего ветра. Пришло время решать. Хорнблауэр, поднимавшийся на палубу в сырой одежде, это знал. Он знал, как велика опасность, и большую часть ночи провел, готовя себя к ней.

- Мистер Буш, мы повернем на фордевинд.

- Есть, сэр.

Прежде чем встать носом по ветру, корабль должен будет подставить волнам уязвимый бок. Он может лечь на борт, опрокинуться, волны могут разбить его.

- Мистер Карджил!

Это будет еще опаснее, чем бегство от "Луары", и Карджилу надо будет сделать почти то же, что и тогда. Стоя лицом к лицу с Карджилом, Хорнблауэр выкрикнул приказ.

- Идите на бак. Приготовьтесь отдать небольшую часть фор-стеньги-стакселя. Раздерните его в тот момент, когда я махну рукой.

- Есть, сэр.

- Уберите, как только я махну второй раз.

- Есть, сэр.

- Мистер Буш. Нам понадобится фор-марсель.

- Есть, сэр.

- Возьмите его на гитовы за середину.

- Есть, сэр.

- Приготовьтесь выбирать шкоты. Ждите, пока я махну рукой во второй раз.

- Во второй раз. Есть, сэр.

Корма "Отчаянного" почти так же уязвима, как его борт. Если он подставит ее волнам, а сам останется недвижим, волна может захлестнуть его, прокатиться с кормы до носа. Такой удар он скорее всего не переживет. Фор-марсель обеспечит необходимую скорость, но если поднять его раньше, чем судно станет по ветру, оно может лечь на борт. Если взять фор-марсель на гитовы за середину - то есть растянуть нижние углы, оставив закрепленной центральную часть - площадь паруса будет меньше, чем если взять его в рифы, но при таком ветре и этого довольно.

Хорнблауэр встал рядом со штурвалом, откуда его было видно с бака. Он бросил взгляд наверх, убедился, что приготовления закончены, задержался взглядом на реях, примечая их движения на фоне мрачного неба, потом перенес внимание на море с наветренной стороны, на огромные, спешащие к судну валы. Он прикинул бортовую и килевую качку, оценил силу ревущего ветра, стремящегося не только сбить с ног, но и оглушить его, парализовать волю. Хорнблауэру пришлось собрать всю силу духа, чтоб обуздать изнемогшую плоть, принудить рассудок мыслить быстро и четко.

"Бродячая волна" разбилась о нос с наветренной стороны и рассыпалась огромным столбом брызг. Зеленая масса воды прокатилась по шкафуту. Хорнблауэр нервно сглотнул. Ему казалось, что "Отчаянный" уже не поправится. Но вот корабль качнулся, медленно и устало, стряхивая с палубы обузу. Наконец он освободился и начал взбираться на набегающую волну. Пора. Хорнблауэр махнул рукой и увидел, как острая верхушка стакселя поползла по лось-штагу. Корабль сумасшедше накренился.

- Руль лево на борт! - заорал он рулевым. Давление ветра на стаксель, приложенное к бушприту, начало разворачивать корабль, как флюгер. По мере того, как он поворачивался, получалось, что ветер дует все попутнее, судно набирало скорость, руль начинал забирать, помогая повороту. "Отчаянный" оказался в подошве волны, но продолжал поворачиваться. Хорнблауэр махнул рукой во второй раз. Матросы потянули шкоты, видны стали шкотовые углы фор-марселя, "Отчаянный" рванул вперед. Волна почти догнала его, и тут же исчезла из поля зрения Хорнблауэра: "Отчаянный" повернулся к ней раковиной, а затем и кормой.

- Одерживай! Прямо руля!

Фор-марсель будет держать судно прямо по ветру без помощи руля; руль даже мешал бы набирать скорость. Когда скорость станет максимальной, можно будет снова использовать руль. Хорнблауэр внутренне сжался, ожидая удара настигающей их волны. Прошли секунды, и волна накатила-таки, но корма как раз начала подниматься, и это смягчило удар. Лишь верхушка волны перехлестнулась через гакаборт и тут же стекла, стоило "Отчаянному" поднять нос. Теперь корабль мчался наперегонки с волнами и даже немного опережая их. Это наиболее удачная скорость, не надо ни уменьшать, ни увеличивать площадь паруса. Ситуация была безопасная и несказанно опасная одновременно: судно балансировало на лезвии ножа. Малейший недосмотр, и "Отчаянный" погиб.

- Следите, чтоб судно не уваливалось! - крикнул Хорнблауэр стоявшим у руля матросам. Седой старшина-рулевой (мокрые седые кудри, выбившиеся из-под зюйдвестки, хлестали его по щекам) кивнул, не отрывая глаз от фор-марселя. Хорнблауэр знал - благодаря своему живому воображению даже чувствовал физически - как ненадежен под руками штурвал летящего на фордевинд по бурному морю судна, чувствовал, как оно на мгновение перестает повиноваться рулю, как подрагивает, когда вздымающаяся за кормой волна отнимает часть ветра у фор-марселя, как скользящей походкой спрыгивает с волны. Секундная невнимательность, секундное невезенье - и все погибло.

И все-таки они относительно безопасно шли на фордевинд в сторону Ла-Манша. Провс уже вглядывался в нактоуз и отмечал курс на доске, затем по его приказу Оррок с матросом бросили лаг и замерили скорость. Вот и Буш поднялся на шканцы. Он широко улыбался, радуясь успешному маневру и опьяненный новой обстановкой.

- Курс норд-ост-тень-ост, сэр, - доложил Провс. - Скорость больше семи узлов.

Теперь перед Хорнблауэром встала целая куча новых проблем. Впереди Ла-Манш с его мелями и мысами, с его приливно-отливными течениями - коварными течениями Ла-Манша. Все это надо учесть. Сам характер волн скоро изменится - как только атлантические валы войдут в более мелководный и узкий пролив. Более общая задача состояла в том, чтоб "Отчаянного" не вынесло на средину Ла-Манша, более частная - в том, чтоб попасть в Торский залив.

Все это требовало серьезных расчетов. Надо справиться с таблицами приливов, тем более, что, идя на фордевинд, нельзя будет бросать лот.

- На этом курсе мы должны скоро увидеть Уэссан, сэр, - прокричал Провс.

Это существенно облегчит им дело, даст надежное основание для последующих расчетов. Хорнблауэр прокричал приказ и Оррок с подзорной трубой полез на фор-салинг, в помощь впередсмотрящему. Теперь перед Хорнблауэром встали новые проблемы - во-первых, надо ли заставлять себя уйти с палубы и, во-вторых, стоит ли пригласить Провса поучаствовать в расчетах. На оба вопроса он вынужден был ответить положительно. Буш - хороший моряк и вполне способен уследить за парусами и штурвалом; Провс - хороший навигатор и по закону делит с Хорнблауэром ответственность за выбранный курс, а потому будет сильно огорчен, если с ним не посоветуются, как бы сильно ни хотелось Хорнблауэру избавиться от его общества.

Поэтому Провс сидел с Хорнблауэром в штурманской рубке, воюя с таблицами приливов, когда Форман открыл дверь (стука они не расслышали) и впустил в каюту корабельные шумы.

- Мистер Буш передает, сэр. Уэссан виден справа на траверзе в семи или восьми милях, сэр.

- Спасибо, мистер Форман.

Это была удача, первая их удача. Теперь надо продумать, как дальше бороться с силами природы, как подчинить их своей воле. Да, это была борьба - для рулевых, которых из-за огромной физической нагрузки приходилось сменять каждые полчаса, и для Хорнблауэра, которому предстояло выдерживать предельную умственную нагрузку в продолжение следующих тридцати часов. Они попробовали осторожно повернуть руль, проверяя, нельзя ли изменить курс на пару румбов. Трижды пытались они, и каждый раз поспешно поворачивали руль обратно, прежде чем волны и ветер сделали бы корабль неуправляемым. Но четвертая попытка увенчалась успехом благодаря тому, что волны, войдя в Ла-Манш, стали ниже, а возле французского побережья прилив сменился отливом. Скорость судна и теперь не уменьшилась, несмотря на сопротивление руля. Рулевой боролся со штурвалом, а тот вырывался и брыкался, словно живое и злобное существо, а вся команда тянула брасы, разворачивая реи в точности так, чтоб судно не уваливалось под ветер.

По крайней мере, отпала опасность, что вода зальет и потопит судно. Оно не могло теперь зарыться носом в ленивую волну, да так и не вынырнуть из нее. Чтоб уравновесить действие фор-марселя, поставили крюйс-стаксель. Рулевым стало полегче, но "Отчаянный" накренился так, что пушечные порты с правой стороны оказались вровень с водой. Этот безумный полет продолжался целый час (Хорнблауэру казалось, что за все это время он ни разу не перевел дыхание), пока крюйс-стаксель не лопнул с таким грохотом, словно выстрелила двенадцатифунтовая пушка. Он разлетелся на длинные лоскутки, которые тут же захлопали на ветру, как бичи, а рулевые налегли на штурвал, борясь с вновь проснувшимся у "Отчаянного" желанием увалиться под ветер. Однако кратковременный успех подвиг Хорнблауэра на то, чтоб заменить порванный парус крюйс-стеньги-стакселем, подставив ветру совсем небольшую его часть (верхний и галсовый углы закрепили сезнями). Парус был новехонький и выдержал нагрузку, оправдав затраченные усилия.

Короткий темный день закончился, и теперь приходилось работать в ревущей ночи. Отупение и усталость, вызванные нестихающим ветром, усугубились недостатком сна. Чувства Хорнблауэра притупились, и он не сразу заметил, что "Отчаянный" движется несколько по-иному. Во всяком случае перемена была постепенная, но наконец Хорнблауэр почувствовал (увидеть он не мог), что волны стали короче и круче - это была Ла-Маншская зыбь, а не ровные атлантические валы.

"Отчаянный" качался быстрее и даже сильнее, чем прежде - волны хотя и стали ниже, но ударяли чаще. Дно пролива постепенно поднималось - со ста морских саженей глубины до сорока, и приходилось уже учитывать приливно-отливные движения, хотя западные ветра и могли нагнать воду в Ла-Манш, повысив его уровень. И пролив сужался - на волнах, прошедших между Уэссаном и островами Силли, это не могло не сказаться. "Отчаянный" набирал воду и помпы работали без перерыва. Усталые, голодные, измученные жаждой и отсутствием сна матросы бросались всем телом на рукоятки, каждый раз не веря, что смогут еще раз повторить это усилие.

В четыре утра Хорнблауэр почувствовал, что ветер немного переменился. Можно изменить курс. Целый час они шли на север, пока ветер опять не переменился и им не пришлось лечь на прежний курс. За этот час они, по расчетам Хорнблауэра, значительно продвинулись к северу. Его это так порадовало, что он положил руки на стол, голову уронил на руки и неожиданно для себя заснул прямо в штурманской рубке. Проспал он несколько секунд, потом корабль подпрыгнул как-то по особому, Хорнблауэр стукнулся головой о руки и проснулся. Он устало побрел на шканцы.

- Хорошо бы нам бросить лот, сэр, - крикнул Провс.

- Да.

Даже сейчас, даже в темноте, Хорнблауэр чувствовал, что выигрыш в расстоянии и характер волнения позволяют ему на время лечь в дрейф. Он принудил себя просчитать снос, и, скрепя сердце, приказал обессиленным матросам убрать фор-марсель, а сам стоял наготове, чтоб в нужный момент положить руль на борт и привести судно к ветру под крюйс-стеньги-стакселем, так, чтоб оно встречало крутые волны носом. Движения корабля стали еще необузданнее, но все же удалось бросить глубоководный лот. Матросы выстроились вдоль палубы, каждый держал в руках свой отрезок линя. Тридцать восемь. Тридцать семь. Снова тридцать восемь саженей. Три броска заняли час, все промокли до нитки и выбились из сил. Однако это был еще кусочек необходимой информации, к тому же этот час позволил хоть немного передохнуть измотанным рулевым. Нагрузка на швы за этот час снизилась настолько, что помпы откачали из трюма почти всю воду.

С первыми проблесками зари поставили взятый на гитовы за середину фор-марсель, и Хорнблауэр снова повернул корабль, стараясь не положить его на борт. Потом они мчались, как и вчера, палуба постоянно заливалась водой, судно кренилось, так что стонала каждая доска, а Оррок с подзорной трубой мерз на фор-салинге. Только в полдень он увидел землю. Через полчаса на палубу спустился Буш (он лазил на мачту, желая собственными глазами убедиться в том, что докладывал Оррок). Буш устал куда сильнее, чем мог бы признаться, его грязные ввалившиеся щеки покрывала густая щетина, но способность радоваться и удивляться его не покинула.

- Болт-Хед, сэр! - заорал он. - Прямо по левому борту. И я только что разглядел Старт.

- Спасибо.

Буш во что бы то ни стало желал выразить свое восхищение этим чудом навигации, хотя для этого ему и пришлось бы орать на ветру. Но у Хорнблауэра не было ни желания, ни терпения, ни сил с ним разговаривать. Теперь нужно было следить, чтоб их в последний момент не снесло ветром слишком далеко и подготовиться к тому, чтобы встать на якорь в неизбежно трудных условиях. Надо было учитывать приливно-отливный сулой у мыса Старт и постараться обойти его по возможности ближе к Бэрри-Хед. Когда они оказались с подветренной стороны мыса Старт, ветер и море сразу изменились. По сравнению с тем, что "Отчаянный" испытывал всего пять минут назад, эта крутая зыбь казалась сущим пустяком, а ураганный ветер сменился просто штормовым. Однако и он достаточно быстро подгонял корабль. Вот Ньюстоун и Блэкстоунз - Черные Камни, как и в Ируазе - и, наконец, последний опасный момент - приближение к Бэрри-Хед.

- Военные корабли на якоре, сэр, - докладывал Буш, прочесывая подзорной трубой открывшийся им Торский залив. - Это "Неустрашимый". Это "Темерэр". Ла-Маншский флот. Господи! Один корабль на мели на Торкском рейде. Двухпалубный - видимо, не удержал якорь.

- Да. Мы утяжелим наш правый становой якорь, мистер Буш. Придется воспользоваться шлюпочной карронадой. У вас есть время об этом позаботиться.

- Так точно, сэр.

Даже в Торском заливе дул штормовой ветер - раз двухпалубный корабль начал дрейфовать при отданном якоре, надо принять все возможные предосторожности, каких бы это ни стоило усилий. Шлюпочная карронада весит семь английских центнеров. Привязанная в пятидесяти футах от правого станового якоря, который сам весит тонну, она сможет удержать этот якорь, чтоб он не тащился по дну.

Так "Отчаянный" под закрепленным посредине фор-марселем и штормовым крюйс-стеньги-стакселем обогнул Бэрри-Хед и вошел в Торский залив, на глазах у всего Ла-Маншского флота лавируя против ветра к Бриксэмскому молу, привелся к ветру, пока усталые матросы убирали фор-марсель и бросали лаг, пока последними усилиями спускали стеньги, а Провс с Хорнблауэром делали торопливые замеры, проверяя, не дрейфует ли судно при отданном якоре. Только после этого нашлось время поднять свои позывные.

- Флагман подтверждает, сэр, - прохрипел Форман.

- Очень хорошо.

У Хорнблауэра хватило еще сил отдать последний приказ и не рухнуть от изнеможения.

- Мистер Форман, будьте добры, просигнальте: "Нуждаюсь в пресной воде".

14

Торский залив был покрыт белыми барашками. Земля немного приглушала ветер, и атлантические валы слабели, входя в залив, но ветер все равно дул сильно, а волны, набегавшие из Ла-Манша, сворачивали влево, и, ослабевшие, мчались, тем не менее, против ветра. На все это накладывались прилив и отлив, так что Торский залив кипел, как котел. Все сорок часов, что "Отчаянный" простоял уже в заливе, на "Ирландии", большом трехпалубном корабле Корнваллиса, висел сигнал 715 с отрицанием, а это означало, что шлюпки спускать нельзя.

Даже знаменитые своим искусством бриксэмские рыбаки не отваживались выйти в Торский залив, пока он в таком настроении, и до второго дня на якорной стоянке несчастная команда "Отчаянного" продолжала влачить жалкое существование на двух квартах затхлой воды в день. А самым несчастным из всех был Хорнблауэр, по причинам равно физическим и моральным. Маленькое, почти пустое судно превратилось в игрушку ветра и волн, прилива и отлива. Оно дергалось на якоре, как норовистая лошадь. Оно поворачивалось и рывком замирало, оно погружалось носом и выныривало. После того, как сняли стеньги, оно начало мелко и быстро качаться с боку на бок. Такое смешение разнообразных движений было бы испытанием и для самого крепкого желудка, а у Хорнблауэра желудок был далеко не самый крепкий. К качке добавлялись тягостные воспоминания о первом дне на военном корабле, когда его укачало в Спитхеде на посмешище всему флоту.

Все эти сорок часов его выворачивало наизнанку, и отчаяние, вызванное морской болезнью, усугублялось мыслью о том, что Мария в каких-то тридцати милях отсюда по хорошей дороге, в Плимуте. По просьбе Корнваллиса правительство построило эту дорогу, чтоб Ла-Маншский флот мог бесперебойно снабжаться припасами из крупного военного порта. Полдня езды на хорошей лошади, и Хорнблауэр держал бы Марию в объятиях, услышал бы из первых рук новости, как ребенок, о котором (к своему удивлению) он думал все чаще и чаще. Матросы все свободное время торчали на полубаке, возле недгедсов, пятились на Бриксэм и Бриксэмский мол - несмотря на ветер и проливной дождь там время от времени появлялись женщины, настоящие женщины в юбках. Матросы, глядя на них, испытывали танталовы муки. За прошлую ночь они выспались, стоять у помп теперь приходилось всего по полчаса каждую вахту, и у них хватало времени и сил, чтоб предаваться фантазиям. Они могли думать о женщинах, они могли думать о спиртном - большинство их страстно мечтало надраться до скотского состояния контрабандным Бриксэмским брэнди, а Хорнблауэр мог только блевать и злиться.

Но вторую половину второй ночи он проспал. Ветер не только ослаб, но и стал на два румба севернее. Торский залив изменился, как по волшебству. В полночь Хорнблауэр убедился, что якоря держат, и тут усталость его свалила. Он проспал без движения семь часов, и еще не совсем проснулся, когда в каюту ворвался Доути.

- Флагман сигналит, сэр.

На сигнальных фалах "Ирландии" развевались флажки. При таком направлении ветра их легко можно было прочесть со шканцев "Отчаянного".

- Наши позывные, сэр, - сказал Форман, не отрывая от глаза подзорную трубу. - Они идут первыми.

Корнваллис приказал подвести флоту провиант и воду, и этот сигнал отдавал "Отчаянному" первенство перед всеми остальными.

- Подтвердите, - велел Хорнблауэр.

- Нам повезло, сэр, - заметил Буш.

- Возможно, - согласился Хорнблауэр. Без сомнения, Корнваллису доложили, что "Отчаянный" просит питьевую воду, но у адмирала могут быть и другие далеко идущие планы.

- Посмотрите-ка, сэр, - сказал Буш. - Они времени не теряют.

Два лихтера, каждый на восьми длинных веслах, каждый в сопровождении шестивесельного яла, огибали Бриксэмский мол.

- Я позабочусь о кранцах, сэр, - торопливо сказал Буш.

Это были водоналивные лихтеры, чудо инженерной мысли. Каждый из них содержал множество чугунных емкостей, и Хорнблауэр слышал, что каждый имеет грузоподъемность пятьдесят тонн и перевозит по десять тысяч галлонов питьевой воды. "Отчаянный", заполнив все свои бочки, брал от силы пятьдесят тысяч.

Так началась оргия пресной воды, чистой родниковой воды, лишь несколько дней простоявшей в чугунных емкостях. Лихтеры беспокойно терлись о борт, а матросы "Отчаянного" встали к прекрасным современным помпам, которыми те были оборудованы. Помпы погнали воду по четырем отличным парусиновым шлангам, пропущенным через порты в трюм. Палубный лагун, так долго пустовавший, промыли и наполнили. Матросы опорожнили его в мгновение ока и наполнили снова. Вполне возможно, что в этот момент матросы предпочли бы пресную воду даже и бренди.

Вода лилась рекой. Внизу бочки мыли пресной водой, выплескивая ее в трюм, откуда потом ее придется ценой огромных усилий выкачивать за борт. Каждый выпил, сколько хотел, и даже больше. Хорнблауэр глотал стакан за стаканом, пока в животе у него не забулькало, и все же через полчаса он уже пил снова. Он чувствовал, что оживает, как пустынный цветок после дождя.

- Посмотрите, сэр. - Буш, держа в руке подзорную трубу, указывал рукой на Бриксэм.

Хорнблауэр увидел в подзорную трубу толпу людей и стадо коров.

- Забивают скот, - сказал Буш. - Свежее мясо. Вскоре к ним подошел другой лихтер. С рамы, установленной по средней линии лихтера, свисали говяжьи, бараньи и свиные туши.

- Я не отказался бы от бифштекса, сэр, - сказал Буш. Быков, баранов и свиней пригнали в Бриксэм с пастбищ, забили и разделали у самой воды непосредственно перед погрузкой, чтоб мясо как можно дольше оставалось свежим.

- Здесь мяса на четыре дня, - наметанным глазом оценил Буш. - А вот и живой бык, четыре барана, свинья. Простите меня, сэр, но я поставлю у борта караул.

У большинства матросов есть деньги, и, дай им такую возможность, на выпивку они не поскупятся. У моряков с лихтера наверняка припасено бренди, и, если не следить самым тщательным образом, они его продадут. Водоналивные лихтеры уже отвалили. Оргия закончилась - с того момента как убрали шланги, восстанавливается прежний порядок. Галлон на человека в сутки на все про все.

Место водоналивных лихтеров занял провиантский, наполненный мешками с сухарями и горохом, бочонками с маслом, ящиками с сыром, но сверху, на самом виду, лежала дюжина сеток со свежим хлебом. Двести буханок по четыре фунта - от одного их вида у Хорнблауэра потекли слюнки. Доброе правительство, под твердым водительством Корнваллиса, прислало всю эту роскошь. Тяготы морской жизни проистекают обычно не от естественных причин только, но и от министерского нерадения.

За весь этот день не было ни минуты покоя. Вот Буш козыряет Хорнблауэру с новым делом.

- Вы не распорядились насчет жен, сэр.

- Жен?

- Жен, сэр.

Хорнблауэр произнес это слово как бы с сомнением, Буш - без всякого выражения. Обычно на корабли Его Величества во время стоянки в порту допускались женщины; одна или две из них действительно могли оказаться женами. Матросам это было некоторой компенсацией за то, что их во избежание побегов не отпускали на берег, но женщины неизбежно проносили тайком спиртное, а затем внизу начиналась оргия столь же бесстыдная, как при дворе Нерона. Из этого проистекали болезни и недисциплинированность. Дни и даже недели уходили на то, чтоб вернуть команду в норму. Хорнблауэру не хотелось губить свой прекрасный корабль, но, если "Отчаянный" долго простоит в порту, отклонить эту законную просьбу не удастся. Просто нельзя будет.

- Я отдам распоряжение позднее, - сказал Хорнблауэр. Совсем не трудно было, спустя несколько минут, застать Буша в таком месте, где их могли услышать человек десять матросов.

- А, мистер Буш! - Хорнблауэр надеялся, что голос его звучит не слишком наиграно. - Я смотрю, у вас много работы по судну.

- Да, сэр. Я хотел бы заново обтянуть часть стоячего такелажа. И сменить часть бегучего. И покрасить...

- Очень хорошо, мистер Буш. Когда судно будет вполне готово, мы пустим жен на борт, но не раньше. Не раньше, мистер Буш. А если нам придется отплыть до этого, значит, таковы превратности войны.

- Есть, сэр.

Потом привезли письма - на почте в Плимуте узнали о прибытии "Отчаянного" в Торский залив и доставили их по суше. Семь писем от Марии. Хорнблауэр вскрыл сначала последнее, узнал, что с Марией все в порядке и беременность ее протекает благополучно, потом просмотрел остальные и узнал (как и ожидал), что она с радостью прочитала в "Вестнике" письмо своего Гектора, что ее взволновали опасности, которым подвергается ее отважный моряк, и что ее гнетет печаль, поскольку долг службы лишает ее радости лицезреть свет ее очей. Хорнблауэр наполовину написал ответ, когда в каюту провели мичмана с запиской.

Е.В.С. "Ирландия"

Торский залив

Уважаемый капитан Хорнблауэр.

Если Вы сможете оставить Ваше судно сегодня в три часа пополудни, чтоб пообедать на флагмане, то доставите этим большую радость Вашему покорному слуге

У.Корнваллису, вице-ад.

P.S. Если вы согласны. Вам достаточно поднять на "Отчаянном" утвердительный сигнал.

Хорнблауэр поднялся на шканцы.

- Мистер Форман, Сигнальте. "Отчаянный" флагману. Утвердительный".

- Просто утвердительный, сэр?

- Вы меня слышали.

Приглашение главнокомандующего - все равно, что приглашение короля, и отклонить его так же невозможно, как если бы оно было подписано Георг, R* [Rex - король (лат.)] - даже если постскриптум и не предписывал соглашаться обязательно.

Потом надо было со всеми необходимыми предосторожностями загрузить порох. "Отчаянный" израсходовал тонну из пяти, хранившихся в его пороховом погребе. Погрузка была окончена, когда Провс подвел к Хорнблауэру одного из матросов с пороховой баржи.

- Он говорит, что должен вам кое-что передать. Смуглолицый, похожий на цыгана матрос смело посмотрел Хорнблауэру в глаза. Это было спокойствие человека, у которого в кармане документ, освобождающий от принудительной вербовки.

- Что такое?

- Леди просила вам кое-что передать. За это я должен получить от вас шиллинг.

Хорнблауэр пристально посмотрел на матроса. Только одна леди могла что-либо ему передавать.

- Чепуха. Леди пообещала шесть пенсов. Так ведь? Как ни кратко было их супружество, Хорнблауэр достаточно хорошо знал Марию.

- Ну... да, сэр.

- Вот шиллинг. Что она сказала?

- Леди сказала, чтоб вы искали ее на Бриксэмском моле, сэр.

- Очень хорошо.

Хорнблауэр вынул из стропки подзорную трубу и пошел на бак. Как ни много было работы на судне, несколько бездельников толклись у недгедсов. При виде капитана они в панике бросились прочь. Хорнблауэр поднес к глазу подзорную трубу. Как следовало ожидать, на Бриксэмском моле стояла толпа. Он долго и безуспешно искал, переводя трубу с одной женщины на другую. Это Мария? Она одна была в шляпке, а не в шали. Конечно, это Мария; он на мгновение забыл, что она на восьмом месяце. Она стояла в первых рядах. Хорнблауэр видел, как она размахивает платочком. Видеть его она не могла, по крайней мере не могла узнать с такого расстояния без подзорной трубы. Должно быть она, как и весь Плимут, услышала, что "Отчаянный" вошел в Торский залив, и проделала весь путь через Тотнес в почтовой карете - долгий и утомительный путь.

Мария снова замахала платочком в трогательной надежде, что он на нее смотрит. Той частью сознания, которая никогда не переставала следить за происходящим на судне, Хорнблауэр уловил свист дудок - боцманматы весь день высвистывали то одну, то другую команду.

- Шлюпку к спуску изготовить!

Никогда прежде Хорнблауэр в такой степени не чувствовал себя рабом королевской службы. Он должен отправляться на обед к главнокомандующему и не имеет права нарушить флотскую традицию, обязывающую его к пунктуальности. Вот и Форман, запыхался от бега.

- Мистер Буш передает, сэр. Шлюпка готова. Что делать? Попросить Буша, чтоб тот написал Марии записку и отправил с береговой лодкой? Нет. Лучше он рискнет опоздать. Сейчас в особенности, Мария не вынесет записки, написанной чужой рукой. Хориблауэр поспешно черкнул своим левосторонним пером.

Так рад был тебя увидеть, но нет ни минуты свободной, напишу позже.

Твой любящий муж Г.

Он подписывал свои письма к Марии инициалом - имя свое он не любил и не мог заставить себя подписаться "Горри". К черту все это. Рядом лежало начатое письмо, которое он за весь день так и не удосужился закончить. Хорнблауэр отбросил его и попытался заклеить записку облаткой. Семь месяцев в море уничтожили последние следы клея, и облатка не приставала. Доути высился над ним с плащом, шпагой и шляпой. Доути не хуже Хорнблауэра знал, как важна точность. Хорнблауэр протянул незапечатанную записку Бушу.

- Заклейте пожалуйста, мистер Буш. И пошлите с береговой лодкой миссис Хорнблауэр на мол. Да, она на моле. Береговой лодкой, мистер Буш. Ни один из матросов не должен ступить на берег.

Через борт и в шлюпку. Хорнблауэр легко мог вообразить, как зашумела толпа на моле. Сейчас более осведомленные зеваки поведают Марии, что происходит.

"Капитан спустился в шлюпку". Она замрет от радости и возбуждения. Шлюпка отвалила. Ветер и течение требовали, чтоб нос ее указывал прямо на мол - сейчас Мария переживает наивысшую надежду. Потом матросы выбрали фалы, на мачте поднялся рейковый парус с гиком, шлюпка развернулась, и вот она уже несется к флагману, прочь от Марии, без единого слова, без единого знака. Хорнблауэр почувствовал, как в груди его закипают жалость и раскаяние.

Хьюит ответил на окрик с флагмана, аккуратно привел шлюпку к ветру, быстро спустил парус, и шлюпка по инерции подошла к грот-русленю, чтоб баковый смог за него зацепиться. Хорнблауэр выбрал момент и перелез. Как только его голова поравнялась с главной палубой, приветственно засвистели дудки. И сквозь их свист Хорнблауэр услышал три двойных удара корабельного колокола. Шесть склянок послеполуденной вахты; три часа, время, указанное в приглашении.

Большая кормовая каюта "Ирландии" была обставлена не с таким размахом, как у Пелью на "Тоннане", в духе скорее спартанском, однако с достаточным комфортом. К удивлению Хорнблауэра других гостей не было - в каюте, кроме Корнваллиса, находились только Коллинз, мрачный и язвительный капитан флота, и флаг-адъютант, чью фамилию Хорнблауэр не расслышал, запомнив только, что она была двойная.

Хорнблауэр почувствовал на себе испытующий взгляд Корнваллиса. При других обстоятельствах его бы это смутило. Но он, с одной стороны, все еще был слишком занят мыслями о Марии, с другой - семь месяцев, проведенные в море, из них семь недель непрерывных штормов, вполне оправдывали и его потертый сюртук, и матросские штаны. Он встретил взгляд Корнваллиса, не робея. Мало того, доброму, хотя и без улыбки, лицу Корнваллиса совершенно неожиданное выражение придавал съехавший набок парик. Адмирал хранил странную верность конскому парику с короткой косичкой, какими в то время щеголяли уже только кучера в богатых домах, а залихватски сдвинутый набок, этот нелепый убор и вовсе уничтожал всякое внешнее достоинство.

Ладно, бог с ним с париком, но в воздухе висело какое-то напряжение, хотя Корнваллис был по обыкновению гостеприимен. Атмосфера была такова, что Хорнблауэр почти не замечал стоящей на столе еды. Говорили как-то осторожно и натянуто. Обсудили погоду. "Ирландия" находилась в Торском заливе уже несколько дней - она едва успела укрыться от последнего урагана.

- Сколько у вас было припасов, когда вы вошли в залив, капитан? - спросил Коллинз.

Все это звучало как-то наиграно, и тон у Коллинза тоже был странный. Особенно это подчеркивалось формальным "капитан" в обращении к скромному капитан-лейтенанту. Тут Хорнблауэр понял. Это - заранее подготовленный диалог, такого же свойства, что его недавний разговор с Бушем касательно женщин. Он раскусил тон, но по-прежнему не мог разгадать его причины. Но у него был ответ, настолько простой, что он и ответил просто:

- Достаточно, сэр. Говядины и свинины еще по крайней мере на месяц.

Последовала чуть-чуть затянувшаяся пауза, словно остальные переваривали полученную информацию, потом Корнваллис спросил:

- Вода?

- Это другое дело, сэр. Я ни разу не смог заполнить все свои бочки из водоналивных судов. У нас оставалось совсем мало. Потому мы и вернулись.

- Сколько?

- Два дня на половинном рационе, сэр. Мы были на половинном рационе неделю, и четыре недели до этого на двух третях.

- Ого, - сказал Коллинз, и в то же мгновение атмосфера переменилась.

- Вы совсем не подстраховались на случай непредвиденных обстоятельств, Хорнблауэр, - сказал Корнваллис. Теперь он улыбался, и Хорнблауэр в своей невинности понял, что же собственно происходило. Его подозревали в неоправданно раннем возвращении, подозревали, что он один из тех капитанов, кто устал бороться со штормами. Этих капитанов Корнваллис намеревался выкорчевать из Ла-Маншского флота, и Хорнблауэр рассматривался как кандидат на выкорчевывание.

- Вы должны были вернуться как минимум на четыре дня раньше, - сказал Корнваллис.

- Ну, сэр. - Хорнблауэр мог бы сослаться на приказ Чамберса, но не видел для этого причин, и решил его не упоминать. - В конце концов все обошлось благополучно.

- Вы, конечно, пришлете свои журналы, сэр? - спросил флаг-адъютант.

- Конечно, - ответил Хорнблауэр.

Вахтенные журналы документально подтвердят его слова, но вопрос был бестактный, почти оскорбительный, ставящий под сомнение правдивость Хорнблауэра. Неловкость флаг-адъютанта явно разозлила Корнваллиса.

- Капитан Хорнблауэр сможет это сделать в удобное для него время, - сказал он. - Ну, стаканчик вина, сэр?

Удивительно, как мгновенно преобразилась атмосфера, так же разительно, как изменилось освещение, стоило вестовому внести свечи. Все четверо смеялись и шутили, когда вошел Ньютон, капитан корабля. Ему представили Хорнблауэра.

- Ветер устойчивый, вест-норд-вест, сэр, - сказал Ньютон.

- Спасибо, капитан. - Корнваллис обратил на Хорнблауэра голубые глаза. - Вы готовы к отплытию?

- Да, сэр. - Иного ответа быть не могло.

- Ветер скоро станет восточнее, - задумчиво произнес Корнваллис. - Даунс, Спитхед, Плимутский залив набиты судами, ожидающими попутного ветра. Но "Отчаянному" хватит и одного румба.

- Я могу сейчас дойти до Уэссана в два галса, сэр, - сказал Хорнблауэр. Мария ютится где-то на квартире в Бриксэме, однако он должен был это сказать.

- М-м, - протянул Корнваллис, как бы споря с собой. - Мне не спокойно, когда вы не следите за Гулем, Хорнблауэр. Но я могу позволить вам еще день простоять на якоре.

- Спасибо, сэр.

- Если ветер не переменится. - Корнваллис принял наконец решение. - Вот ваши приказы. Вы отплываете завтра на закате. Но если ветер отойдет еще на один румб, вы снимаетесь с якоря немедленно. То есть, если ветер станет норд-вест-тень-вест.

- Есть, сэр.

Хорнблауэр любил, чтоб его подчиненные именно так отвечали на его приказы, и сам ответил так же. Корнваллис продолжал, по-прежнему с интересом разглядывая Хорнблауэра.

- На одном из призов месяц назад мы взяли неплохой кларет. Не согласитесь ли вы принять от меня дюжину, Хорнблауэр?

- С превеликим удовольствием, сэр.

- Я прикажу погрузить его в вашу шлюпку. Корнваллис обратился к своему вестовому, который в свою очередь что-то зашептал адмиралу, Хорнблауэр услышал, как Корнваллис ответил: "Да, конечно".

- Может ваш вестовой заодно прикажет подготовить мою шлюпку, сэр? - спросил Хорнблауэр. Он не сомневался, что пробыл у Корнваллиса достаточно долго.

Было совершенно темно, когда Хорнблауэр спустился через борт в шлюпку и обнаружил у своих ног ящик с вином. Дул умеренный ветер. Темная поверхность Торского залива была усеяна корабельными огнями, виднелись и огоньки Торки, Пэйтона и Бриксэма. Где-то там Мария, наверняка в тесноте, ведь в городках, без сомнения, полным-полно офицерских жен.

- Позовите меня в тот момент, когда ветер станет норд-вест-тень-вест, - сказал Хорнблауэр Бушу, едва ступив на палубу.

- Норд-вест-тень-вест. Есть, сэр. Матросы ухитрились раздобыть спиртное, сэр.

- Это для вас неожиданность?

Британский моряк, оказавшись вблизи берега, как-нибудь да раздобудет себе выпить. Если у него нет денег, он отдаст одежду, обувь, даже серьги.

- У меня были с ними неприятности, особенно после раздачи пива.

Пиво, когда его удавалось раздобыть, выдавалось вместо рома.

- Вы с ними разобрались?

- Да, сэр.

- Очень хорошо, мистер Буш.

Двое матросов под присмотром Доути принесли из шлюпки ящик с вином. Войдя в каюту, Хорнблауэр увидел, что ящик уже принайтовлен к переборке, занимая почти все свободное место. Доути, вскрыв ящик правилом, склонился над ним.

- Больше некуда было его поставить, сэр, - извиняющимся тоном произнес Доути.

Это было верно в двух отношениях. Корабль забит припасами, сырое мясо висит во всех подходящих и неподходящих местах, и свободное место едва ли удалось бы найти. С другой стороны, вино не будет в безопасности от матросов, если не поместить его в капитанской каюте, возле которой постоянно дежурит часовой. Доути только что вынул из ящика большой пакет.

- Это что? - спросил Хорнблауэр. Он уже заметил, что Доути немного смущен, и, когда тот заколебался, повторил свой вопрос уже более резко.

- Это мне от адмиральского вестового, сэр.

- Покажите.

Хорнблауэр ожидал увидеть бутылки с бренди или другую контрабанду.

- Это припасы для капитанской каюты, сэр.

- Покажите.

- Припасы для капитанской каюты, сэр, как я и говорил. - Доути, разворачивая сверток, внимательно разглядывал его содержимое. Ясно, что он и сам не знал, что там найдет. - Это оливковое масло, сэр. А это пряности. Майоран, тмин, чеснок. Это кофе - на вид не больше полуфунта. И перец. И уксус. И...

- Где вы это все раздобыли?

- Я написал записку адмиральскому вестовому и послал с вашим рулевым, сэр. Вы обязательно должны иметь все это, сэр. Теперь я смогу готовить вам как положено, сэр.

- Адмирал знает?

- Меня бы это удивило, сэр.

На лице Доути было написано самоуверенное превосходство. Хорнблауэру на мгновение приоткрылся мир, о существовании которого он прежде не подозревал. Есть адмиралы и капитаны, но под этой блистающей поверхностью существует невидимый круг вестовых, со своими тайными обрядами и паролями, устраивающий жизнь своих офицеров, не спрашивая у них разрешения.

- Сэр! - В каюту торопливо вошел Буш. - Ветер норд-вест-тень-вест. Похоже, он будет меняться и дальше.

Хорнблауэру понадобилось время, чтоб переключиться с вестовых и пряностей на корабль и необходимые для отплытия приказы. В следующую минуту он опять стал собой и уже выкрикивал:

- Свистать всех наверх. Поставить стеньги. Выправить реи. Я хочу сняться с якоря через двадцать минут. Через пятнадцать.

- Есть, сэр.

Тишину взорвали ругательства унтер-офицеров и свист дудок. Затуманенные пивом и бренди мозги прояснялись от тяжелой работы, свежего воздуха и холодного ночного ветра. Неловкие пальцы хватались за фалы и тали. Матросы спотыкались и падали в темноте. Их поднимали пинками унтер-офицеры, понукаемые штурманскими помощниками, которых в свою очередь понукали Буш и Провс. С ростров тащили громоздкие колбасы свернутых парусов.

- Можно ставить паруса, сэр, - доложил Буш.

- Очень хорошо. Пошлите матросов на шпиль. Мистер Форман, каков ночной сигнал "Снимаюсь с якоря"?

- Минуточку, сэр. - За семь месяцев в море Форман не выучил книгу ночных сигналов так хорошо, как должен бы. - Один фальшфейер и один бенгальский огонь одновременно, сэр.

- Очень хорошо. Приготовьте их. Мистер Провс, курс от Старта до Уэссана, пожалуйста.

Теперь матросы узнают, если еще не догадались, какая их ожидает судьба. Мария не узнает ничего, пока не посмотрит завтра на Торский залив и не увидит, что место "Отчаянного" опустело. Единственным утешением ей будет его вчерашняя записка - слабое утешение. Он не должен думать ни о Марии, ни о ребенке.

Защелкал шпиль, подтягивая корабль к становому якорю. Придется потратить дополнительные усилия, чтоб вытащить шлюпочную карронаду, привязанную к якорному канату. Дополнительные усилия будут платой за безопасность предыдущих дней. Дело было не только тяжелое, но и муторное.

- Мне выбрать малый якорь до панера, сэр?

- Да, пожалуйста, мистер Буш. И можете сниматься с якоря как только сочтете удобным.

- Есть, сэр.

- Сигнальте, мистер Форман.

Шканцы внезапно осветились. Зловещий голубой свет фальшфейера смешался с не менее зловещим светом бенгальского огня. Не успел стихнуть их треск, как флагман подал ответный сигнал: три раза мигнул прикрываемый на доли секунды фальшфейер.

- Флагман подтверждает, сэр!

- Очень хорошо.

Вот и конец короткой стоянки в гавани. Еще несколько месяцев он не увидит Марии; когда они снова встретятся, она будет матерью.

- Выбрать шкоты до места!

"Отчаянный" набирал скорость, разворачиваясь под попутным ветром, чтоб обойти Бэрри-Хед. Хорнблауэр, пытаясь побороть накатившую на него тоску, перебирал в голове множество не связанных между собой мыслей. Он вспомнил короткий разговор между Корнваллисом и его вестовым. Он был совершенно уверен, что слуга говорил Корнваллису о пакете, приготовленном для передачи на "Отчаянный". Доути совсем не так умен, как думает. Это умозаключение заставило Хорнблауэра слабо улыбнуться. "Отчаянный" рассекал Ла-Маншские волны. На правом траверзе неясно виднелся Бэрри-Хед.

15

Было холодно, невыносимо холодно. Дни стали короткими, а ночи - длинными-предлинными. Вместе с холодами пришли восточные ветры - одно вытекало из другого - и смена тактической обстановки. Ибо хотя "Отчаянный" избавился от тревог, связанных с нахождением вблизи подветренного берега, неизмеримо возросла и ответственность. Теперь ежечасные измерения ветра перестали быть рутиной, представляющей чисто научный интерес. Ветер, дующий с десяти из тридцати двух румбов компаса, позволит даже ленивому французскому флоту выйти через Гуль в Атлантику. Если он попробует это сделать - долг "Отчаянного" немедленно предупредить Ла-Маншский флот. Если французы осмелеют настолько, что решат драться, Ла-Маншский флот построится в кильватерную колонну, чтоб им противостоять, а если (что более вероятно) французы постараются выскользнуть незамеченными, - перекроет все проходы - Ра, Ируазу, Фур.

Сегодня прилив не кончался до двух часов пополудни. Это было очень неудобно - до этого времени "Отчаянный" не решался подойти к берегу, чтоб нести свой дозор с самого близкого расстояния. Сделать это раньше было бы рискованно - если ветер вдруг стихнет, судно, брошенное на волю прилива, может вынести под батареи на Пти Мину и Капуцинах - батарею Тулинг. А еще гибельнее батарей будут рифы - Поллукс и Девочки.

Чтобы проверить положение судна, Хорнблауэр вышел на палубу со светом (в тот день, один из самых коротких дней в году, это было не так уж рано). Провс брал азимут на Пти Мину и Гран Гуэн.

- С Рождеством вас, сэр, - сказал Буш. Чрезвычайно характерно для военной службы, что Буш козырнул, произнося эти слова.

- Спасибо, мистер Буш. И вас также.

Не менее характерно, что Хорнблауэр в точности знал, что сегодня двадцать пятое декабря, и совершенно забыл, что это Рождество; в таблицах приливов церковные праздники не упоминались.

- Есть ли новости от вашей супруги, сэр? - спросил Буш.

- Нет еще, - ответил Хорнблауэр с улыбкой, которая лишь наполовину была вымученной. - Письмо, которое я получил вчера, датировано восемнадцатым, и в нем еще ничего нет.

Письмо от Марии дошло за шесть дней, потому лишь, что провиантское судно доставило его с попутным ветром. Это означало также, что ответ доберется до Марии недель за шесть - а за шесть недель - за неделю - все переменится, ребенок родится. Флотский офицер, пишущий письмо жене, равно как и лорды Адмиралтейства, планирующие перемещения флотов, должны внимательно смотреть на флюгер. Мария и повитуха сошлись, что ребенок родится под Новый Год. В это время Мария будет читать письма, которые Хорнблауэр написал месяц назад. Он хотел бы, чтоб эти письма были подушевней. Но никакими силами нельзя ни вернуть их, ни изменить, ни дополнить.

Единственное, что он мог сделать, это провести часть утра за сочинением письма, которое восполнило бы, пусть с опозданием, недостатки предыдущих (Хорнблауэр со стыдом вспомнил, что не первый раз принимает такое решение). Это письмо писать было еще труднее - приходилось учитывать все возможные повороты событий. Все возможные повороты событий... Хорнблауэр тревожился в этот момент точно так же, как и любой будущий отец.

Он промучился с этими литературными упражнениями почти до одиннадцати часов, ничего толком не написал, и, поднимаясь на шканцы, чтоб подвести "Отчаянный" ближе к берегу, испытывал виноватое облегчение. Хорошо знакомые берега приближались с обеих сторон. Погода была ясная; не искрящееся морозом Рождество, конечно, но тумана почти не было, и Хорнблауэр приказал положить шлюп в дрейф так близко к рифу Поллукс, как мог решиться. Его приказы сопровождал глухой рев пушек Пти Мину. Заново отстроенная батарея, как обычно, палила с большого расстояния в надежде, что в этот-то раз "Отчаянный" подойдет достаточно близко. Узнали ли они судно, причинившее им столько вреда? Очень вероятно.

- Утренний салют, сэр, - сказал Буш.

- Да.

Хорнблауэр взял подзорную трубу замерзшими (перчатки не помогали) руками и, как всегда, направил на Гуль. Нередко за ним можно было увидеть что-нибудь интересное. Сегодня интересного было много.

- Четыре новых корабля на якоре, сэр, - сказал Буш.

- Я насчитал пять. Разве это не новый - фрегат на одной линии с колокольней?

- Не думаю, сэр. Он просто поменял стоянку. Я насчитал только четыре новых.

- Вы правы, мистер Буш.

- Реи подняты, сэр. И... сэр, вы не взглянете на эти марса-реи?

Хорнблауэр уже смотрел.

- Не могу разглядеть точно.

- Я думаю, марсели свернуты вдоль реев. Парус, свернутый вдоль рея, гораздо тоньше и менее заметен, чем когда его рубашка собрана у мачты, как обычно делают на стоянке.

- Я сам поднимусь на мачту, сэр. А у молодого Формана зоркие глаза. Я возьму его с собой.

- Очень хорошо. Нет, подождите, мистер Буш. Я поднимусь сам. Посмотрите за судном, пожалуйста. Но Формана можете мне прислать.

Решение Хорнблауэра самому подняться на мачту свидетельствовало, что новые корабли сильно его заинтересовали. Он знал, что медлителен и неловок, и не любил обнаруживать это перед смелым и проворным подчиненным. Но что-то в этих кораблях было такое...

Хорнблауэр, тяжело дыша, добрался до топа фор-стеньги. Несколько секунд ушло на то чтобы отдышаться и поймать корабли в поле зрения подзорной трубы.

Во всяком случае, он согрелся. Форман был уже здесь. Постоянный впередсмотрящий сжался при виде начальства.

Ни Форман, ни впередсмотрящий не могли ничего определенного сказать об этих марселях, свернутых вдоль реев.

Они считали, что это возможно, но определенно высказаться не решались.

- Вы что-нибудь еще видите необычное в этих кораблях, мистер Форман?

- Ну... нет, сэр. Не могу сказать, сэр.

- Вам не кажется, что у них очень неглубокая осадка? Два из четырех новых кораблей были двухпалубные шестидесятичетырехпушечные, вероятно, и нижний ярус орудийных портов располагался выше над водой, чем можно было ожидать. Измерить было невозможно, но Хорнблауэр чувствовал это интуитивно. Что-то не так, хотя Форман, при всем желании угодить, этого не видел.

Хорнблауэр повел подзорной трубой вдоль якорной стоянки, ища дополнительных сведений. Он видел ряды времянок, в которых жили солдаты. Французские солдаты были знамениты умением о себе позаботиться, построить себе подходящее убежище от ветра и снега. Ясно видны были дымки костров - сегодня они, конечно, готовят себе Рождественский обед. Здесь стоял тот самый батальон, который преследовал Хорнблауэра до шлюпок в день штурма батареи. Хорнблауэр повел трубой дальше, потом вернулся. Он не мог точно видеть из-за ветра, но ему показалось, что возле двух рядов времянок дымков не видно. Все это было очень неопределенно - он не мог даже оценить, сколько солдат живет в этих времянках - две тысячи, пять тысяч. И что дымков нет, он тоже не был твердо уверен.

- Капитан, сэр! - закричал Буш с палубы. - Отлив кончается.

- Очень хорошо. Я спускаюсь. На палубу Хорнблауэр спустился задумчивый и рассеянный.

- Мистер Буш. Скоро я захочу на обед рыбы. Прикажите впередсмотрящему искать "Дукс фрирс".

Ему пришлось произнести так, чтоб Буш его понял. Через два дня он в своей каюте пил ром - притворялся, будто пьет ром - с капитаном "Deux Freres". Он купил себе полдюжины каких-то непонятных рыбин. Капитан называл их "Carrelets" и утверждал, что они очень вкусные. Хорнблауэр предполагал, что это камбала. Во всяком случае, он заплатил за них золотую монету, которую капитан, ни слова не говоря, сунул в карман перепачканных рыбьей чешуей саржевых штанов.

Разговор неизбежно перешел на то, что можно увидеть за Гулем, а потом, от общего к частному, на новые корабли. Капитан отмахнулся, показывая, что они не имеют никакого значения.

- Arme s en flute, - небрежно сказал он. En flute! Как флейта! Это объясняло все. Отдельные куски головоломки сложились наконец вместе. Хорнблауэр неосторожно глотнул рома и закашлялся, чтоб скрыть свой интерес. Военный корабль со снятыми пушками при открытых орудийных портах становится похож на флейту - у него получается ряд пустых отверстий по бортам.

- Не для боя, - объяснил капитан. - Только для припасов, или войск, или для чего хотите.

Особенно для войск. Для припасов куда лучше торговые суда, специально оснащенные для перевозки грузов, зато военные корабли вмещают больше людей - там есть где готовить им пищу, где разместить большое количество пресной воды - собственно, с расчетом на это они и строятся. Если взять минимум матросов - только чтоб управлять судном - останется место для солдат. Тогда пушки будут не нужны, а в Бресте их употребят для вооружения новых кораблей. С другой стороны, чем больше солдат, тем больше нагрузка на камбуз, тем больше надо пресной воды, но если путешествие будет коротким, это не так важно. Короткое путешествие. Не Вест-Индия, не мыс Доброй Надежды, и, конечно, не Индия. Сорокапушечный фрегат, вооруженный en flute, может вместить до тысячи солдат. Всего три тысячи, плюс еще несколько сотен на вооруженном эскорте. Небольшая численность исключала Англию. Как ни мало ценит солдатские жизни Бонапарт, он не станет бросать столь малочисленное войско на Англию, где есть по крайней мере небольшая армия и сильное народное ополчение. Остается одно: Ирландия, где население недовольно правительством и, стало быть, народное ополчение ненадежное.

- Значит, мне они не опасны, - сказал Хорнблауэр, надеясь, что пауза, в течение которой он все это обдумывал, не слишком затянулась.

- Даже такому маленькому кораблю, - усмехнулся бретонский капитан.

Хорнблауэру пришлось напрячь всю волю, чтоб в продолжение разговора не выдать охватившее его волнение. Он рвался действовать немедленно, но не решался обнаружить беспокойство; бретонский капитан хотел еще рому и не догадывался, что Хорнблауэр спешит. К счастью, Хорнблауэр вспомнил, что Доути советовал ему вместе с рыбой купить и сидра, и перевел разговор на эту тему. Да, подтвердил капитан, бочонок с сидром на "Двух братьях" есть, но сказать, сколько в нем, невозможно - сегодня уже почали. Он продаст, что осталось.

Хорнблауэр заставил себя поторговаться - он хотел скрыть от бретонского капитана, что сведения, которые тот сообщил, стоят еще золота. Он сказал, чтоб сидр, в неизвестном количестве, передали ему в придачу к рыбе, без дополнительной платы. Крестьянские глаза капитана алчно блеснули. Он с возмущением отказался. Спор продолжался несколько минут. Стакан капитана пустел.

- Один франк, - предложил Хорнблауэр наконец. - Двадцать су.

- Двадцать су и стакан рому, - сказал капитан. Хорнблауэру пришлось смириться с новой задержкой, но она была оправдана - позволяла сохранить уважение капитана и развеять его подозрения.

Наконец с кружащейся от рома головой - он ненавидел это ощущение - Хорнблауэр проводил гостя и сел писать срочную депешу. Ни один сигнал не передаст всего, что он хотел сказать, и ни один сигнал не сможет оставаться в тайне. Слова приходилось выбирать настолько осторожно, насколько позволяло опьянение. Он изложил подозрения, что французы замышляют вторгнуться в Ирландию, и обосновал свои соображения. Наконец, удовлетворенный результатом, он подписался "Горацио Хорнблауэр, капитан-лейтенант", перевернул лист и написал адрес - "Контр-адмиралу Уильяму Паркеру, главнокомандующему Прибрежной эскадры", сложил и запечатал письмо. Паркер принадлежал к обширному клану Паркеров. Бесчисленное множество капитанов и адмиралов с такой фамилией служило в английском флоте с незапамятных времен. Никто из них особенно не отличился - может быть, письмо изменит эту традицию.

Хорнблауэр отослал письмо - долгий и утомительный путь для шлюпки - и стал с нетерпением ждать ответа.

Сэр,

Ваше письмо от сегодняшнего числа получил и отнесусь к нему со всем вниманием. Ваш покорный слуга

У.Паркер

Хорнблауэр одним взглядом пробежал две короткие строчки - он открыл письмо прямо на шканцах, даже не дойдя до каюты, и теперь сунул его в карман, надеясь, что разочарование не слишком ясно написано у него на лице.

- Мистер Буш, - сказал он. - Нам придется наблюдать за Гулем внимательней, чем обычно, особенно ночью и в тумане.

- Есть, сэр.

Возможно, Паркеру нужно время, чтоб переварить сообщение, а план он составит позже - до тех пор долг Хорнблауэра действовать на свой страх и риск.

- Я буду подводить судно к Девочкам всякий раз, как смогу сделать это незаметно.

- К Девочкам? Есть, сэр.

Буш пристально поглядел на Хорнблауэра. Никто, будучи в здравом рассудке - по крайней мере, без сильного принуждения - не станет рисковать судном, подходя так близко к навигационной опасности в условиях плохой видимости. Верно; но принуждение существует. Если три тысячи хорошо обученных французских солдат высадятся в Ирландии, эту многострадальную страну от края до края охватит пламя, еще более губительное, чем в 1798.

- Мы попробуем сделать это сегодняшней ночью, - сказал Хорнблауэр.

- Есть, сэр.

Девочки лежали прямо в середине Гуля. По обе стороны от них проходили фарватеры примерно по четверти мили шириной, и по обоим фарватерам набегал прилив и откатывал отлив. Французы смогут выйти только с отливом. Нет, это не совсем так - при попутном ветре они смогут преодолеть прилив - если будет дуть этот студеный восточный ветер. За Гулем нужно следить всякий раз, как снижается видимость, и делать это придется "Отчаянному".

16

- Простите меня, сэр. - Буш задержался после вечернего доклада. Он колебался, не решаясь произнести слова, очевидно, приготовленные заранее.

- Да, мистер Буш.

- Знаете, сэр, вы очень плохо выглядите.

- Неужели?

- Вы слишком много трудитесь. Днем и ночью.

- Мне странно слышать это от моряка и королевского офицера, мистер Буш.

- И все-таки это правда. Вы уже несколько суток не смыкали глаз. Вы похудели. Я никогда вас таким не видел.

- Боюсь, как бы там ни было, мне и дальше придется продолжать в том же роде, мистер Буш.

- Я могу только сказать, сэр, что лучше бы вам так не утомляться.

- Спасибо, мистер Буш. Кстати, я как раз собирался лечь спать.

- Я рад этому, сэр.

- Проследите, чтоб меня позвали, как только видимость начнет ухудшаться.

- Есть, сэр.

- Могу я доверять вам, мистер Буш?

Это внесло немного юмора в слишком серьезный разговор.

- Можете, сэр.

- Спасибо, мистер Буш.

После того, как Буш ушел, Хорнблауэр с интересом взглянул в щербатое зеркальце, разглядывая осунувшееся лицо, впалые щеки, заострившийся нос и выступающий подбородок. Но это не настоящий Хорнблауэр. Настоящий был внутри, нервное напряжение и тяготы на нем не сказались - по крайней мере, пока. Настоящий Хорнблауэр глядел на него из ввалившихся глаз, подмигивая если не злорадно, то с неким циничным удовольствием Хорнблауэру, искавшему в своем отражении признаков телесной слабости. Но нельзя терять драгоценное время - слабое тело, которое настоящий Хорнблауэр вынужден был влачить, требовало отдыха. С какой радостью это слабое тело прижало к себе грелку, которую Доути предусмотрительно положил в койку, ощутило тепло и расслабилось, хотя простыни были сырые, а каюту наполнял пронизывающий холод.

- Сэр, - сказал Доути. Казалось, Хорнблауэр проспал всего минуту, но по часам выходило, что прошло более двух часов. - Меня послал мистер Провс. Идет снег, сэр.

- Очень хорошо. Иду.

Сколько раз произносил он эти слова? Всякий раз, как снижалась видимость, Хорнблауэр подводил шлюп к Гулю, выдерживал нервное напряжение, вызванное опасностью, необходимостью следить за ветром, приливом и отливом, постоянно считать, постоянно быть наготове, чтобы броситься прочь, лишь немного прояснится - не только с тем, чтоб не попасть под огонь батарей, но и чтоб французы не узнали про его неусыпный дозор.

С помощью Доути Хорнблауэр машинально напялил на себя одежду, не замечая, что делает. Он вышел в изменившийся мир, ступая по тонкому снежному ковру. Белый снег, покрывавший дождевик Провса, мерцал в темноте.

- Ветер норд-тень-ост, умеренный. Прилив будет прибывать еще час.

- Спасибо. Поднимите матросов и пошлите их на посты, пожалуйста. Они смогут поспать у пушек.

- Есть, сэр.

- Через пять минут с этого момента я не хочу слышать ни звука.

- Есть, сэр.

То была обычная рутина. Чем меньше видимость, тем меньше должно быть время, за которое корабль сможет открыть огонь по неожиданно возникшему рядом противнику. Но обязанности Хорнблауэра были отнюдь не рутинные - каждый раз он подводил корабль к Гулю в новых условиях, при разном направлении ветра, на разных стадиях прилива или отлива. В этот раз ветер впервые был настолько северным. Придется обходить отмели Пти Мину до опасного близко, а затем, круто к ветру, с последними остатками прилива "Отчаянный" войдет в северный фарватер, оставив Девочек по правому борту.

Дух команды еще не упал - высыпав на заснеженную палубу из душной теплоты твиндека, матросы шутками и возгласами выражали свое изумление, но резкие выкрики унтер-офицеров заставили их смолкнуть. Реи были обрасоплены, команды рулевым отданы, и на "Отчаянном" воцарилась мертвая тишина. Словно корабль-призрак двинулся он в непроницаемой ночи, наполненной бесшумно падающими снежными хлопьями.

На гакаборте горел прикрытый створками фонарь, чтоб читать показания лота, хотя при быстро меняющейся скорости эти показания не так и важны - куда больше значат опыт и интуиция. Лот бросали двое матросов на грот-руслене правого борта. Хорнблауэр, стоя с наветренной стороны шканцев, слышал тихий крик лотового, хотя специальный матрос был поставлен передавать ему глубину, если понадобится. Пять саженей. Четыре сажени. Если он ошибется, они сядут на мель еще до следующего броска. На мели под пушками Пти Мину. Хорнблауэр непроизвольно стиснул руки в перчатках и напряг мускулы. Шесть с половиной саженей. Так и должно было быть по его расчетам, и все же Хорнблауэр вздохнул с облегчением, и тут же устыдился, усмотрев в этом неверие в свои силы.

- Круто к ветру, - приказал он.

Ближе к Пти Мину подходить нельзя. Сейчас они в четверти мили от хорошо знакомых холмов, но ничего не видно. Казалось, Хорнблауэра окружает черная непроницаемая стена. Одиннадцать саженей - они в самом фарватере. Кончается прилив, два дня после квадратуры, ветер норд-тень-ост, скорость течения должна быть меньше узла, Мэнгамское завихрение еще не сказывается.

- Дна нет!

Больше двадцати саженей. Все верно.

- Хорошая ночь для лягушатников, сэр, - пробормотал Буш. Он ждал этого момента.

Именно так: если французы хотят незаметно выскользнуть из Бреста, ночь самая подходящая. Они знают таблицы приливов не хуже Хорнблауэра. Они видят снег. Удобное время, чтобы сняться с якоря и с попутным ветром и течением пройти Гуль. При таком направлении ветра фур непроходим.

Ируаза охраняется - он надеялся - Прибрежной эскадрой, но такой темной ночью французы предпочтут ее опасному Ра дю Сэн.

Девятнадцать саженей. Девочек они миновали, и Хорнблауэр знал, что сможет пройти на ветре Мэнгам. Девятнадцать саженей..

- Сейчас приливное течение прекратится, сэр, - сказал Провс. Он только что посмотрел на свои часы в свете прикрытого шторками нактоуза.

Миновали Мэнгам; следующие несколько секунд лот будет показывать девятнадцать саженей. Время продумать следующий шаг. Прежде чем сделать это, Хорнблауэр мысленно представил себе карту.

- Слушайте! - Буш ткнул Хорнблауэра локтем в бок - сейчас было не до церемоний.

- Отставить на лоте! - приказал Хорнблауэр достаточно громко, чтобы его услышали: при таком направлении ветра его слова не могли разнестись далеко в ту сторону, куда он вглядывался.

Вот снова тот же звук, потом другие. Ветер донес протяжный крик "Seize" - шестнадцать по-французски. Французские лоцманы по-прежнему измеряли глубину в старинных туазах, а туаза чуть больше морской сажени.

- Огни! - прошептал Буш, снова толкая Хорнблауэра в бок. Над водой виднелся отблеск - французы, в отличие от Хорнблауэра, не закрыли как следует свои огни. Корабль-призрак скользил по воде так близко, что до него можно было бы докинуть сухарем. Отчетливо видны были марсели, покрытые тонким слоем снега. И вот...

- Три красных огня в ряд на крюйс-марса-рее, - прошептал Буш.

Сейчас они стали видны; видимо спереди их закрыли, а сзади нет, чтоб свет их был виден идущим сзади кораблям. Хорнблауэра осенило. Внезапное решение, план на ближайшие пять минут, дальнейшие планы - все пришло одновременно.

- Бегите! - приказал он Бушу. - Пусть подвесят три огня, в точности так же, и закроют, но так, чтоб можно было быстро открыть.

При последних словах Буш исчез, но думать надо было еще быстрее. Хорнблауэр не решался повернуть оверштаг - надо было поворачивать через фордевинд.

- Поворот через фордевинд, - выпалил он Провсу. Сейчас было не время для его обычной вежливости.

Когда "Отчаянный" поворачивался, Хорнблауэр увидел, как три огня слились в один и тут же вспыхнул голубой свет - французский корабль менял галс, чтоб пройти Гуль, и зажег фальшфейер, приказывая идущим за ним кораблям повторить маневр. В свете фальшфейера Хорнблауэр увидел и второй французский корабль - второй бледный призрак.

Когда Хорнблауэр был пленником в Ферроле, Пелью на "Неустанном" обманул вышедшую из Бреста эскадру, имитируя их сигналы, но это было в Ируазс, где места относительно много. Хорнблауэр поначалу намеревался применить ту же тактику, но здесь, в узком Гуле, можно было действовать более решительно.

- Приведите судно к ветру на правом галсе, - приказал он Провсу. Невидимые руки выбрали невидимые галсы, и корабль повернулся еще чуть-чуть.

Второй французский корабль только что закончил поворот, и нос "Отчаянного" указывал прямо на него.

- Немного право руля. - Нос шлюпа чуть-чуть повернулся. - Одерживай.

Хорнблауэр хотел подойти к французскому кораблю, но так, чтобы тот не закрыл ему ветер.

- Я послал на крюйс-марса-рей надежного матроса с фонарями, - доложил Буш. - Через две минуты все будет готово.

- Спускайтесь к пушкам! - приказал ему Хорнблауэр. Больше не надо было сохранять тишину, и он потянулся к рупору.

- Главная палуба! Встать к пушкам правого борта! Выдвигай!

Как может быть построена французская эскадра? Ее должен сопровождать вооруженный эскорт, не для того, чтоб сразиться с Ла-Маншским флотом, но чтоб защитить транспортные суда от случайных британских фрегатов. Значит, два больших фрегата, один в авангарде, другой в арьергарде беззащитных транспортных судов, вооруженных en flute.

- Право руля! Прямо!

Теперь они сошлись рей к рею со вторым кораблем колонны, с кораблем-призраком, идущим к Гулю сквозь снегопад. Грохот пушечных катков стих.

- Пли!

Десять рук рванули вытяжные шнуры десяти пушек. Борт "Отчаянного" взорвался пламенем, ярко озарившим паруса и корпус француза. В мгновенной вспышке света видны стали снежинки, как бы застывшие в воздухе.

- Пли!

С французского корабля раздались крики. Чуть не у самого уха Хорнблауэр услышал голос, говоривший по-французски - это капитан транспортного судна окликал его с тридцати ярдов, направив рупор прямо на него - видимо пенял, как он думал, своему соотечественнику, обстрелявшему его в Гуле, где британских кораблей быть не может. Грохот и вспышка первой пушки второго бортового залпа оборвали его слова. Другие выстрелы следовали с той скоростью, с какой матросы успевали заряжать и стрелять. Каждая вспышка на мгновение озаряла французское судно. Десятифунтовые ядра решетили наполненное людьми судно. В это самое время, когда Хорнблауэр в застывшей позе стоял на палубе, всего в тридцати ярдах от него десятки людей умирали мучительной смертью из-за того лишь, что их принудили служить европейскому тирану. Ясно, французы этого не выдержат. Ясно, они попробуют уклониться от неожиданного и необъяснимого нападения. А! Вот они поворачивают, хотя здесь, между мелями с одной стороны и береговым обрывом с другой, поворачивать было некуда. Вот три красных огня на крюйс-марса-рее. Случайно или нарочно, французский капитан положил руль под ветер. Хорнблауэр должен довести начатое до конца.

- Немного лево руля.

"Отчаянный" повернулся, пушки громыхнули. Достаточно.

- Немного право руля. Прямо руль.

Теперь рупор: - Прекратить огонь.

Последовавшую за этим тишину разорвал треск налетевшего на мель французского судна, грохот падающих мачт, крики отчаяния. В темноте, после пушечных вспышек, Хорнблауэр ослеп, но действовать он должен был так, как если бы видел. Времени терять нельзя.

- Обстенить грот-марсель! Приготовиться у брасов! Волей-неволей остальные французские суда пойдут за первыми. Больше им деться некуда - ветер у них на раковине, внизу - течение, по обеим сторонам скалы. Хорнблауэр должен думать быстрее, чем они - французский капитан на следующем корабле наверняка не успел еще собраться с мыслями.

Девочки под ветром - больше нельзя терять ни секунды.

- Брасы!

Вот француз - ближе, ближе, с полубака слышны отчаянные крики.

- Руль право на борт!

Скорости едва хватало, чтоб "Отчаянный" послушался руля; носы двух кораблей разошлись, едва не столкнувшись.

- Пли!

Паруса французского судна заполаскивали - оно не вполне управляемо, и команде не удастся быстро взять его под контроль, пока на палубу сыплется град девятифунтовых ядер. "Отчаянный" не должен пойти у него под носом. Оставалось еще немного времени и места.

- Обстенить грот-марсель!

Вот что значит хорошо обученная команда - корабль работал, как машина. Даже подносчики пороха, "пороховые мартышки", бегавшие по трапам вверх и вниз в кромешной тьме, исправно выполняли свой долг, постоянно снабжая пушки порохом, ибо те не смолкали ни на минуту. Они оглушительно ревели, озаряя оранжевым светом французское судно. Дым тяжелыми клубами плыл к левому борту.

Нельзя больше оставаться под обстененным марселем. Надо наполнить парус и продвинуться вперед, даже если из-за этого и придется прекратить стрельбу.

- Брасы!

До этого момента Хорнблауэр не замечал адского рева шканцевых карронад; они стреляли без перерыва, осыпая неприятельскую палубу картечью. В их свете он увидел, как удаляются мачты француза. В следующей вспышке Хорнблауэр увидел еще одну мгновенную картину - корабельный бушприт прошел по палубе француза. Треск, крики: следующее французское судно налетело на своего товарища. Треск не стихал. Хорнблауэр заспешил на корму, чтоб поглядеть, но темнота уже сомкнулась перед его ослепшими от света глазами. Он мог только слышать, но и этого было достаточно, чтоб понять: судно, действующее, как таран, разворачивалось ветром, его бушприт крушил ванты, фалы, штаги и, наконец, налетел на грот-мачту. Потом упадет фок-мачта, упадут реи. Два корабля сцеплены вместе и беспомощны, а с подветренной стороны у них Девочки. Хорнблауэр увидел, как они зажигают фальшфейеры, пытаясь разобраться в безнадежной ситуации. Корабли поворачивались, голубые огни фальшфейеров и красные огни фонарей вращались, как некая планетная система. Им не спастись - ветер и течение понесли их, и Хорнблауэру показалось, что он услышал треск, с которым корабли налетели на Девочек. Он не мог быть твердо в этом уверен, да и времени гадать не было. На этой стадии отлива вокруг рифа Поллукс возникает вихревое течение, и это надо учитывать. Потом он должен войти в Ируазу, чьи воды считал такими опасными, пока не сунулся в Гуль. Неизвестно, сколько еще кораблей идет из Бреста. По стрельбе и замешательству они уже поняли, что среди них враг.

Хорнблауэр бросил быстрый взгляд на нактоуз, прикинул силу ветра на щеке. Неприятельская колонна (вернее ее остатки) при таком ветре наверняка возьмет курс на Ра дю Сэн и постарается подальше обойти мели Трэпье. Он должен пойти им наперерез - следующее судно в колонне наверняка уже близко, но через несколько секунд оно выйдет из узкого фарватера Гуля. И где же первый фрегат, тот самый, который он пропустил без боя?

- Эй, на грот-руслене! Бросать лот!

Надо держаться как можно дальше с наветренной стороны.

- Нет дна! Двадцать саженей пронесло! Значит, они достаточно далеко от Поллукса.

- Оставить на лоте!

Они продолжали идти правым галсом. В непроницаемой тьме Хорнблауэр слышал совсем близко тяжелое дыхание Провса. Все остальное было тихо. Скоро снова придется бросать лот. Что это? Ветер донес до слуха отчетливый звук - звук тяжелого предмета, упавшего в воду. Это бросают лот. Следом, после соответствующей паузы, раздался пронзительный крик лотового. С наветренной стороны еще одно судно. Расстояние все уменьшалось, и Хорнблауэр вскоре разобрал голоса и скрип реев. Перегнувшись через ограждение, он тихо сказал.

- Приготовиться у пушек.

Вот и оно, неясно вырисовывается по правому борту.

- Два румба вправо. Одерживай.

В этот момент французы их увидели. Из темноты раздался усиленный рупором окрик, но Хорнблауэр, не дослушав, скомандовал:

- Пли!

Пушки выстрелили почти одновременно, "Отчаянный" содрогнулся от отдачи. И вновь чужой корабль озарился светом бортового залпа. Нет надежды посадить его на мель - пролив здесь слишком широк. Хорнблауэр поднес к губам рупор.

- Поднять пушки! Цельте по мачтам!

Он может покалечить неприятеля. Первая пушка следующего залпа выстрелила сразу после его слов - какой-то дурак не обратил внимания на приказ. Но остальные выстрелили после паузы, необходимой, чтоб вынуть клинья. Вспышка за вспышкой. Бах, бах, бах, снова, и снова, и снова. Вдруг вспышка осветила крюйсель неприятельского судна, который в этот самый момент начал медленно разворачиваться. В отчаянной попытке уйти от мучителя француз обстенил паруса, рискуя попасть под продольный огонь - он решил пройти под кормой у "Отчаянного", чтоб встать носом по ветру. Сейчас Хорнблауэр повернет судно через фордевинд, направит на неприятеля пушки левого борта и загонит его на Трэпье. Он успел поднести к губам рупор, когда темнота перед ним взорвалась огненным вулканом.

Хаос. Из темной ночи, из снегопада обрушился на "Отчаянного" бортовой залп, накрывший его с носа до кормы. Вместе с грохотом пушек и вспышкой раздался треск разлетающейся в щепки древесины, звон ядра, ударившего в казенную часть пушки, крик раненного, прорезавший вновь наступившую тишину.

Один из вооруженных фрегатов - вероятно, тот, что шел в авангарде - увидел стрельбу и оказался достаточно близко, чтобы вмешаться. Сейчас он пересекал курс "Отчаянного", чтоб еще раз накрыть его продольным бортовым залпом.

- Руль право на борт!

Хорнблауэр не мог поворачивать оверштаг. Хотя он и готов был пойти на риск, что "Отчаянный" с такелажем, поврежденным бортовым залпом, откажется привестись к ветру, транспортное судно было еще слишком близко. Он должен поворачивать через фордевинд, хотя это и означало снова оказаться под продольным огнем.

- Поворот через фордевинд!

"Отчаянный" поворачивался, продолжая стрелять по транспортному судну. Еще один бортовой залп вспорол темноту перед ним. Ядра с секундными интервалами ударяли в нос корабля. Хорнблауэр стоял, стараясь не дергаться от испуга, и думал, что делать дальше. Последний ли это выстрел? Спереди раздался громкий треск и крики. Это упала фок-мачта. Это фор-марса-рей рухнул на палубу.

- Руль не слушается, сэр! - крикнули от штурвала. Без фок-мачты "Отчаянный" будет рыскать к ветру, даже если обломки мачты не сработают как плавучий якорь.

Хорнблауэр чувствовал на щеке, как меняется ветер. Теперь "Отчаянный" беспомощен. Теперь его может разнести в щепки враг, в два раза превосходящий по размеру и в четыре - весом ядер, с мощной обшивкой, непробиваемой для легких ядер шлюпа. Остается отчаянно драться до конца. Разве что... Сейчас враг, должно быть, кладет руль право на борт, чтоб накрыть их продольным огнем - или сделает это сразу, как поймет в темноте, что произошло. Время бежало быстро, ветер, слава Богу, все еще дул, транспортное судно все еще было близко к правому борту. Хорнблауэр громко заговорил в рупор:

- Тихо! Молчать!

Стук на баке, где матросы возились с упавшей мачтой, стих. Замолкли даже раненные. Это дисциплина, дисциплина не вбитая кошками, а осознанная. Хорнблауэр слышал грохот пушечных катков: французы выдвигали пушки, готовясь к новому бортовому залпу. Он слышал приказы, фрегат разворачивался, чтоб нанести coup de grace* [Смертельный удар, прекращающий страдания и наносимый из милосердия].

Хорнблауэр направил рупор вверх, как если бы обращался к небу, и заговорил, стараясь, чтоб голос его прозвучал твердо и тихо. Он не хотел, чтоб его услышали на фрегате.

- На крюйс-марса-рее! Открыть огни.

Момент был ужасный - может, огни погасли, может, убит матрос, поставленный на рее. Хорнблауэр вынужден был повторить приказ.

- Открыть огни.

Дисциплина не позволила матросу ответить, но вот и огни - первый... второй... третий красный фонарь на крюйс-марса-рее. Хотя ветер дул в сторону фрегата, Хорнблауэр расслышал дикий крик французского капитана. Тот приказывал не стрелять. Может, он думал, что произошла ужасная ошибка, может, в темноте принял "Отчаянного" за его недавнюю жертву. Как бы то ни было, он приказал не стрелять. Как бы то ни было, его снесло в подветренную сторону, а сто ярдов под ветер в такой темноте - все равно что миля в условиях нормальной видимости.

- Закройте огни!

Не стоит давать французам цель, по которой стрелять, или указание, куда лавировать, когда они поймут, что произошло. Теперь Хорнблауэр услышал голос совсем близко.

- Буш докладывает, сэр. Я, с вашего разрешения, ненадолго оставлю пушки. Фор-марсель закрыл всю батарею правого борта. Не могу стрелять.

- Очень хорошо, мистер Буш. Каков ущерб?

- Фок-мачта сломалась в шести футах от палубы. Все полетело за правый борт. Большая часть вант держит - мы тащим все это дело за собой.

- Тогда за работу - тихо, мистер Буш. Сначала уберите все паруса, потом разберете обломки.

- Есть, сэр.

Если убрать все паруса, судно станет еще менее заметным, и, удерживаемое странным плавучим якорем, будет меньше сноситься ветром. В следующую минуту появился плотник.

- Мы очень быстро набираем воду, сэр. Два фута в трюме. Мои люди заделали одну дыру возле порохового погреба, но должна быть еще одна, где-то возле канатного ящика. Нам нужны матросы у помп, сэр, и, если можно, еще человек шесть в канатный ящик.

- Очень хорошо.

Так много надо было сделать в кошмарной атмосфере нереальности. Тут стало ясно, откуда идет это ощущение. Шесть дюймов снега лежало на палубе, приглушая и затрудняя каждое движение. Сугробы намелись у каждой вертикальной поверхности. Но еще сильнее это чувство нереальности шло от истощения, как нервного, так и физического. Пока идет работа, на усталость нельзя обращать внимания, надо думать ясно в цепенящей тьме, зная, что мель Трэпье близко под ветром, и что идет отлив. Как только убрали обломки, пришлось ставить паруса, моряцким чутьем догадываться, как управлять "Отчаянным" без фок-мачты. Лишь ветер на щеке да дрожащая стрелка компаса говорили Хорнблауэру, куда править, а мели поджидали его, если он ошибется.

- Я хотел бы попросить вас поставить блинд, мистер Буш.

- Есть, сэр.

Опасная работа для матросов, которым придется ставить парус под бушпритом в темноте, когда привычные ванты полетели за борт вместе с фок-мачтой. Но сделать это надо, чтоб не давать "Отчаянному" приводиться к ветру. Потом поставить громоздкий грот - грот-стеньга слишком ненадежна. Потом ползти на запад под скорбный перестук помп. Наконец серая тьма сменилась темной серостью, начало светать, снег перестал. Рассвело, виден стал беспорядок на палубе и утоптанный снег, там и сям окрашенный кровью. И вот наконец "Дорида", готовая прийти на помощь. Это можно было даже назвать безопасностью, если не думать о том, что еще предстоит лавировать против ветра на текущем судне с временной фок-мачтой в Плимут для починки.

Лишь когда они увидели, что "Дорида" спускает шлюпки, чтоб прислать матросов на подмогу, Буш счел возможным обратиться к Хорнблауэру с подходящей репликой. Буш и не догадывался, как он выглядит - лицо его почернело от пороха, ввалившиеся щеки покрывала густая щетина. Но даже и без этого причудливая обстановка пробудила в нем грубое чувство юмора.

- С Новым Годом, сэр, - сказал Буш, ухмыляясь, как скелет.

Первое января. Оба одновременно подумали об одном и том же. Ухмылка Буша сменилась более серьезным выражением.

- Надеюсь, ваша супруга...

Хорнблауэр, застигнутый врасплох, не смог найти формального ответа.

- Спасибо, мистер Буш.

Ребенок должен родиться на Новый Год. Может быть, пока они стоят тут и разговаривают, Мария рожает.

17

- Вы обедаете на борту, сэр? - спросил Доути.

- Нет. - Хорнблауэр засомневался, произносить ли ему пришедшую в голову фразу, но решил продолжить: - Сегодня Горацио Хорнблауэр обедает у Горацио Хорнблауэра.

- Да, сэр.

Ни одна острота не встречала такого полного непонимания. Возможно - даже наверняка - Доути не уловил классической аллюзии, но он мог хотя бы улыбнуться, ведь ясно было, что его капитан снизошел до шутки.

- Вам понадобится ваш дождевик, сэр. Все еще идет сильный дождь, - продолжал Доути все так же невозмутимо.

- Спасибо.

Несколько дней, что "Отчаянный" простоял в Плимутском заливе, дождь почти не переставал. Когда Хорнблауэр вышел из дока, дождь застучал по его дождевику, словно это вовсе не дождь, а град. Дождь лил всю дорогу от дока до Драйверз-аллеи. На стук дверь открыла хозяйская дочка. Уже на лестнице было слышно, как другой Горацио Хорнблауэр криком возвещает миру о своих горестях. Хорнблауэр-старший открыл дверь и вошел в маленькую комнатку. Там было жарко и душно. Мария стояла с ребенком на руках, и его длинные платьица свисали ей до пояса. При виде мужа лицо ее осветилось радостью. Едва утерпев, пока он снимет мокрый дождевик, она бросилась в его объятия. Хорнблауэр поцеловал ее в горячую щеку и попытался взглянуть на маленького Горацио, но тот зарылся в материнское плечо и закричал.

- Он сегодня капризничает, дорогой, - произнесла Мария, как бы оправдываясь.

- Бедненький! А как ты, моя дорогая? - Хорнблауэр старался, чтоб всякий раз, когда он рядом с Марией, она оказывалась в центре его внимания.

- Неплохо, дорогой. Я уже бегаю по лестнице, как птичка.

- Отлично.

Мария похлопала младенца по спинке.

- Я так хотела, чтоб он был умницей. Чтоб он улыбнулся отцу.

- Может я попробую?

- О, нет!

Мысль о том, что мужчина может взять на руки плачущего младенца, пусть даже этот младенец - его сын, повергла Марию в ужас. Однако ужас этот был приятным, и она с некоторым колебанием вложила ребенка в протянутые руки мужа. Хорнблауэр взял - он каждый раз заново удивлялся, какой же легкий этот фланелевый сверточек - и посмотрел на невыразительное личико и влажный носик.

- То-то, - сказал он. По крайней мере на минуту маленький Горацио угомонился.

Мария купалась в счастье, видя, как ее муж держит ее сына. Хорнблауэр испытывал смешанные чувства - в том числе удивление от того, что ему приятно держать своего ребенка, ибо он не думал, что способен на такие переживания. Мария придвинула ему кресло, потом нерешительно поцеловала в голову.

- А как корабль? - сказала она, склоняясь к Хорнблауэру.

- Почти готов к выходу в море, - ответил он. Днище "Отчаянного" почистили, швы заново просмолили, заделали пробоины от ядер. Поставили новую фок-мачту, и такелажники натянули новый стоячий такелаж. Оставалось только возобновить запасы.

- Ой, - выговорила Мария.

- Ветер по-прежнему западный, - сказал Хорнблауэр. Но это не помешает ему выйти в Ла-Манш, как только он сможет выбраться из Плимутского залива - непонятно, зачем он обнадеживает Марию.

Маленький Горацио снова заплакал.

- Бедный малыш, - сказала Мария. - Дай я его возьму.

- Я с ним справлюсь.

- Нет. Так не годится. - Мария считала недопустимым, чтоб ребенок докучал отцу своими капризами. Она придумала, чем отвлечь Хорнблауэра: - Ты хотел это посмотреть, дорогой. Мама принесла сегодня из библиотеки Локхарта.

Мария взяла со стола журнал и протянула его в обмен на ребенка, которого тут же прижала к груди.

Это был свежий номер "Военно-Морской Хроники". Свободной рукой Мария помогала Хорнблауэру переворачивать страницы.

- Вот. - Мария ткнула в абзац на одной из последних страниц. "1 января..." - начинался он. Это было сообщение о рождении маленького Горацио.

- "Супругу капитана Королевского Флота Горацио Хорнблауэра с рождением сына", - прочла Мария. - Это про меня и про маленького Горацио. Я... я так благодарна тебе, дорогой, что даже выразить не могу.

- Чепуха, - ответил Хорнблауэр. Именно это он и думал, но заставил себя улыбнуться, чтоб прозвучало не обидно.

- Они называют тебя "капитан", - в голосе Марии звучал вопрос.

- Да, - ответил Хорнблауэр. - Это потому что... Он принялся объяснять глубочайшую разницу между капитан-лейтенантом (которого капитаном называют только из вежливости) и настоящим капитаном. Все это он говорил прежде, и не раз.

- По-моему, это неправильно, - объявила Мария.

- Вообще очень мало что правильно, - сказал Хорнблауэр рассеянно. Он пролистывал "Военно-морскую Хронику" с конца, откуда начал. Вот Плимутский отчет, а вот и то, что он искал.

"Вернулся Его Величества шлюп "Отчаянный" под временной мачтой, от Ла-Маншского флота. Капитан Горацио Хорнблауэр немедленно высадился на берег с депешами". Потом шла "Юридическая информация", "Военно-морские трибуналы", "Ежемесячный регистр событий на флоте", "Флотские дебаты в имперском парламенте", а потом, между "Дебатами" и "Поэзией" - письма из "Вестника". Здесь Хорнблауэр нашел для себя интересное. Сначала, в кавычках, шло название.

"Копия письма вице-адмирала сэра Уильяма Корнваллиса сэру Эвану Непину, баронету, составленного на борту Е.В.С. "Ирландия" 2-го января сего года"

Дальше шло письмо Корнваллиса.

Сэр,

Сим передаю их сиятельствам копии писем, полученных мною от капитанов Чамберса Е.В.С. "Наяда" и Хорнблауэра Е.В.С. "Отчаянный", извещающих меня о захвате французского фрегата "Клоринда" и отражении предпринятой французами попытки выйти из Бреста с крупным войсковым подразделением. Поведение обоих офицеров представляется мне заслуживающим всяческого одобрения. Прилагаю также копию письма, полученного мною от капитана Смита Е.В.С. "Дорида".

Честь имею, с глубочайшим уважением

Ваш покорный слуга У. Корнваллис.

Потом шел отчет Чамберса. "Наяда" перехватила "Клоринду" у Молэна и за сорок минут взяла в плен. Очевидно, другой французский фрегат, вышедший вместе с транспортными судами, ускользнул через Ра дю Фур и пойман не был.

Вот наконец-то и его собственный отчет. Хорнблауэр почувствовал прилив волнения, которое испытывал всякий раз, видя свои слова в печати. Он по-новому изучил их, и, нехотя, остался доволен. Просто и без прикрас излагались голые факты: как три транспортных судна сели на мель в Гуле, и как, атакуя четвертый, "Отчаянный" вступил в бой с французским фрегатом и потерял фок-мачту. Ни слова о том, что он спас Ирландию от вторжения, полфразы о темноте, снеге и навигационных опасностях, но те, кто может понять, поймут.

Письмо Смита с "Дориды" тоже было лаконичным. После встречи с "Отчаянным" он взял курс на Брест и нашел французский фрегат, вооруженный en flute, на мели возле Трэпье. Береговые лодки снимали с него солдат. Под огнем батарей Смит послал свои шлюпки, и они подожгли фрегат.

- В этой "Хронике" тебя еще кое-что может заинтересовать, дорогая, - сказал Хорнблауэр. Он протянул ей журнал, пальцем показывая, где читать.

- Еще одно твое письмо, дорогой! - воскликнула Мария. - Как ты должен радоваться! Она быстро прочла письмо.

- У меня не было времени прочесть его прежде, - сказала она. - Маленький Горацио так капризничал. И... и... я никогда не понимаю этих писем, дорогой. Я надеюсь, ты гордишься тем, что ты сделал. То есть я в этом уверена, конечно.

К счастью, в этот момент маленький Горацио снова поднял крик, и Хорнблауэру не пришлось отвечать. Мария успокоила ребенка и продолжила:

- Все торговцы к завтрашнему дню прочтут и будут говорить со мной об этом.

Открылась дверь и вошла миссис Мейсон, стуча башмаками на толстой деревянной подошве. На ее шали блестели капли дождя. Пока она снимала верхнюю одежду, они с Хорнблауэром обменялись приветствиями.

- Дай мне ребенка, - сказала миссис Мейсон дочери.

- У Горри еще одно письмо напечатали в "Хронике", - попробовала отвлечь ее Мария.

- Правда?

Миссис Мейсон села у огня напротив Хорнблауэра и принялась изучать страницу куда тщательнее, чем Мария, понимая, впрочем, возможно, еще меньше.

- Адмирал пишет, что ваше поведение "заслуживает всяческого одобрения", - сказала она, поднимая голову.

- Да.

- Тогда почему он не сделает вас настоящим капитаном?

- Он не вправе этого сделать, - сказал Хорнблауэр. - И я сомневаюсь, что сделал бы в любом случае.

- Разве адмирал не может назначать капитанов?

- Только не у английского побережья.

Божественным правом производить повышения свободно пользовались адмиралы вдалеке от Англии, но оно не распространялось на главнокомандующего здесь, где можно обратиться в Адмиралтейство.

- А как насчет призовых денег?

- "Отчаянному" ничего не положено.

- Но эта... как ее... "Клоринда" была захвачена?

- Да, миссис Мейсон. Но призовые деньги распределяются только между теми, кто был в пределах видимости. За исключением флаг-офицеров.

- А вы не флаг-офицер?

- Нет. Флаг-офицер значит адмирал, миссис Мейсон. Миссис Мейсон фыркнула.

- Очень странно. Значит, никакого прока вам от этого письма не будет?

- Нет, миссис Мейсон. - По крайней мере, не в том смысле, которой имела в виду миссис Мейсон.

- Пора вам зарабатывать призовые деньги. Я только и слышу, что какие-то капитаны получают тысячи. Мария живет на восемь фунтов в месяц, а ведь у нее ребенок. - Миссис Мейсон посмотрела, на дочь. - Говяжья шейка стоит три пенса за фунт! Все так дорого, что я просто отказываюсь понимать.

- Да, мама. Я уверена, Горри дает мне все, что может. Как капитан судна ниже шестого класса Хорнблауэр получал двенадцать фунтов в месяц, а ведь он так и не купил себе новой формы. Цены в военное время росли быстро, а адмиралтейство, несмотря на постоянные обещания, все еще не увеличило жалованье флотским офицерам.

- Некоторые капитаны получают больше чем достаточно, - сказала миссис Мейсон.

Призовые деньги и возможность их заработать - вот что в самых невыносимых условиях удерживало флот от беспорядков. Со страшных мятежей в Спитхеде и Hope прошло менее десяти лет. Но Хорнблауэр чувствовал, что, если миссис Мейсон и дальше будет продолжать в том же роде, ему придется защищать систему призовых денег. К счастью, вошла хозяйка и стала накрывать к ужину. Разговор тут же перешел на другие темы. Ни миссис Мейсон, ни Мария не стали бы обсуждать при посторонних такую низменную материю, как деньги. Они заговорили о чем-то несущественном. Все сели за стол. Хозяйка внесла дымящуюся супницу.

- Перловка на дне, Горацио, - сказала миссис Мейсон, внимательно наблюдая, как он раскладывает еду.

- Да, миссис Мейсон.

- Эту отбивную отдайте Марии. Вам предназначена вот эта.

- Да, миссис Мейсон.

Молча сносить несправедливость Хорнблауэр научился, когда служил лейтенантом на "Славе" под командованием капитана Сойера, но сейчас он уже почти забыл эти уроки и вынужден был мучительно их вспоминать. Он вступил в брак добровольно, он мог сказать "нет" у алтаря. Если он поссорится с тещей, станет только хуже. Какая жалость, что "Отчаянный" оказался в доке как раз тогда, когда миссис Мейсон приехала помочь дочке родить. Но Хорнблауэр мог не бояться, что такие совпадения будут повторяться в будущем - в бесконечном будущем.

Тушеное мясо, перловка, картошка и капуста. Ужин мог бы быть приятным, если б не тяжелая атмосфера - и в прямом, и в переносном смысле. Топили углем, и в комнате было нестерпимо жарко. Из-за дождя выстиранное белье не вешали на улице, и Хорнблауэр сомневался, можно ли вообще вешать белье в окрестностях Драйверз-аллеи. Поэтому на стойке в другом конце комнаты висели одежки маленького Горацио, а все, что маленький Горацио носил, приходилось стирать по несколько раз на дню. Там висели длинные вышитые платьица, длинные фланелевые платьица, обшитые по подолу фестонами, фланелевые распашонки, длинные фланелевые свивальники и бесчисленные подгузники, подобно арьергарду жертвующие собой для защиты всего остального. Мокрый дождевик Хорнблауэра и мокрая шаль миссис Мейсон добавляли свое к разнообразию запахов, а Хорнблауэр подозревал, что и маленький Горацио, лежавший сейчас в колыбельке рядом с Марией, тоже внес свой вклад.

Хорнблауэр подумал о свежем атлантическом воздухе и ему показалось, что легкие его разорвутся. Он старался есть, но это получалось у него плохо.

- Что-то вы неважно едите, Горацио, - сказала миссис Мейсон, подозрительно заглядывая ему в тарелку.

- Я не очень голоден.

- Я так понимаю, сыты по горло готовкой этого Доути, - сказала миссис Мейсон.

Хорнблауэр уже знал, хотя ни слова об этом не было произнесено, что женщины ревнуют к Доути и его присутствие их стесняет. Доути служил знатным и богатым, Доути знает изысканные способы готовить, Доути нужны деньги, чтоб закупить припасы для капитана на свой взыскательный вкус. Доути (так, по крайней мере, считали женщины) смотрит свысока и на Драйверз-аллею и на семью, с которой его капитан связал себя женитьбой.

- Терпеть не могу этого Доути, - сказала Мария.

Слово было произнесено.

- Он вполне безобиден, моя дорогая, - заметил Хорнблауэр.

- Безобиден! - миссис Мейсон произнесла всего одно слово, но Демосфен не вкладывал столько яда в целую филиппику. Однако, когда хозяйка вошла убрать со стола, миссис Мейсон снова стала сама любезность.

Хозяйка вышла. Хорнблауэр, не замечая, что делает, распахнул-окно и вдохнул морозный вечерний воздух.

- Ты его убьешь! - закричала Мария.

Хорнблауэр в изумлении обернулся.

Мария выхватила маленького Горацио из колыбельки и прижимала к груди, как львица, защищающая своего львенка.

- Извини, дорогая, - сказал Хорнблауэр. - Не представляю, о чем я думал.

Он отлично знал, что младенцев следует держать в жарких и душных комнатах, и искренно раскаивался, что мог причинить маленькому Горацио вред. Но, закрывая окно, он думал о Черных Камнях и о Девочках, о серых тяжелых днях и опасных ночах на палубе, которую может назвать своей. Он готов был снова выйти в море.

18

С приходом весны жизнь блокадной эскадры оживилась. Всю зиму во всех французских портах строили небольшие плоскодонные суденышки. Двухсоттысячная французская армия по-прежнему стояла на берегах Ла-Манша, ожидая своего часа, и, чтоб ее перевезти, когда этот час настанет, требовались тысячи канонерских лодок. Но все побережье от Булони до Остенде не могло обеспечить и сотой доли необходимых судов; их строили везде, где была такая возможность, а потом переправляли вдоль берега.

По мнению Хорнблауэра, Бонапарт (теперь он провозгласил себя императором Наполеоном) действовал крайне неумно. Во Франции не хватало ни матросов, ни материалов для строительства судов. Нелепо тратить их на подготовку вторжения, невозможного без поддержки флота, раз достаточно сильного флота у Франции нет. Лорд Сент-Винсент заставил весь флот понимающе улыбнуться, когда сказал в Палате Лордов о французской армии: "Я не говорю, что они не могут прийти. Я только говорю, что они не могут прийти морем". Шутка заставила всех вообразить нелепую картину: Бонапарт пытается погрузить свою армию на воздушные шары - монгольфьеры. Собственно, так же нереально было ему построить флот, способный взять под контроль Ла-Манш хотя бы на то время, которое потребуется канонерским лодкам, чтоб пересечь на веслах пролив.

Лишь к середине лета Хорнблауэр окончательно понял, в каком затруднительном положении находится Бонапарт. Он вынужден тянуть эту нелепую затею, понапрасну тратя достояние империи на строительство плоскодонок, хотя разумный человек давно бросил бы это дело и занялся чем-нибудь более полезным. Но это значило признать, что Англия неуязвима, и что завоевать ее невозможно. Такое признание не только укрепило бы его потенциальных противников в Европе, но и посеяло бы смуту в самом французском народе. Он был обречен строить и строить корабли и канонерские лодки, дабы убедить весь мир, что Англия скоро падет, а Бонапарт подчинит себе весь земной шар, станет властелином человечества.

И такая возможность оставалась, хотя это был не один шанс из десяти, даже не один из ста, но один на миллион. Чрезвычайное, непредвиденное стечение обстоятельств: оплошность со стороны британцев, погода, политическая ситуация и везенье могут дать Бонапарту неделю, необходимую, чтоб перевезти армию. Конечно, шансы неисчислимо малы, но и ставка несказанно велика. Уже это одно могло привлечь такого азартного игрока, как Бонапарт, даже если б обстоятельства не принуждали его к тому же.

Так что плоскодонные суденышки строили в каждой рыбачьей деревушке, а потом они ползли от места своего рождения к большой военной базе в Булони, держась мелководья, идя на веслах чаще чем под парусами, прячась под прикрытием береговых батарей. На каждой лодке было по пятьдесят солдат и по двое матросов. А раз Бонапарт перемещал эти лодки, Королевский Флот считал своей обязанностью по возможности этому препятствовать.

Вот так и вышло, что "Отчаянный" оказался в составе небольшой эскадры под предводительством Чамберса с "Наяды" к северу от Уэссана. Эскадра пыталась не дать полдю-жине канонерских лодок пройти вдоль скалистого берега Северной Бретани.

- Коммодор сигналит, сэр, - доложил Форман. Чамберс тратил уйму времени, сигналя своей маленькой эскадре.

- Ну? - спросил Хорнблауэр. Форман справлялся с сигнальной книгой.

- Занять позицию в пределах видимости. Направление ост-норд-ост, сэр.

День был погожий, с юго-востока дул легкий ветерок, редкие облачка проплывали по голубому небу. Море за бортом отливало зеленью, а в двух милях на траверзе виднелся белый пенистый бурун; здесь на карте стояли странные названия, Абер Урек и Абер Бенуа, говорящие о родстве между бретонским и валлийским языками. Хорнблауэр делил свое внимание между "Наядой" и берегом. "Отчаянный" мчался на фордевинд, и Хорнблауэр чувствовал то же, что игрок, расстающийся со свояк золотом. Может и необходимо сдвинуться в наветренную сторону, но за каждый такой час придется расплачиваться сутками лавировки в обратную сторону. Важная стратегическая позиция - вблизи Бреста, где стоят на якоре французские линейные корабли, а не здесь, где совершают свой опасный путь крохотные канонерские лодки.

- Вы можете снова привести судно к ветру, мистер Буш.

- Есть, сэр.

Теперь они были далеко от "Наяды", и требовался зоркий глаз, чтоб прочесть сигналы.

- Мы как терьер у крысиной норы, сэр, - сказал Буш. Он вернулся к Хорнблауэру, как только "Отчаянный" лег в дрейф с обстененным грот-марселем.

- В точности, - согласился Хорнблауэр.

- Шлюпки готовы к спуску, сэр.

- Спасибо.

Шлюпки должны будут атаковать канонерские лодки, когда те будут проползать мимо, сразу за буруном.

- Коммодор сигналит, сэр, - снова доложил Форман. - Ой, это люггеру, сэр.

- Вот он! - сказал Буш. Маленький люгтер двигался в сторону берега.

- Это охотничий хорек лезет в нору, мистер Буш, - сказал Хорнблауэр, невольно становясь разговорчивым.

- Да, сэр. Стреляют! Опять!

Ветер донес до них грохот пушечного выстрела, и они увидели клубы дыма.

- Там что, батарея, сэр?

- Может быть. А может, стреляют сами канонерки. На носу каждой лодки были установлены одна-две тяжелых пушки. Но в этом был и большой недостаток: после пяти-шести выстрелов лодку разносило в куски отдачей. Теоретически канонерки должны были использоваться для очистки берега от обороняющих его войск при высадке.

- Не понимаю, что происходит, - волновался Буш. Низкий мыс закрывал им всю картину.

- Стреляют часто, - сказал Хорнблауэр. - Там должна быть батарея.

Он злился: флот тратит жизнь и средства на абсолютно ненужную затею. Он похлопал руками в перчатках одной о другую, пытаясь согреться - было прохладно.

- Что это? - Буш с волнением смотрел в подзорную трубу. - Посмотрите, сэр! Он потерял мачту, клянусь Богом!

Из-за мыса появилось нечто, с первого взгляда неузнаваемое. Это был люггер, он дрейфовал, потерявши мачту и управление. Все говорило о том, что он угодил в хорошо продуманную западню.

- Они все еще по нему стреляют, - заметил Провс. В подзорную трубу видны были всплески от ядер вокруг люггера.

- Придется нам его спасать, - сказал Хорнблауэр, пытаясь скрыть раздражение. - Брасопьте реи на фордевинд, пожалуйста, мистер Провс.

Его злило, что приходится подвергать опасности судно из-за чужих ошибок в деле с самого начала бессмысленном.

- Мистер Буш. Приготовьте на корме буксирный конец.

- Есть, сэр.

- Коммодор сигналит, сэр, - это Форман. - Наши позывные. "Помочь поврежденному судну".

- Подтвердите.

Чамберс приказал поднять этот сигнал, не видя, что "Отчаянный" уже двинулся на помощь.

Хорнблауэр внимательно осматривал обращенный к ним берег мыса. С этой стороны не было видно ни дыма, ни каких-либо других признаков батарей. Если повезет, ему придется всего-навсего отбуксировать люггер за мыс. На шкафуте слышались голоса Буша и Вайза - они подгоняли матросов, тащивших громоздкий якорный канат. Секунды бежали быстро, как всегда в критических ситуациях. Над головой просвистело ядро. Хорнблауэр потянулся за рупором.

- Эй, на "Кузнечике". Приготовьте принять канат. Кто-то на искалеченном люггере размахивал платком, показывая, что готов.

- Обстенить грот-марсель. Мистер Провс, мы подойдем к нему.

В этот момент раздался взрыв, и "Кузнечик" разлетелся в куски. Это случилось прямо на глазах у Хорнблауэра, когда он с рупором в руках перегнулся через борт. Только что тут был люггер, живые люди на палубе убирали обломки мачт, и вот он превратился в летящие обломки и столб клубящегося дыма. Должно быть, это артиллерийский снаряд с берега - видимо, там установлены гаубицы или мортиры. Скорее всего, полевые гаубицы, легкие и подвижные. Снаряд попал в люггер и взорвался в пороховом погребе.

Когда дым рассеялся, Хорнблауэр увидел нос и корму люггера. Залитые водой, они плавали на поверхности. Несколько человек цеплялись за обломки. Они были еще живы.

- Спустить шлюпку! Мистер Янг, подберите их.

Это было хуже, чем обычно. Артиллерийские снаряды безумно опасны для легковоспламеняющегося деревянного судна. Хорнблауэра бесила и эта бессмысленная опасность и невозможность ответить. Шлюпка была уже в пути, когда еще один снаряд просвистел над головой. Хорнблауэр понял, что свист от него не такой, как от круглого ядра - можно было заметить это и раньше. У снаряда, пущенного из гаубицы, есть ободок, который и дает тот зловещий звук, который Хорнблауэр только что услышал.

По ним стреляла французская армия. Сражаться с французским флотом - долг "Отчаянного" и самого Хорнблауэра, но подвергать свое драгоценное судно, своих матросов обстрелу со стороны солдат, не стоящих французскому правительству почти ни гроша - глупость, а делать это без малейшей возможности ответить - чистое безумие. Пока Янг снимал с обломков люггера пострадавших, Хорнблауэр в ярости барабанил пальцами по коечной сетке. Он взглянул на берег и увидел столб белого дыма. Это гаубица - прежде, чем ветер отнес дым, Хорнблауэр увидел, что столб его направлен вверх. Максимальная дальность достигается у гаубицы при угле подъема 50°, а в конце траектории снаряд падает под углом 60°. Эта гаубица стреляла с низкого берега или из какого-то окопа: Хорнблауэр видел в подзорную трубу, как офицер взмахами рук командует стоящему у его ног орудию.

Снова просвистел снаряд - довольно низко над головой. Даже фонтан воды он поднимал не такой, как круглое ядро. Янг подвел шлюпку к шлюпочным талям; Буш с матросами готовы были их выбирать. Хорнблауэр наблюдал, как они это делают, его злила каждая потерянная секунда. Спасенные по большей части были ранены, некоторые смертельно. Надо будет пойти посмотреть, чтоб им оказали надлежащую помощь - нанести визит вежливости - но не раньше, чем "Отчаянный" отойдет подальше от этой ненужной опасности.

- Очень хорошо, мистер Провс. Приведите судно к ветру.

Заскрипели реи. Рулевой повернул штурвал, и "Отчаянный" начал медленно набирать скорость, оставляя позади ненавистный берег. Затем один за другим раздались громкие звуки. Хотя между первым и последним прошло не более двух секунд, каждый из них был слышен отчетливо и раздельно - свист снаряда, треск ломающейся древесины, хлопок, с которым лопнул грот-стеньги-бакштаг, глухой шлепок о коечную сетку, рядом с которой стоял Хорнблауэр, удар о палубу в трех футах от его ног. Смерть, шипящая смерть катилась к нему по палубе. Корабль накренился, и смерть застучала по доскам, описывая неправильную кривую - ободок мешал снаряду катиться. Хорнблауэр увидел тоненькую струйку дыма - она шла от горящего запала длиной в восьмую часть дюйма. Времени на раздумья не оставалось. Он прыгнул к вставшему на ободок снаряду, потерев запал, потушил его, убедился, что искра погасла, и, прежде чем выпрямиться, еще раз потер, уже без всякой надобности. Рядом стоял морской пехотинец. Хорнблауэр махнул ему рукой.

- Выбросьте эту дрянь за борт, черт побери! - Он был в такой ярости, что даже выругался.

Потом он огляделся по сторонам. Все, стоявшие на палубе, замерли в неестественных позах, словно некая Медуза-Горгона обратила их в камень. Когда Хорнблауэр заговорил, они вернулись к жизни, зашевелились, расслабились - казалось, время встало для всех, кроме Хорнблауэра. Промедление еще подхлестнуло его ярость, и он обрушился на всех без разбора.

- О чем вы думаете? Рулевой, положите руль на борт! Мистер Буш! Посмотрите на крюйс-марса-рей! Сию же минуту пошлите матросов наверх! Сплеснить бакштаг! Эй, там! Вы что, еще не свернули шлюпочные тали?! Живо, разрази вас гром!

- Есть, сэр! Есть, сэр!

Машинальный хор звучал как-то странно, и посреди суматохи Хорнблауэр увидел сначала Буша в одном ракурсе, потом Провса в другом - оба глядели на него, и лица у них были странные.

- Что с вами?! - заорал он, и тут до него дошло. Его поступок представился им в чудовищно искаженном свете как нечто героическое, нечто великое. Они не понимали, что ничего другого просто не оставалось, не знали, что вид запала толкнул его к действиям помимо воли. Единственное, что делало ему честь - он увидел недогоревший запал и начал действовать быстрее других. Это не смелость и уж тем более не героизм.

Хорнблауэр посмотрел на своих подчиненных и обостренными до предела чувствами понял, что в этот миг зародилась легенда, и что случай этот обрастет самыми дикими небылицами. Это неожиданно смутило его. Он засмеялся и тут же понял, что смеется над собой, смеется бессмысленным идиотским смехом. Он еще сильнее обозлился на себя, на Чамберса с "Наяды", на весь свет. Он хотел бы оказаться подальше отсюда, на подступах к Бресту, и делать свое дело, а не участвовать в безответственной операции, ни на йоту не приближающей победу над Бонапартом.

Тут он увидел, что запал прожег на перчатке дыру. Эти перчатки подарила ему Мария тем темным утром, когда он уходил от нее, чтоб вывести "Отчаянного" в море.

19

В Ируазе, укрывшись от юго-восточного ветра, Хорнблауэр снова пополнял запасы. После починки в Плимуте он второй раз проходил через эту трудоемкую процедуру. Надо было заполнить бочки из водоналивного судна, поменять пустые бочки из-под солонины на полные и выманить все мелочи, какие удастся, со странствующего корабля-склада, взятого на службу Корнваллисом. "Отчаянный" провел в море уже шесть месяцев, и теперь готов был провести там еще три.

Хорнблауэр с некоторым облегчением наблюдал, как плавучий склад отошел прочь: шести месяцев в море едва хватило на то, чтоб очистить корабль от всех мерзостей, которых он набрался в Плимуте - заразных болезней, клопов, вшей и блох. Хуже всего были клопы - их гоняли из одного укрытия в другое, выкуривали тлеющей паклей, раз за разом замазывали краской. Стоило Хорнблауэру счесть, что с этой заразой покончено, как какой-нибудь несчастный матрос подходил к дивизионному офицеру и, козырнув, докладывал: "Простите, сэр, мне кажется, у меня опять в койке клопы".

Пришло семь писем от Марии - сначала Хорнблауэр вскрыл последнее и убедился, что с ней и с маленьким Горацио все в порядке - и уже дочитывал остальные шесть, когда в дверь постучался Буш. Сидя за столом, Хорнблауэр слушал, что докладывает Буш - все это были пустяки, и Хорнблауэр никак не мог взять в толк, зачем Буш беспокоит ими капитана. Тут Буш вытащил из бокового кармана журнал, и Хорнблауэр обреченно вздохнул, поняв истинную причину визита. Это был последний номер "Военно-Морской Хроники", поступивший на борт вместе с почтой - кают-компания подписывалась на него вскладчину. Буш пролистал журнал, раскрыл его перед Хорнблауэром и ткнул в нужное место заскорузлым пальцем. Хорнблауэру понадобилось всего две минуты, чтобы прочитать: это был отчет Чамберса Корнваллису о безобразной стычке у Абер Урека. Очевидно, его напечатали в "Вестнике", чтоб ознакомить читающую публику с обстоятельствами гибели "Кузнечика". Палец Буша указывал на последние четыре строчки. "Капитан Хорнбла-уэр сообщил мне, что на "Отчаянном" жертв не было, хотя в шлюп и попал пятидюймовый снаряд, причинивший значительный ущерб рангоуту и такелажу, но по счастью не взорвавшийся".

- Ну, мистер Буш? - Хорнблауэр надеялся, что его ледяной тон остановит Буша.

- Это неправда, сэр.

Есть серьезные недостатки в том, что служишь так близко от дома. Это значит, что через какие-то два-три месяца флот прочитает отчеты в "Вестнике" или в газетах, а люди на удивление чувствительны ко всему, что о них пишется. Это может пагубно сказаться на дисциплине, и Хорнблауэр хотел в зародыше пресечь такую возможность.

- Будьте добры объясниться, мистер Буш. Буш был непробиваем. Он упрямо повторил: - Это неправда, сэр.

- Что неправда? Вы хотите сказать, это не был пятидюймовый снаряд?

- Нет, сэр. Это...

- Вы хотите сказать, он не причинил значительного ущерба рангоуту и такелажу?

- Конечно, причинил, сэр, но...

- Может быть вы хотите сказать, что на самом деле снаряд взорвался?

- О нет, сэр. Я...

- Тогда я решительно не понимаю, чем вы недовольны, мистер Буш.

Крайне неприятно было мучить мистера Буша резкостью и сарказмом, но сделать это было необходимо. Однако Буш не сдавался.

- Это неправда, сэр. Это нечестно. Это нечестно по отношению к вам, сэр, и по отношению к кораблю,

- Чепуха, мистер Буш. Кто мы, по вашему мнению? Актрисы? Политики? Мы королевские офицеры, мистер Буш, мы должны исполнять свой долг, не думая ни о чем другом. Прошу вас, мистер Буш, впредь никогда так со мной не говорить.

Буш смотрел на него ошалело, но с тем же упорством.

- Это нечестно, сэр.

- Вы слышали мой приказ, мистер Буш? Я не желаю больше об этом слышать. Попрошу вас немедленно покинуть мою каюту.

Ужасно было видеть, как Буш поплелся прочь, обиженный и подавленный. Вся беда в том, что у Буша нет воображения: он не может увидеть дело с другой стороны. Хорнблауэр мог - он мог вообразить слова, которые написал бы, если б решил сделать, как хотел Буш. "Снаряд упал на палубу и я своими собственными руками загасил запал в тот самый момент, когда снаряд должен был взорваться". Не мог он написать такой фразы. Не мог он таким образом добиваться чьего-то расположения. А главное, он сам презирал бы тех, кто потерпит человека, способного написать такую фразу. Если по случайности его дела не говорят сами за себя, он о них говорить не будет. Самовосхваление претило ему, и он сказал себе, что дело не во вкусе, что решение было взвешенное и направлено на благо службы, и что в этом смысле он проявил не больше воображения, чем Буш.

И тут же поймал себя на лжи. Все это самообман, отказ смотреть правде в лицо. Он льстил себе, утверждая, будто у него не больше воображения, чем у Буша - воображения, возможно, больше, а вот мужества - гораздо меньше. Буш не подозревал о тошнотворном страхе, накатившем на Хорнблауэра в ту секунду, когда упал снаряд. Буш не знал, что его обожаемый капитан тогда представил себе, как разлетается в кровавые клочья, что сердце его почти перестало биться - сердце труса. Откуда Бушу знать, что такое страх, и он не поверит, что его капитану знакомо это чувство. А значит, Буш никогда не поймет, почему Хорнблауэр обошел в отчете инцидент со снарядом и почему так разозлился, стоило о нем заговорить. Но Хорнблауэр знал, и догадался бы раньше, если б заставил себя взглянуть правде в глаза.

На шканцах послышались громкие приказы, зашлепали по доскам босые ноги, зашуршали по древесине веревки - "Отчаянный" изменил курс. Хорнблауэр встал, желая узнать, что там такое происходит без его ведома. В дверях каюты он столкнулся с Янгом.

- Флагман сигналит, сэр. "Отчаянному" явиться к главнокомандующему.

- Спасибо.

На шканцах Буш отдал честь.

- Я повернул судно, как только мы прочитали приказ, сэр, - объяснил он.

- Очень хорошо, мистер Буш.

Если главнокомандующий требует к себе корабль, действовать надо немедленно, не дожидаясь даже, пока позовут капитана.

- Я подтвердил сигнал, сэр.

- Очень хорошо, мистер Буш.

"Отчаянный" повернулся к Бресту кормой, и, с ветром на раковине, бежал по морю, прочь от Франции. Видимо, у главнокомандующего были веские причины отозвать самого дальнего своего часового. Он позвал судно, а не только капитана. Это предвещало нечто серьезное.

Буш построил команду по стойке "смирно", чтоб отдать честь флагману Паркера, флагману Прибрежной эскадры.

- Надеюсь, у него есть судно не хуже нашего, чтоб нас заменить, сэр, - сказал Буш. Видимо, он, подобно своему капитану, предчувствовал, что они надолго покидают Ируазу.

- Без сомненья, - ответил Хорнблауэр. Его порадовало, что Буш не держит зла за недавнюю выволочку. Конечно, бодрила уже сама смена обстановки, но Хорнблауэр во внезапном озарении понял, что Буш, всю жизнь сносивший причуды ветра и погоды, сумел философски отнестись и к непредсказуемым причудам своего капитана.

Они были в открытом море, в безбрежной Атлантике. На горизонте в строгом порядке выстроились марсели - это Ла-Маншский флот, чьи люди и пушки не дают Бонапарту поднять трехцветный флаг над Виндзорским замком.

- Главнокомандующий сигналит, сэр. Наши позывные. "Подойдите на расстояние окрика".

- Подтвердите. Мистер Провс, возьмите азимут, пожалуйста.

Приятная маленькая задачка: "Ирландия" идет в бейдевинд под малыми парусами, а "Отчаянный" - под всеми парусами в бакштаг - надо выбрать курс, чтоб потратить как можно меньше времени. С Провсом Хорнблауэр посоветовался исключительно, чтоб сделать ему приятное - он твердо намеревался выполнить маневр, полагаясь только на свой глазомер. По его приказу рулевые повернули штурвал, и "Отчаянный" начал сходиться с "Ирландией".

- Мистер Буш, приготовьтесь привести судно к ветру.

- Есть, сэр.

Большой фрегат шел в кильватере "Ирландии". Хорнблауэр смотрел на него не отрываясь. Это был "Неустанный", некогда знаменитый фрегат Пелью - корабль, на котором Хорнблауэр пережил мичманом несколько увлекательных лет. Он и не подозревал, что "Неустанный" присоединился к Ла-Маншскому флоту. Три фрегата, следовавшие за "Неустанным", он узнал сразу: "Медуза", "Быстроходный", "Амфион" - все три ветераны Ла-Маншского флота. По фалам "Ирландии" побежали флажки.

- "Всем капитанам", сэр!

- Спустите шлюпку, мистер Буш.

Еще один пример, какой хороший слуга Доути - он появился на шканцах с плащом и шпагой через несколько минут после сигнала. Крайне желательно было спустить шлюпку не позже, а лучше даже быстрее, чем это сделают на фрегатах, хотя в результате Хорнблауэру дольше придется выносить качку в шлюпке, пока старшие капитаны поднимутся на борт "Ирландии". Однако мысль о явно намечающейся новой и спешной операции помогла Хорнблауэру выдержать испытание.

В каюте "Ирландии" представлять пришлось только двоих: Хорнблауэра капитану Грэму Муру с "Неустанного". Мур оказался необычайно красивым рослым шотландцем - Хорнблауэр слышал когда-то, что он брат сэра Джона Мура, одного из самых многообещающих армейских генералов. Остальных Хорнблауэр знал: Гор с "Медузы", Хэммонд с "Быстроходного", Саттон с "Амфиона". Корнваллис сидел спиной к большому кормовому окну, Коллинз - слева от него, а пять капитанов - напротив.

- Не станем терять время, джентльмены, - сказал Корнваллис. - Капитан Мур привез мне депеши из Лондона, и мы должны действовать немедленно.

Как бы противореча собственным словам, он секунду или две переводил добрые голубые глаза с одного капитана на другого и лишь потом перешел к объяснениям.

- Наш посол в Мадриде... - начал он. Все зашевелились - с самого начала войны флот ждал, что Испания вновь станет союзницей Франции. Корнваллис говорил быстро, но не пропуская ничего существенного. Британским агентам в Мадриде стало известно содержание секретных пунктов в соглашении о перемирии, заключенном Францией и Испанией в Сан-Ильдефонсо. Открытие это подтвердило давнишние опасения. В соответствии с этими пунктами Испания должна объявить войну Англии по первому требованию со стороны Франции, а до тех пор - ежемесячно выплачивать французской казне по миллиону франков.

- Миллион франков в месяц золотом и серебром, Джентльмены, - сказал Корнваллис. Бонапарту постоянно не хватало денег на военные расходы; Испания могла их ему предоставить за счет рудников в Мексике и Перу. Каждый месяц наполненные слитками фургоны шли во Францию через Пиренейские перевалы. Каждый год испанская эскадра везла сокровища из Америки в Кадис.

- Следующая flota ожидается этой осенью, джентльмены, - сказал Корнваллис. - Обычно она перевозит четыре миллиона долларов короне и почти столько же частным лицам.

Восемь миллионов долларов. Серебряный испанский доллар стоил в наводненной бумажными деньгами Англии целых семь шиллингов. Почти три миллиона фунтов.

- То, что не пойдет Бонапарту, - продолжал Корнваллис, - будет направлено главным образом на переоснащение испанского флота, который может быть использован против Англии, как только Бонапарт этого захочет. Так что, как вы понимаете, желательно, чтобы flota не дошла в этом году до Кадиса.

- Так это война, сэр? - спросил Мур, но Корнваллис покачал головой.

- Нет. Я отправляю эскадру перехватить флотилию. Я думаю, вы уже догадались, что я посылаю ваши корабли, джентльмены. Но это не война. Капитан Мур, как старший офицер, должен будет обратиться к испанцам с просьбой изменить курс и войти в английский порт. Здесь сокровища отправят на берег, а корабли отпустят. Сокровище захвачено не будет. Оно останется у правительства Его Величества в качестве залога и будет возвращено Его Католическому Величеству по заключении общего мира.

- Что там за корабли?

- Фрегаты. Военный корабли. Три фрегата, иногда четыре.

- Ими командуют испанские флотские офицеры?

- Да.

- Они никогда не согласятся, сэр. Они не нарушат приказа только из-за того, что мы им так скажем.

Корнваллис возвел глаза к палубному бимсу, потом снова опустил.

- Вы получите письменный приказ принудить их.

- Значит, мы должны с ними драться, сэр?

- Если они будут так глупы, что окажут сопротивление.

- Тогда это будет война, сэр.

- Да. Правительство Его Величества считает, что Испания без восьми миллионов долларов менее опасна в качестве явного врага, чем с этими деньгами в качестве врага тайного. Теперь ситуация вполне ясна вам, джентльмены?

Все стало очевидно. Понять это можно было даже быстрее, чем произвести простые арифметические выкладки. Призовые деньги: четвертая часть восьми миллионов фунтов пойдет капитанам - что-то около восьмиста тысяч каждому. Огромное состояние - на эти деньги капитан сможет купить поместье, и у него останется еще достаточно, чтоб вложить в государственные ценные бумаги и получать приличный доход. Хорнблауэр видел, что остальные четыре капитана заняты такими же расчетами.

- Я вижу, вы все поняли, джентльмены. Капитан Мур отдаст вам приказы как действовать в случае, если вы разделитесь, и разработает свои планы, как перехватить флотилию. Капитан Хорнблауэр. - Все взгляды обратились на него, - немедленно отправится в Кадис и получит последнюю информацию от консула Его Британского Величества, а затем присоединится к вам на позиции, выбранной капитаном Муром. Капитан Хорнблауэр, не будете ли вы так любезны остаться, после того, как эти джентльмены нас покинут.

Это было очень вежливое предложение остальным четырем капитанам покинуть корабль, оставив Хорнблауэра наедине с Корнваллисом. Голубые глаза адмирала, насколько знал Хорнблауэр, всегда были добрыми, но обычно выражение их было подчеркнуто бесстрастным. В виде исключения, сейчас они весело прищурились.

- Вы в жизни не получили ни пенса призовых денег, так ведь, Хорнблауэр? - спросил Корнваллис.

- Да, сэр.

- Похоже, на этот раз вы несколько пенсов получите.

- Вы думаете, доны будут драться, сэр?

- А вы думаете нет?

- Думаю, да, сэр.

- Только дурак думал бы иначе, а вы не дурак, Хорнблауэр.

Подхалим ответил бы на это "Спасибо, сэр", но Хорнблауэр не собирался заискивать перед Корнваллисом.

- Сможем ли мы воевать и с Францией, и с Испанией, сэр?

- Я думаю, сможем. Война интересует вас больше, чем призовые деньги, Хорнблауэр?

- Конечно, сэр.

Коллинз вернулся в каюту и прислушивался к разговору.

- На войне вы уже неплохо себя показали, - сказал Корнваллис. - Вы на пути к тому, чтобы сделать себе имя.

- Спасибо, сэр. - В этот раз можно было ответить так, ибо имя не значит ничего.

- Насколько мне известно, у вас нет покровителей при дворе? Друзей в Кабинете? Или в Адмиралтействе?

- Нет, сэр.

- Путь от капитана-лейтенанта к капитану долог, Хорнблауэр.

- Да, сэр.

- И у вас на "Отчаянном" нет молодых джентльменов?

- Нет, сэр.

Почти каждый капитан брал на борт мальчиков из хороших семей. Их зачисляли вольноопределяющимися или слугами, и они готовились стать морскими офицерами. Большинство семей должно было куда-то пристраивать младших сыновей, и этот способ был не хуже других. Принять к себе такого мальчика было во многих отношениях выгодно капитану, который, оказывая услугу знатной семье, естественно, рассчитывал на благодарность. Иные капитаны даже извлекали из этого материальную выгоду, присваивая себе мизерную плату волонтера и выдавая ему взамен лишь немного денег на карманные расходы.

- А почему? - спросил Корнваллис.

- Когда мы набирали команду, мне прислали четырех вольноопределяющихся из Военно-Морской Академии, сэр. А с тех пор у меня не было времени.

По этой самой причине капитаны и не любили молодых джентльменов из Военно-морской Академии - "Королевских учеников" - они уменьшали число волонтеров, от которых капитан мог получить какие-то выгоды.

- Вам не везет, - сказал Корнваллис.

- Да, сэр.

- Простите, сэр, - вмешался Коллинз. - Вот приказы, капитан, касательно того, как вам вести себя в Кадисе. Вы, конечно, получите дополнительные приказы от капитана Мура.

- Спасибо, сэр.

У Корнваллиса еще оставалось время посудачить.

- И все-таки в тот день, когда погиб "Кузнечик", вам повезло, что снаряд не взорвался, так ведь, Хорнблауэр?

- Да, сэр.

- Просто невозможно поверить, - присоединился к разговору Коллинз, - каким рассадником слухов может быть иногда флот. Про этот снаряд рассказывают самые фантастические истории.

Он пристально посмотрел на Хорнблауэра. Тот взглянул ему прямо в глаза.

- Я тут не при чем, сэр, - сказал он.

- Конечно, конечно, - примиряюще вмешался Корнваллис. - Ну, пусть удача всегда сопутствует вам, Хорнблауэр.

20

Хорнблауэр вернулся на "Отчаянный" в превосходном настроении. Его неминуемо ожидали сто пятьдесят тысяч фунтов. Это должно удовлетворить миссис Мейсон. Хорнблауэр не стал задерживаться на мысли о Марии в роли деревенской помещицы. Вместо этого он стал думать о том, что ему предстоит: о заходе в Кадис, о дипломатических контактах, о том, как будут они искать испанскую эскадру на просторах Атлантики. А если этого недостаточно для приятных мыслей, он мог вспомнить недавний разговор с Корнваллисом. Главнокомандующий у родных берегов не имеет права назначать капитанов, но рекомендация его будет иметь вес. Возможно...

Буш отдал честь, приветствуя капитана на борту. Он не улыбался, напротив, лицо у него было озабоченное.

- Что случилось, мистер Буш? - спросил Хорнблауэр.

- Это огорчит вас, сэр.

Неужели все его мечты напрасны? Неужели "Отчаянный" получил пробоину, которую невозможно заделать?

- Что случилось? - Хорнблауэр еле сдержался, чтоб не прибавить "черт возьми".

- Ваш слуга под арестом за бунт, сэр.

Хорнблауэр без единого слова вытаращился на Буша, тот продолжал: - Он ударил старшего по званию.

Хорнблауэр не выдал ни изумления, ни огорчения. Лицо его было каменным.

- Коммодор сигналит, сэр, - это вмешался Форман. - Наши позывные. "Пришлите шлюпку".

- Подтвердите. Мистер Оррок! Немедленно спускайте шлюпку.

Мур на "Неустанном" уже поднял брейд-вымпел, отличавший командира эскадры. Фрегаты лежали в дрейфе, близко один от другого. Достаточно капитанов, чтоб составить трибунал и повесить Доути сегодня же вечером.

- Ну, мистер Буш, расскажите мне, что вы об этом знаете.

Правая сторона шканцев мгновенно опустела, стоило Хорнблауэру и Бушу к ней приблизиться. Здесь было так же возможно поговорить наедине, как где бы то ни было на маленьком суденышке.

- Насколько я знаю, сэр, - сказал Буш. - Это было так.

Принимать запасы в море приходилось авралом, то есть всей командой. Даже когда все было загружено, аврал продолжался, так как оставалось еще перераспределить припасы по судну. Доути, работавший на шкафуте, возразил боцманмату Мэйну. Мэйн размахнулся линьком - куском веревки с узлами (линьками пользовались унтер-офицеры, чтоб подгонять матросов - на взгляд Хорнблауэра, слишком часто). И тогда Доути его ударил. Это видели двадцать человек, а если б и этого было мало, существовало и другое свидетельство: губа у Мэйна была разбита, из нее лилась кровь.

- Мэйн всегда был несдержан, сэр, - сказал Буш. - Но это...

- Да, - ответил Хорнблауэр.

Он наизусть знал двадцать вторую статью Кодекса Законов Военного Времени. Первая часть касалась нанесения удара старшему по званию, вторая - споров и неподчинения. И первая часть кончалась словами "подлежит смертной казни" без смягчающего "или меньшему наказанию". Пролилась кровь и тому есть свидетели. Даже в таком случае, некоторые унтер-офицеры, распоряжающиеся тяжелыми работами по судну, могли бы разобраться по-домашнему, но только не Мэйн.

- Где теперь Доути? - спросил Хорнблауэр.

- В кандалах, сэр. - Другого ответа быть не могло.

- Приказы от коммодора, сэр! - Оррок бежал к ним по палубе, размахивая запечатанным письмом. Хорнблауэр взял пакет.

Доути может подождать; приказы не могут. Хорнблауэр подумал было спуститься в каюту и прочесть их в спокойной обстановке, но для капитана корабля покой - недостижимая роскошь. Как только он сломал печать, Буш и Оррок отошли в сторону, оставляя его наедине с приказами, насколько возможно это было на палубе, где все, кому нечего было делать, таращились на Хорнблауэра.

Первое предложение было достаточно ясным и определенным.

Сэр,

Сим предписывается Вам незамедлительно проследовать на находящемся под Вашим командованием шлюпе Его Величества "Отчаянный" в Кадис.

Второй абзац предписывал Хорнблауэру выполнить в Кадисе приказы, полученные от главнокомандующего. Третий и последний указывал место встречи, широту, долготу, азимут и расстояние от мыса Сан-Висенти и требовал "отбыть со всей возможной поспешностью сразу по выполнении своих приказов в Кадисе".

Хорнблауэр перечел, без необходимости, первый абзац. Там было слово "незамедлительно".

- Мистер Буш. Поставьте все обычные паруса. Мистер Провс! Курс, чтоб обогнуть финистерре, побыстрее, пожалуйста. Мистер Форман, сигнальте коммодору: "Отчаянный" - "Неустанному". "Прошу разрешения отбыть".

Хорнблауэр успел всего один раз пройтись взад и вперед по шканцам, и вот: - "Коммодор" - "Отчаянному". "Утвердительный".

- Спасибо, мистер Форман. Руль на ветер, мистер Буш. Курс зюйд-вест-тень-зюйд.

- Зюйд-вест-тень-зюйд. Есть, сэр. "Отчаянный" повернулся. Паруса наполнились ветром. Корабль быстро набирал скорость. Вернулся запыхавшийся Провс.

- Курс зюйд-вест-тень-вест, сэр.

- Спасибо, мистер Провс.

Ветер был чуть позади траверза. "Отчаянный" вспенивал морскую волну, матросы у брасов обливались потом, разворачивая реи под углом, который удовлетворил бы взыскательный взгляд Буша.

- Поставьте бом-брамсели, мистер Буш. И я попрошу вас любезно выстрелить лисель-спирты.

- Есть, сэр.

"Отчаянный" накренился под ветром, не безвольно, а так, как гнется под нажимом хорошая сталь. С подветренной стороны лежала в дрейфе эскадра линейных кораблей, и "Отчаянный", поприветствовав их, промчался мимо. Хорнблауэр догадывался, как завидуют их матросы несущемуся навстречу приключениям лихому шлюпу. Но ведь они не мотались полтора года меж скал и мелей Ируазы.

- Поставить лиселя, сэр? - спросил Буш.

- Да, пожалуй, мистер Буш. Мистер Янг, что у вас получилось на лаге?

- Девять, сэр. Даже чуть больше - девять с четвертью. Девять узлов, и это еще без лиселей. После многомесячной несвободы это был чудесно, это пьянило.

- Старичок еще не разучился бегать, сэр. - Буш улыбался во весь рот, преисполненный тех же чувств - а ведь Буш еще не знал, что они отправляются за восемью миллионами долларов. Нет - и в этот момент вся радость улетучилась. Хорнблауэр рухнул с высоты в бездну, как человек, упавший с грот-бом-брам-рея. Он совершенно забыл про Доути. Слово "незамедлительно" в приказе Мура продлило Доути жизнь. Капитанов, чтоб составить трибунал, было предостаточно, да и главнокомандующий, чтоб скрепить приговор, под рукой. Доути осудили бы менее чем за час. Сейчас он, возможно, был бы уже мертв; самое позднее - завтра утром. Капитаны Ла-Маншского флота не пощадили бы бунтовщика.

Теперь придется разбираться самому. Спешить некуда - не надо искоренять заговор. Хорнблауэру не придется пользоваться своим правом повесить Доути. Но он представлял себе ужасное состояние Доути в кандалах и чувства команды, знающей, что на корабле человек, обреченный виселице. Это выбьет всех из колеи. И Хорнблауэра больше других - кроме может быть Доути. Хорнблауэру стало нехорошо при мысли, что Доути повесят. Он понял, как сильно к нему привязался. Он был глубоко признателен Доути за преданность и заботы. Доути приобрел не меньший опыт в умении создавать капитану уют, чем иные просмоленные морские волки в изготовлении длинных сплесней.

Хорнблауэр старался побороть отчаяние. В тысячный раз говорил он себе, что королевская служба, как женщина-вампир, столь же ненавистна, сколь и притягательна. Он не знал, что ему делать. Но прежде надо больше разузнать о случившемся.

- Мистер Буш, не будете ли вы так добры приказать старшине судовой полиции, чтоб он привел Доути в мою каюту?

- Есть, сэр.

Лязг железа - вот что возвестило о приходе Доути. На запястьях у него были наручники.

- Очень хорошо, старшина судовой полиции. Вы можете подождать за дверью.

Голубые глаза Доути смотрели прямо на Хорнблауэра.

- Ну?

- Мне очень жаль, сэр. Мне очень жаль, что я вас подвел.

- Какого дьявола вы это сделали?

Как Хорнблауэр догадывался, неприязнь между Доути и Мэйном существовала уже давно. Мэйн приказывал Доути делать особенно грязную работу именно тогда, когда Доути хотел сохранить руки чистыми, чтоб подать капитану обед. Возражения Доути стали для Мэйна поводом пустить в ход линек.

- Я... я не смог снести удара, сэр. Я думаю, я слишком долго был с джентльменами.

Джентльмен может смыть удар только кровью; простолюдин обязан сносить безропотно. Хорнблауэр - капитан этого корабля, власть его практически безгранична. Он может приказать Мэйну, чтоб тот заткнулся, приказать, чтоб с Доути сняли наручники и забыли весь этот инцидент. Забыли? Чтоб команда думала, что можно безнаказанно бить унтер-офицера? Чтоб команда думала, что у капитана есть любимчики?

- Ко всем чертям! - заорал Хорнблауэр и стукнул кулаком по столу.

- Я могу поучить кого-нибудь себе на замену, сэр, - сказал Доути, - пока... пока...

Даже Доути не мог произнести этих слов.

- Нет! Нет! Нет! - Абсолютно невозможно позволить Доути расхаживать по судну, возбуждая нездоровое любопытство.

- Вы можете попробовать Бэйли, сэр, кают-компанейского вестового. Он вроде потолковей других.

- Да.

Прежняя доброжелательная услужливость Доути не облегчала дело. И тут мелькнул проблеск надежды, слабый намек на возможность выбрать наименьшее из зол. Сейчас они более чем в трехстах лигах от Кадиса, но ветер попутный.

- Вы будете ждать суда. Старшина судовой полиции! Уведите его. Вам нет необходимости держать его в наручниках, и я распоряжусь касательно прогулок.

- До свиданья, сэр.

Ужасно было видеть, что Доути сохраняет бесстрастный вид образцового слуги и знать, что за видом этим скрывается смертельный страх. Надо забыть об этом. Надо подняться на палубу "Отчаянного", мчащегося под всеми парусами, словно чистокровный жеребец с отпущенными наконец-то поводьями. Темную тень забыть невозможно, но она по крайности просветлеет под синим небом с бегущими белыми облачками, от радужных брызг, летящих из-под носа "Отчаянного" в то время, как он несется через Бискайский залив навстречу цели тем более увлекательной для его команды, что она ей неведома.

Отвлекали - раздражали и тем отвлекали - неумелые заботы Бэйли, переведенного из кают-компании. Приятно было выйти в точности к мысу Ортегаль и лететь вдоль Бискайского побережья. Хорнблауэр увидел Феррольскую гавань, где долгие месяцы томился в плену. Он тщетно пытался разглядеть Dientes del Diabolo, где заслужил себе свободу. Потом достигли самой западной точки Европы, и Хорнблауэр задал новый курс (ветер, вот чудо, продолжал помогать) и они, в бейдевинд, обогнули мыс Рока.

Потом наступила ночь, когда ветер сменился на противоположный, и Хорнблауэра раз десять поднимали с постели. Он, к крайней своей досаде, вынужден был класть "Отчаянного" на левый галс и удаляться от берега, в сторону, противоположную намеченной цели. Но вот наступил удивительный рассвет, ветер задул с юго-запада легкими порывами, потом сменился сильным западным бризом. Поставили лисели. "Отчаянный" двинулся к югу, и в полдень мыс Рока уже едва различался с подветренной стороны.

В следующую ночь Хорнблауэру тоже пришлось вставать, чтобы после мыса Сан-Висенти сменить курс. Ветер дул с левой раковины, и "Отчаянный" под всеми парусами летел прямо к Кадису. После полудня скорость нередко достигала одиннадцати узлов. Вскоре впередсмотрящий различил землю, прямо по курсу. Каботажные суда стали попадаться чаще. При виде британского военного корабля они поспешно поднимали флаги нейтральных государств - Испании и Португалии. Через десять минут новый крик с мачты возвестил, что они вышли в точности куда надо, а еще через десять Хорнблауэр, направив подзорную трубу вправо по курсу, различил белеющий вдалеке Кадис.

Хорнблауэр мог бы порадоваться своему успеху, но сейчас было не до того. Надо приготовиться к тому, чтоб запросить у испанских властей разрешение войти в порт. Хорнблауэра волновала также предстоящая встреча с британским представителем и - сейчас или никогда - надо было решать, что делать с Доути. Мысль о Доути мучила его все те чудесные дни, когда они мчались на всех парусах, отвлекала от приятных мечтаний о богатстве и повышении, мешала продумывать свое поведение в Кадисе, подобно побочным сюжетам в Шекспировских пьесах, которые, неожиданно возникнув, вдруг приобретают равное значение с основным действием.

Да, как сказал уже себе Хорнблауэр, сейчас или никогда. Надо было решаться и действовать сию же минуту - раньше было бы преждевременно, потом - слишком поздно. Он часто рисковал жизнью на королевской службе, быть может, служба задолжала ему жизнь взамен - довод сомнительный, и он вынужден был признать, придя к окончательному решению, что просто потворствует своим слабостям. Он сложил подзорную трубу с той же яростной решимостью, с какой недавно сошелся с врагом в Гуле.

- Позовите моего слугу, - сказал он. Никто, слышавший эти малозначащие слова не догадался бы, что произнесший их человек замышляет серьезный служебный проступок.

Бэйли весь состоял из локтей и коленей и, несмотря на возраст, казался подростком. Он козырнул, приветствуя капитана. Их видели и (что важнее) слышали человек двенадцать.

- Я жду сегодня к ужину консула Его Величества, - сказал Хорнблауэр. - Я хотел бы угостить его чем-нибудь особенным.

- Ну, сэр, - начал Бэйли. Именно этого Хорнблауэр от него и ждал.

- Говори же, - проскрежетал Хорнблауэр.

- Точно не знаю, сэр, - сказал Бэйли. За последние дни он достаточно часто страдал от вспышек капитанского гнева - это не было запланировано, но оказалось кстати.

- Черт побери. Придумайте что-нибудь.

- Есть кусок холодной говядины, сэр...

- Холодной говядины? Консулу Его Величества? Бред. Хорнблауэр с видом глубокой задумчивости прошелся по палубе, потом повернулся на каблуках.

- Мистер Буш! Мне придется на этот вечер выпустить Доути из-под стражи. От этого дурня никакого прока. Проследите, чтоб Доути явился ко мне в каюту, как только у меня будет время.

- Есть, сэр.

- Очень хорошо, Бэйли. Ступайте вниз. Мистер Буш, будьте любезны подготовить к салюту карронаду номер один правого борта. И посмотрите - не нас ли ждет этот люггер guarda costa?

Солнце клонилось к закату, бросая на белые домики Кадиса романтический розовый отблеск. На палубу "Отчаянного" поднялись санитарные врачи, флотские и армейские офицеры. Они должны были проследить, чтоб в Кадис не занесли заразные болезни или не нарушили его нейтралитета. Хорнблауэру пригодился его испанский, изрядно подзабытый (он не говорил по-испански с последней войны), но очень не лишний для этих формальностей. "Отчаянный" под марселями скользнул к входу в залив, памятный Хорнблауэру по заходу сюда на "Неустанном", хотя с той поры миновало много лет.

Вечерний бриз разнес над заливом пушечный салют: начала карронада "Отчаянного", ей ответила Санта-Каталина. Пока испанский лоцман вел "Отчаянного" меж Кабанов и Свиней - Хорнблауэр подозревал, что Свиньи - это морские свиньи, то есть дельфины, по-испански porpoises - матросы ждали приказа убрать паруса и бросить якорь. В заливе стояли несколько военных кораблей, причем не испанские - те Хорнблауэр различал дальше, во внутренних гаванях.

- Estados Unidos, - сказал испанский флотский офицер, указывая на ближайший фрегат. Хорнблауэр увидел звездно-полосатый флаг и брейд-вымпел на грот-стеньге.

- Мистер Буш. Приготовьтесь поприветствовать.

- "Конституция", коммодор Пребл, - добавил испанский офицер.

Американцы вели свою войну в Триполи, в Средиземном море, и видимо этот Пребл - Хорнблауэр не был уверен, что правильно расслышал фамилию - один из новых американских главнокомандующих. "Отчаянный" под грохот барабанов прошел мимо американца; матросы выстроились вдоль борта и махали шляпами.

- Французский фрегат "Фелиситэ" - продолжал испанец, указывая на другой корабль.

Двадцать два пушечных порта в борту - один из больших французских фрегатов, но нет нужды обращать на него внимания. Враги в нейтральной гавани обязаны игнорировать друг друга, не видеть друг друга в упор, словно джентльмены, которые случайно столкнулись между вызовом и дуэлью. Хорошо, что не надо больше думать о "Фелиситэ", тем более, что "Конституция" кое в чем меняла планы Хорнблауэра - тот самый побочный сюжет, вновь вторгшийся в основное действие.

- Здесь вы можете бросить якорь, капитан, - сказал испанец.

- Руль под ветер! Мистер Буш!

"Отчаянный" повернулся, матросы с похвальной быстротой убрали марсели, и якорный канат загромыхал через клюз. Хорошо, что все это было проделано безупречно, ведь на них смотрели военные моряки трех других наций. Над заливом прокатился пушечный выстрел.

- Вечерняя пушка! Спустите флаг, мистер Буш. Испанские офицеры выстроились в ряд со шпагами в руках, готовые откланяться. Хорнблауэр напустил на себя наилюбезнейшую манеру, с наивежливейшим поклоном поблагодарил их и повел к борту.

- А вот и ваш консул, - сказал флотский офицер перед тем, как спуститься за борт.

В наступивших сумерках прямо к ним шел на веслах скиф, и Хорнблауэр чуть не скомкал церемонное прощание, пытаясь вспомнить, как положено приветствовать консула, прибывающего на борт после заката. Небо на западе стало багровым, бриз улегся - после Атлантики в заливе казалось душно. Теперь надо разбираться с государственными тайнами и с Доути.

Перебирая свои тревоги, Хорнблауэр натолкнулся еще на одну. Его переписка с Марией надолго прервется. Пройдет несколько месяцев, пока она получит от него весточку, и, конечно, она начнет бояться худшего. Но думать об этом нет времени. Надо действовать.

21

Когда ветер утих, "Отчаянный" повернулся на якорях и теперь из кормового окна штурманской рубки видны были огни корабля Соединенных Штатов "Конституция".

- Пожалуйста, сэр, - спросил Доути, как всегда почтительно, - скажите, что это за порт.

- Кадис, - ответил Хорнблауэр. Он лишь на мгновение удивился неведению Доути, проведшего последнее время в трюме - вполне возможно, что и не вся команда знает. Он указал рукой на окно. - А это - американский фрегат "Конституция".

- Да, сэр.

Пока Хорнблауэр не увидел "Конституцию", он представлял для Доути жалкое будущее нищего беглеца в Кадисском порту. Поступить матросом на торговое судно тот бы не решился из опасения, что его завербуют и узнают, и ему пришлось бы влачить полуголодное существование: в худшем случае - бродяги, в лучшем - солдата нищей испанской армии. Все равно это лучше, чем виселица. Теперь представилась возможность еще лучшая. На военных кораблях всегда не хватает матросов, даже если Преблу и не нужен хороший слуга.

Бэйли вышел из каюты с последней бутылкой кларета.

- Доути ее откупорит, - сказал Хорнблауэр. - И, Доути, протрите как следует бокалы. Я хочу, чтоб они сверкали.

- Да, сэр.

- Бэйли, идите на кухню. Пусть разожгут огонь для мозговых костей.

- Есть, сэр.

Все было очень просто, надо было только тщательно просчитывать каждый шаг. Доути принялся откупоривать кларет. Бэйли выбежал из каюты.

- Кстати, Доути, вы умеете плавать? Доути не поднял головы.

- Да, сэр, - прошептал он. - Спасибо, сэр. В эту минуту, как и ожидал Хорнблауэр, постучали в дверь.

- Шлюпка подошла к борту, сэр.

- Очень хорошо, иду.

Хорнблауэр поспешил на шканцы и дальше навстречу гостю. В наступившей темноте Кадисский залив был совершенно гладок, как черное зеркало.

Мистер Кэррон, не теряя времени, заспешил к корме впереди Хорнблауэра. Шагал он так же широко, как Хорнблауэр, когда торопится. Сев на стул в штурманской рубке, он заполнил собой всю каюту - мужчина он был крупный и крепко сложенный. Он платком вытер со лба пот и поправил парик.

- Бокал кларета, сэр?

- Спасибо.

Пока Хорнблауэр наполнял бокалы, мистер Кэррон без промедления приступил к делу.

- Вы из Ла-Маншского флота?

- Да, сэр, по приказу адмирала Корнваллиса.

- Тогда вы знаете ситуацию. Про флотилию вам известно, - слово "флотилия" Кэррон произнес почти шепотом.

- Да, сэр. Я здесь, чтоб получить от вас последнюю информацию и сообщить ее эскадре фрегатов.

- Им придется действовать. Мадрид не собирается уступать.

- Очень хорошо, сэр.

- Годой боится Бони. Страна не хочет воевать с Англией, но Годой скорее станет воевать, чем его обидит.

- Да, сэр.

- Я уверен, что они ждут только прибытия сокровищ, а потом сразу объявят войну. Бони хочет использовать испанский флот для вторжения в Англию.

- Да, сэр.

- Однако от донов ему большого проку не будет. У них нет ни одного корабля, готового к выходу в море. Но здесь "Фелиситэ". Сорок четыре пушки. Вы ее, конечно, видели?

- Да, сэр.

- Если на ней сообразят, что затевается, они предупредят флотилию.

- Конечно, сэр.

- Мои последние новости менее чем трехдневной давности. Курьер быстро доскакал сюда из Мадрида. Тогда Годой еще не знал, что мы пронюхали о секретных пунктах Сан-Ильдефонского мира, но скоро догадается по нашему натянутому поведению.

- Да, сэр.

- Так что чем быстрее вы поднимете якорь, тем лучше. Вот депеши для вашего командующего эскадрой. Я приготовил их как только увидел, что вы вошли в залив.

- Спасибо, сэр. Это капитан Грэм Мур с "Неустанного". Хорнблауэр сунул депеши в карман. Уже некоторое время он слышал из соседней каюты возню и приглушенные голоса. Он догадывался об их причине. Раздался стук и в дверь просунулась голова Буша.

- Одну минуточку. Мистер Буш, вы должны знать, что я занят. Да, мистер Кэррон?

Буш единственный на судне мог побеспокоить капитана в такой момент, и то только по очень спешному делу.

- Вам лучше сняться с якоря в течение часа.

- Да, сэр. Я надеялся, что вы поужинаете со мной сегодня вечером.

- Благодарю вас, но долг прежде всего. Сейчас я пересеку залив и договорюсь с испанскими властями о вашем отбытии. Скоро начнется береговой бриз, он вынесет вас отсюда.

- Да, сэр.

- Приготовьте все к подъему якоря. Вы знаете о двадцатичетырехчасовом правиле?

- Да, сэр.

По правилам нейтралитета судно одного из воюющих государств не могло покинуть порт до истечения суток со времени отбытия корабля, принадлежащего государству-противнику.

- Доны могут не применить его к "Фелиситэ", а вот к вам, если вы дадите им такую возможность, применят обязательно. Сейчас две трети команды "Фелиситэ" в кадисских тавернах, и вы должны этим воспользоваться. Я буду здесь, чтоб напомнить донам о двадцатичетырехчасовом правиле, если "Фелиситэ" попробует вас преследовать. По крайней мере я ее немного задержу. Доны не захотят ссориться с нами, пока флотилия еще в море.

- Да, сэр. Я понял. Спасибо, сэр. Кэррон уже поднялся со стула, и Хорнблауэр последовал его примеру.

- Изготовьте шлюпку консула, - приказал Хорнблауэр, как только они вышли на шканцы. Буш по-прежнему хотел что-то сказать, и Хорнблауэр по-прежнему этого не замечал.

Даже когда Кэррон покинул судно, оставались приказы, чтоб отвлечь Буша.

Поднимите левый становой якорь, мистер Буш, и выберите канат правого до панера.

- Есть, сэр. Пожалуйста, сэр...

- Я хочу, чтоб это было сделано тихо, мистер Буш. Никаких свистков, никаких приказов, ничего, что можно было бы расслышать с "Фелиситэ". Поставьте двух надежных матросов у шпиля и прикажите им обмотать палы старой парусиной. Чтоб ни звука не было.

- Есть, сэр. Но...

- Я попрошу вас лично заняться этим, мистер Буш. Никто другой не отваживался подойти к капитану, пока тот теплой ночью расхаживал по шканцам. Прошло совсем немного времени, и на борт поднялся лоцман - Кэррону удалось расшевелить неповоротливых испанцев. Выбрали шкоты у марселей, подняли якорь, и "Отчаянный" медленно заскользил по заливу, подгоняемый первыми легкими порывами берегового бриза. Хорнблауэр внимательно наблюдал за лоцманом. Возможно, испанцев устроило бы, чтоб "Отчаянный" сел на мель, выходя в море, и дело Хорнблауэра было этого не допустить. Лишь после того, как лоцман отбыл и "Отчаянный" взял курс на юго-запад, у Хорнблауэра нашлась свободная минута для Буша.

- Сэр! Доути исчез.

- Как исчез?

На шканцах было темно, и Буш не видел его лица, оставалось только говорить по возможности естественно.

- Исчез, сэр. Видимо, он улизнул через кормовое окно вашей каюты, сэр, спустился к воде по рулевым крюкам, сэр, прямо под кормовым подзором, где никто не мог его увидеть, и уплыл, сэр.

- Это возмутительно, мистер Буш. Кто-то за это ответит.

- Ну, сэр...

- Ну, мистер Буш?

- Похоже, вы оставили его одного в каюте, когда консул поднялся на борт, сэр. Тогда-то он и сбежал.

- Вы хотите сказать, это моя вина, мистер Буш?

- Ну, да, сэр, если хотите.

- Мм... Возможно, вы правы. - Хорнблауэр для правдоподобия помолчал. - Господи, какая возмутительная история! Я злюсь на себя. Не понимаю, как я мог так опростоволоситься.

- Я думаю, у вас было слишком много других забот. Противно было слышать, как Буш защищает капитана от самого себя.

- Это меня не извиняет. Я никогда себе не прощу.

- Я помечу его "Б" в судовой роли.

Таинственные буковки в судовой роли означали каждая свое - "С" - списан на берег, "С.У." - убит, "Б" - бежал, то есть дезертировал.

- Но у меня есть и хорошие новости, мистер Буш. В соответствии с полученным приказом я должен сообщить вам это на случай, если со мной что-нибудь случится. Но ничего из сказанного мной не должно дойти до команды.

- Конечно, сэр.

Сокровища; призовые деньги, дублоны и доллары. Испанские сокровища. Если что-нибудь и могло отвлечь мысли Буша от сбежавшего Доути, то именно это.

- Ведь это будут миллионы, сэр! - воскликнул Буш.

- Да. Миллионы.

Матросы пяти кораблей разделят между собой четвертую часть призовых денег - столько же, сколько пять капитанов - и это составит по шестьсот фунтов на человека. Лейтенанты, штурманы и капитаны морской пехоты получат одну восьмую. По грубым подсчетам, Бушу достанется около пятнадцати тысяч фунтов.

- Состояние, сэр!

Доля Хорнблауэра составит десять таких состояний.

- Помните, сэр, когда мы в последний раз захватили флотилию с сокровищами? Кажется, это было в девяносто третьем, сэр. Некоторые матросы, получив призовые деньги, покупали золотые часы и швырялись ими в воду с плимутской набережной - "блинчики" пускали - просто чтоб показать, какие они богатые.

- Ну что ж, спокойной ночи, если конечно вы сможете заснуть после такого сообщения. Но помните, никому ни слова.

- Нет, сэр, конечно нет, сэр.

Вся затея еще может провалиться - или флотилия проскользнет в Кадис незамеченной, или повернет обратно; может, она вообще не вышла в плаванье. Тогда лучше, чтоб испанские власти - и мир в целом - не узнали, что захват вообще планировался.

Эти мысли - эти цифры - должны были бы волновать и радовать, но той ночью Хорнблауэр ничего подобного не испытывал. То был плод Мертвого моря, обращающийся во рту пеплом. Хорнблауэр наорал на Бэйли и прогнал его потом долго сидел на койке в такой тоске, что его не радовало даже мерное покачивание койки, говорившее о том, что "Отчаянный" вновь вышел в открытое море и движется к приятному и полезному приключению. Хорнблауэр сидел уронив голову на колени. Он потерял свою чистоту, а это значит - потерял самоуважение. В жизни он совершал ошибки, воспоминания о которых и сейчас заставляли его морщиться, но в этот раз он поступил куда хуже. Он нарушил долг. Он стал пособником - нет, организатором побега. Он отпустил дезертира, преступника. Он нарушил присягу, и сделал это по причинам сугубо личным, из чистого потворства своим желаниям. Не ради блага службы, не ради безопасности страны, но потому, что он - мягкосердечный сентименталист. Он стыдился себя, и стыд этот был тем сильнее, что, анализируя себя безжалостно, он пришел к убеждению - если б он мог заново прожить эти часы, то повторил бы все как было.

Ничто не может извинить его. Довод, который он использовал - что служба должна ему жизнь после всех испытании, через которые он прошел - просто чушь. Смягчающее обстоятельство - что дисциплина, благодаря новому захватывающему приключению, не пострадает - не имеет веса. Он - предатель, мало того - коварный предатель, осуществивший свой план с искусством прирожденного заговорщика. То первое слово, которое пришло ему в голову, было самое верное - чистота, и он ее утратил. Хорнблауэр оплакивал утраченную чистоту, как Ниобея - своих загубленных детей.

22

Капитан Мур так расположил эскадру, что даже Хорнблауэр вынужден был нехотя его одобрить. Пять кораблей выстраивались в цепочку, каждый в пределах видимости от предыдущего. Получалось пятнадцать миль между кораблями, плюс с самого южного и самого северного из них можно было осматривать горизонт еще на пятнадцать миль, всего около девяноста миль. Днем корабли лавировали в сторону Америки, ночью возвращались к Европе, чтоб, если по несчастью флотилия проскочит их в темноте, ее можно было бы быстро догнать. На рассвете позиция кораблей была на меридиане мыса Сан-Висенти - 9° западной долготы, на закате - так далеко к западу, как будут требовать обстоятельства.

Ибо поиски иголки-флотилии в стоге сена - Атлантике были не так сложны, как может показаться с первого взгляда. Во-первых, по неизменным испанским законам флотилия должна доставить свой груз в Кадис, и никуда больше, во-вторых, по направлению ветра легко можно было определить, откуда она появится. А в-третьих, испанские капитаны после долгого плаванья наверняка будут сомневаться в своей долготе, широту же по секстану будут знать более или менее точно, и, скорее всего, постараются пройти заключительный отрезок пути на широте Кадиса - 36°30', чтоб миновать с одной стороны португальское побережье, с другой - африканское.

Так что в самой середине британской колонны, на широте 36°30' находился коммодор на "Неустанном", а остальные четыре корабля располагались к югу и к северу от него. Флажки днем и ракета ночью должны оповестить все корабли эскадры, что флотилия приближается. Им нетрудно будет быстро подойти к судну, которое подало сигнал, а в ста пятидесяти милях от Кадиса им хватит времени и места, чтоб настоять на своем.

За час до рассвета Хорнблауэр вышел на палубу (он уже дважды выходил этой ночью, как и в каждую предшествующую). Ночью было ясно; сейчас тоже.

- Ветер норд-ост-тень-норд, сэр, - доложил Провс.- Сан-Висенти примерно в пяти лигах к северу.

Ветер умеренный; можно было бы поставить все паруса вплоть до бом-брамселей, но "Отчаянный" шел в бейдевинд на левом галсе под марселями. Хорнблауэр направил подзорную трубу на юг, туда, где должна была находиться "Медуза". "Отчаянный" как наименее значительное судно занимал позицию дальше всех к северу, там, где вероятность встретить флотилию наименьшая. Было еще слишком темно, чтоб различить "Медузу".

- Мистер Форман, пожалуйста, поднимитесь на мачту с сигнальной книгой.

Конечно, все офицеры и матросы ломают себе голову, для чего изо дня в день эскадра сторожит один и тот же кусочек морского пространства. Самые сообразительные, наверно, даже угадали истинную причину. Тут ничего не попишешь.

- Вот она, сэр! - сказал Провс. -Азимут зюйд-тень-вест. Мы немного впереди от позиции.

- Обстените крюйсель, пожалуйста.

Они мили на две впереди позиции - не так и плохо после долгой ночи. Несложно будет занять свою позицию, точно к северу от "Медузы".

- Эй, на палубе! - закричал Форман с грот-марса. - "Медуза" сигналит. "Коммодор, всем кораблям". Медуза повторяла сигналы "Неустанного".

- "Поворот через фордевинд" - кричал Форман. - "Курс вест. Марсели".

- Мистер Чизмен, будьте добры подтвердить. Чизмен был вторым сигнальным офицером и учился заменять Формана.

- Поставьте матросов к брасам, мистер Провс. Мур должен получать большое удовлетворение, управляя маневрами шестидесятимильной колонны с помощью флажков.

- Эй, на палубе! - закричал вдруг Форман совсем другим голосом. - Вижу судно на левом траверзе, почти на ветре, сэр. Идет на фордевинд, быстро.

"Отчаянный" все еще ждал, когда "Медуза" спустит сигнал - сразу после этого он должен был повернуться.

- Что вы видите, мистер Форман?

- Военный корабль, сэр. Фрегат. Похож на французский, сэр. Это может быть "Фелиситэ", сэр.

Очень даже может быть, что это "Фелиситэ", идущая из Кадиса. К этому времени до испанцев могли дойти слухи о британском кордоне в море. Если "Фелиситэ" обогнет британскую колонну, она успеет предупредить флотилию. Или подождет в отдалении и вмешается, когда появятся испанцы. Бонапарт сможет раздуть в "Мониторе" целую историю из того, как доблестный французский флот бросился на выручку подвергшимся нападению нейтральным кораблям. А если дело дойдет до боя, присутствие "Фелиситэ" может оказаться решающим - большой французский фрегат и четыре больших испанских против большого британского, трех малых и шлюпа.

- Я поднимусь на мачту и посмотрю сам, сэр. - Буш, как всегда, оказался в нужном месте и в нужное время. С ловкостью опытного моряка он побежал по вантам.

- Сигнал спущен, сэр! - закричал Форман. В этот момент "Отчаянный" должен был положить руль под ветер, чтоб все пять кораблей повернулись одновременно.

- Нет, мистер Провс. Мы подождем.

На горизонте "Медуза" повернулась. Теперь она шла на фордевинд, и расстояние между ней и идущим в противоположную сторону шлюпом быстро увеличивалось.

- Это "Фелиситэ", сэр! - крикнул Буш.

- Спасибо, мистер Буш! Я попрошу вас немедленно спуститься! Барабанщик. Сигнальте всем по местам. Корабль к бою. Мистер Чизмен, поднимите такой сигнал: "Вижу французский фрегат с наветренной стороны".

- Есть, сэр. "Медуза" быстро удаляется.

- Все равно поднимите.

Буш с быстротой молнии спустился вниз и прежде, чем занялся подготовкой к бою, успел обменяться с Хорнблауэром взглядами. В глазах у него читался вопрос. Буш единственный кроме Хорнблауэра знал, какую цель преследует британская эскадра. Если "Отчаянный" разойдется с фрегатами в то время, когда появится флотилия, он потеряет свою долю призовых денег. Но призовые деньги - всего лишь один фактор, главная же цель - флотилия. И потому "Отчаянный" не послушает сигнала с "Медузы" и повернет в сторону себе на беду - и на беду своему капитану. И Буш знал, как неравны силы "Отчаянного" и "Фелиситэ". Если дело дойдет до бортовых залпов, все кончится тем, что половина их команды будет перебита, а половина - в плену.

- "Медуза" вне пределов видимости, сэр. Она не подтвердила наш сигнал. - Это кричал Форман, все еще с мачты.

- Очень хорошо, мистер Форман. Можете спускаться.

- Ее видно с палубы, сэр, - сказал Провс.

- Да. - Прямо на горизонте видны были марсели и брамсели французского корабля. Хорнблауэру трудно было удержать их в поле зрения подзорной трубы - он дрожал от возбуждения. Оставалось только надеяться, что тревога не написана у него на лице.

- Корабль к бою готов, сэр, - доложил Буш. Пушки выдвинуты, взволнованная орудийная прислуга заняла своим места.

- Она привелась к ветру? - воскликнул Провс.

- Ага!

"Фелиситэ" легла на левый галс, направляясь в сторону. Она уклонялась от боя.

- Они что, драться не хотят? - воскликнул Буш. Напряжение Хорнблауэра немного спало, когда он увидел, что его выкладки подтверждаются. Он двинулся к "Фелиситэ" с намерением ввязаться в долгий поединок с большого расстояния. Он надеялся повредить рангоут "Фелиситэ", чтоб она не смогла предупредить испанцев. Француз, видимо, угадал его намерения. Он не хотел рисковать, пока не выполнит своего поручения.

- Поворот оверштаг, пожалуйста, мистер Провс. "Отчаянный" с точностью механизма лег на другой курс.

- Круто к ветру!

Теперь они шли наперерез. Француз, уклоняясь от боя, намеревался обогнуть британскую колонну и присоединиться к испанцам, а Хорнблауэр перекрыл ему этот путь. Марсели "Фелиситэ" повернулись.

- Он повернул прочь!

Это ему не поможет. Далеко-далеко за марселями "Фелиситэ" голубел на горизонте берег Южной Португалии.

- На этом курсе он не пройдет Сан-Висенти, - сказал Провс.

Лагуш, Сан-Висенти, Сагриш - прославленные в морской истории имена. Эти далеко выступающие мысы не дадут "Фелиситэ" уклониться от боя. Скоро ей придется вступить в поединок. Хорнблауэр как раз продумывал, каким этот поединок будет.

- Мистер Буш!

- Сэр!

- Я хочу, чтоб две пушки стреляли прямо с кормы. Вам придется удалить транцы. Займитесь этим немедленно.

- Есть, сэр.

- Спасибо, мистер Буш.

Парусные суда практически не могут стрелять прямо назад или вперед; удовлетворительно разрешить эту проблему не удавалось еще никому. Обычно удобнее всего стрелять бортовыми залпами, поэтому на носу и на корме пушки как правило не ставили, и это учитывалось при строительстве кораблей. Сейчас Хорнблауэр собирался отбросить все преимущества, которые извлекали из этого обстоятельства кораблестроители всех времен и народов. Он собирался ослабить "Отчаянного" и получить взамен кратковременную выгоду в редкой ситуации. Хорнблауэр услышал треск древесины, и палуба у него под ногами мелко задрожала - это заработали пилы.

- Пошлите на корму артиллериста. Прежде чем начнут двигать пушки, ему придется основать тали и брюки.

Голубая полоска берега стала отчетливей. Ясно видна была громада мыса Сан-Висенти. Целиком видна была "Фелиситэ" и длинный-предлинный ряд ее выдвинутых пушек. Грот-марсель заполоскал: она поворачивалась через форде-винд. Теперь она готова была драться.

- Руль на ветер, мистер Провс. Обстените грот-марсель. Важно было выиграть время. "Отчаянный" тоже повернулся через фордевинд. Хорнблауэр не собирался вести безнадежный бой; если француз не торопится, он тоже торопиться не будет. При легком ветре и умеренном волнении "Отчаянный" имел значительные преимущества перед большим фрегатом и Хорнблауэр не собирался от них отказываться. "Отчаянный" и "Фелиситэ" приглядывались друг к другу, как два кулачных бойца, только что вышедшие на ринг. День был чудесный - под голубым небом расстилалось синее море. Мир, который Хорнблауэр, может быть, скоро покинет - прекрасен. Скрип пушечных катков говорил, что по крайней мере одно орудие начали перетаскивать. И в ту же секунду Хорнблауэр подумал о Марии и о маленьком Горацио - безумие, и он немедленно выкинул эти мысли из головы.

Секунда проходила за секундой. Быть может, французский капитан держал на шканцах военный совет, может, просто колебался, не зная, что же решить в такой момент, когда на весах лежит судьба целых народов.

- Мистер Буш передает, сэр. Одна пушка готова к бою. Вторая будет готова через несколько минут.

- Спасибо, мистер Оррок. Скажите мистеру Бушу, пусть поставит к ним двух лучших наводчиков. Грот-марсель "Фелиситэ" снова наполнился.

- К брасам!

"Отчаянный" взял курс на противника. Хорнблауэр не хотел без необходимости приближаться к берегу и на дюйм.

- Руль на ветер!

"Отчаянный" повернулся через фордевинд. Теперь два судна были на расстоянии дальнего пушечного выстрела. Нос "Фелиситэ" указывал прямо на шлюп, корма "Отчаянного" - прямо на "Фелиситэ".

- Скажите мистеру Бушу, чтоб открывал огонь! Буш начал стрелять раньше, чем ему могли передать приказ. Громыхнули пушки, дым клубами повалил из-под кормового подзора и окутал шканцы. Как Хорнблауэр ни напрягал зрение, он ничего не мог разглядеть, только прекрасные обводы носа "Фелиситэ", ее круто поднятый бушприт, блещущие белизной паруса. Под ногами загрохотали катки - это снова выдвигали пушки. Ба-бах! Теперь Хорнблауэр увидел. Стоя прямо над пушками, глядя по направлению выстрела, он различил как бы небрежно нарисованную карандашом на белизне парусов и синеве неба черточку. Она пошла вверх, потом повернула вниз, потом все окутал дым. Наверняка попали. Дым помешал ему увидеть второй выстрел.

Длинные британские девятифунтовки - лучшие пушки на флоте, когда дело касается точности наведения; они значительно превосходят в этом отношении любые другие орудия. И даже девятифунтовое ядро способно нанести значительный ущерб, когда летит со скоростью тысяча футов в секунду. Ба-бах. Несчастные французы вынуждены сносить обстрел, не имея возможности ответить тем же.

- Смотрите! - сказал Провс.

Фока-стаксель "Фелиситэ" трепался по ветру. С первого взгляда трудно было понять, что произошло.

- Лопнул фока-штаг, сэр, - решил наконец Провс. Что он прав, стало видно через минуту, как только на "Фелиситэ" убрали фока-стаксель. Сама по себе утрата паруса значения не имела, но фока-штаг играет главную роль в сложной уравновешенной системе (какой была и французская конституция, пока власть не захватил Бонапарт), удерживающей мачты.

- Мистер Оррок, бегите вниз и скажите мистеру Бушу:

"Молодец".

Ба-бах. Когда дым рассеялся, Хорнблауэр увидел, что "Фелиситэ" повернулась, увидел, как выстрелили ее пушки, и тут же облако дыма скрыло ее. С жутким воем где-то близко пронеслись ядра, и с обеих сторон от "Отчаянного" поднялось по фонтану брызг. Других результатов у этого бортового залпа не было. Взволнованная команда, стреляющая во время поворота, вряд ли могла добиться большего, даже имея двадцать две пушки.

На "Отчаянном" нестройно закричали "ура!": Хорнблауэр, обернувшись, увидел, что все незанятые матросы, высунув головы в пушечные порты, смотрят на французов. Против этого он ничего возразить не мог, но тут он снова взглянул на "Фелиситэ" и увидел нечто, побудившее его отдать приказ, по которому для каждого сразу нашлась работа. Француз отклонился от курса не просто, чтоб дать бортовой залп. Он лег в дрейф под обстененным крюйселем, чтоб сплеснить фока-штаг. В этом положении его пушки стрелять не смогут. Однако время не ждет - "Отчаянный" шел на фордевинд, и расстояние между кораблями быстро увеличивалось.

- Приготовиться у пушек левого борта. К брасам! Руль право на борт!

"Отчаянный" плавно лег на левый галс. Сейчас он был напротив левой раковины "Фелиситэ", под таким углом ни у одного француза пушки стрелять не будут. Буш перебежал с кормы, чтоб лично руководить орудиями левого борта. Он шагал от пушки к пушке, убеждаясь в точности наводки. "Отчаянный" палил по беспомощному врагу. Расстояние очень большое, но некоторые выстрелы должны наносить ущерб. Хорнблауэр смотрел, как меняются очертания "Фелиситэ" по мере того, как "Отчаянный" заходит ей в корму

- Приготовиться к повороту оверштаг после следующего бортового залпа!

Девять пушек выстрелили, и дым еще клубился на шкафуте, когда "Отчаянный" снова лег на другой галс.

- Пушки правого борта, огонь! Возбужденные матросы перебежали с левого борта на правый, но в этот момент крюйсель "Фелиситэ" повернулся.

- Руль на ветер!

К тому времени, как задерганные французы повернули судно носом к ветру, "Отчаянный" уже обратил к ним корму, и Буш снова бежал к ретирадным орудиям. Это была расплата за давний поединок с "Луарой". При умеренном ветре и слабом волнении маневренный шлюп имел все преимущества перед большим фрегатом. То что было - лишь образец того, что будут повторять весь этот утомительный день голодные люди под золотым солнцем, над синим морем, в едком пороховом дыму.

Наибольшее преимущество давало подветренное положение "Отчаянного". Дальше под ветром за горизонтом располагалась британская эскадра - француз не решится далеко преследовать их в этом направлении из опасения самому оказаться в ловушке. Более того, француз стремится выполнить свое поручение, то есть найти и предупредить испанскую эскадру, и значит, ему надо отойти подальше от берега, обогнуть Сан-Висенти и стряхнуть с себя назойливого маленького врага, который вцепился мертвой хваткой, палит ему по корме, дырявит паруса, рвет бегучий такелаж.

В продолжении этого долгого дня "Фелиситэ" много раз стреляла бортовыми залпами. Метили французы в основном плохо. И весь день напролет Хорнблауэр стоял на шканцах, следил за изменениями ветра, выкрикивал приказы и управлял своим суденышком с неослабевающим вниманием и неистощимой изобретательностью. Иногда ядро с "Фелиситэ" попадало в цель: прямо на глазах у Хорнблауэра одиннадцатифунтовое ядро пролетело в открытый пушечный порт и превратило пять человек в колышущуюся кровавую массу. И все же почти до вечера серьезного ущерба "Отчаянный" избегал. Тем временем ветер задул с юга, а солнце медленно поползло к западу. Когда ветер переменился, положение стало более опасным, а к вечеру внимание Хорнблауэра от усталости притупилось.

С расстояния в три четверти мили французам удалось-таки сделать удачный выстрел, один из бортового залпа, произведенного в то время, когда они сильно отклонились от курса. Наверху послышался треск, и Хорнблауэр увидел, как грота-рей разломился пополам - ядро ударило в самую его середину. Половинки рея повисли под немыслимым углом, грозя, словно стрелы, обрушиться на палубу. Встала новая и насущная задача - изучить грозно раскачивающиеся обломки, и приказать так повернуть руль, чтоб паруса заполоскали и нагрузка снизилась.

- Мистер Вайз! Возьмите сколько нужно матросов и закрепите обломки.

После этого Хорнблауэр смог поднести к ноющему от усталости глазу подзорную трубу и посмотреть, что же теперь намерена делать "Фелиситэ". Пользуясь полученным преимуществом, она могла бы навязать им ближний бой. Хорнблауэру придется сражаться до последнего вдоха. Но он увидел нечто совсем иное, и ему пришло взглянуть дважды, прежде чем он поверил утомленным глазам. "Фелиситэ", подняв все паруса, уходила на закат. Поджав хвост, удирала она за горизонт от назойливого врага, вымотавшего ее за девять часов непрерывного боя.

Матросы видели это. Кто-то крикнул "ура!", остальные нестройно подхватили. Они улыбались, скаля зубы, неестественно белые на фоне почерневших от пороха лиц. Подошел Буш, такой же черный, как и все остальные.

- Сэр! - сказал он. - Не знаю, как вас и поздравлять.

- Спасибо, мистер Буш. Проследите за мистером Вайзом. У нас есть два запасных лисель-спирта - из них можно сделать шкалы на грота-рей.

- Есть, сэр.

Несмотря на почерневшее лицо, несмотря на усталость, которую даже ему не по силам было скрывать, Буш все так же странно смотрел на своего капитана. В этом взгляде были смешаны восхищение и удивление. Буша распирало желание поговорить. Ему потребовалось заметное усилие воли, чтобы повернуться без единого слова, и Хорнблауэр выпустил прощальный заряд в его удаляющуюся спину:

- Я хочу, чтоб корабль до заката был готов к действиям, мистер Буш.

Докладывал Гэрни-артиллерист:

- Мы израсходовали верхний ярус пороха и начали второй, сэр. Это полторы тонны пороха. Пять тонн ядер, сэр. Мы использовали все картузы, сэр. Мои помощники сейчас шьют новые.

Потом плотник, потом баталер и врач. Надо накормить живых и похоронить мертвых. Мертвых, которых Хорнблауэр так хорошо знал. Когда Уоллес читал список, он испытал горячее сожаление и глубокое чувство личной утраты. Среди них были хорошие моряки и плохие моряки. Утром они были живы, а сейчас мертвы, потому что он выполнил свой долг. Нельзя так думать. Он служит трудному делу, безжалостному, как сталь как летящее пушечное ядро.

В девять часов вечера Хорнблауэр сел поесть - впервые со вчерашнего дня - и, отдавшись неумелым заботам Бэйли опять подумал о Доути, а от Доути - шаг вполне естественный - мысли его перешли на восемь миллионов испанских долларов. Его усталый ум очистился от сознания греха. Ему не придется причислять себя к тем мошенникам и казнокрадам, которые встречаются иногда среди капитанов. Он отпустил себе грех; нехотя, но отпустил.

23

С залатанными бортами, со шкалами на грота-рее, "Отчаянный" лавировал к месту, назначенному для встречи в случае разделения. Даже на широте Южной Европы сказывалось дыхание зимы. Ночи были холодные, дул пронизывающий штормовой ветер, и "Отчаянному" приходилось бороться с ним по двадцать четыре часа в сутки. Место встречи располагалось в пятнадцати лигах к северу от мыса Сан-Висенти, но фрегатов там не оказалось. Хорнблауэр расхаживал по палубе, пытаясь принять решение. Он просчитывал, как далеко могло снести "Неустанного" и его товарищей, и спорил с собой, пытаясь определиться, что же делать дальше. Буш поглядывал на него издалека. Буш был посвящен в тайну каравана, но знал, что ему лучше не вмешиваться. Наконец с марса раздался крик:

- Вижу парус! Вижу парус на ветре! Эй, на палубе! Вот еще один! Похоже на флот, сэр!

Теперь Буш мог подойти к Хорнблауэру.

- Я думаю, это фрегаты, сэр.

- Может быть. - Хорнблауэр крикнул впередсмотрящему: - Сколько парусов вы видите сейчас?

- Восемь, сэр. Похожи на линейные корабли, некоторые из них, сэр. Да, сэр, один трехпалубный и некоторые двухпалубные.

Эскадра линейных кораблей, направляющаяся к Кадису. Вполне возможно, что это французы, каким-то образом прорвавшие блокаду. В таком случае долг Хорнблауэра - разузнать о них все, что можно, даже рискуя попасть в плен. Скорее же всего это британцы. В голове у Хорнблауэра щевелились дурные опасения. Он понимал, что означает появление здесь британцев.

- Мы двинемся к ним навстречу, мистер Буш. Мистер Форман. Поднимите кодовые сигналы.

Теперь видны стали марсели. Шесть линейных кораблей кильватерной колонной, два фрегата с флангов.

- Первый корабль ответил 264. Это кодовый сигнал на эту неделю.

- Очень хорошо. Поднимите наши позывные. Море и небо были серые, как и накатившая на Хорнблауэра тоска.

- "Неустрашимый", сэр. Адмирал Паркер. Значит, Паркер откомандирован сюда из Ла-Маншского флота: Хорнблауэр все больше укреплялся в своей неприятной догадке.

- Флагман "Отчаянному", сэр. "Капитану явиться на борт".

- Спасибо, мистер Форман. Мистер Буш, прикажите изготовить шлюпку.

Паркер, которого Хорнблауэр увидел сразу, как его провели на шканцы "Неустрашимого", тоже был какой-то серый. Серыми были его глаза, волосы и даже лицо. Но одет он был превосходно, и Хорнблауэр рядом с ним почувствовал себя оборванцем. Он пожалел, что недостаточно тщательно выбрился сегодня утром.

- Что вы тут делаете, капитан Хорнблауэр?

- Нахожусь на месте встречи, назначенном капитаном Муром, сэр.

- Капитан Мур в Англии.

Новость Хорнблауэра не потрясла - этого он и ожидал. Но надо было что-то ответить.

- Да, сэр?

- Вы не слышали новостей?

- Я ничего не слышал уже неделю, сэр.

- Мур захватил испанский караван с сокровищами. А где были вы?

- У меня произошла стычка с французским фрегатом, сэр.

Со шканцев "Неустрашимого" были ясно видны и шкалы на грота-реи и свежие заплаты на бортах.

- Вы упустили состояние.

- Я думаю, сэр.

- Шесть миллионов долларов. Испанцы сражались, и, прежде чем они сдались, один из их фрегатов взлетел на воздух со всей командой.

Во время боя на корабле следует соблюдать железную дисциплину. Малейшая оплошность со стороны подносчика пороха или заряжающего может привести к взрыву. Хорнблауэр, задумавшись об этом, ничего не ответил Паркеру, и тот продолжал, не дожидаясь ответа.

- Так что теперь мы воюем с Испанией. Доны объявят войну, как только узнают новости - наверно, уже объявили. Эта эскадра откомандирована из Ла-Маншского флота для блокады Кадиса.

- Да, сэр.

- Вам лучше вернуться на север. Присоединитесь к Ла-Маншскому флоту возле Уэссана для получения дальнейших распоряжений.

- Есть, сэр.

Никаких человеческих чувств не промелькнуло в холодных серых глазах. Крестьянин с большим интересом глядит на корову, чем этот адмирал смотрел на капитан-лейтенанта.

- Счастливого пути, капитан.

- Спасибо, сэр.

Ветер дул с северо-запада. "Отчаянному" придется отойти дальше в море, чтоб пройти на ветре Уэссан и еще дальше, чтоб обогнуть мыс Рока. Для Паркера и его эскадры ветер был попутный, и, хотя Хорнблауэр отдал приказ едва ступив на палубу, к тому времени, как подняли шлюпку и "Отчаянный" лег на левый галс, эскадра уже скрылась за горизонтом. Шлюп двинулся к Уэссану. Когда он разрезал волны, набегавшие на его правый борт, можно было услышать и почувствовать нечто необычное. Когда гребень волны добегал до судна, оно медленно опускало нос, при этом раздавался глухой звук, и корабль вздрагивал. То же повторялось, когда нос начинал подниматься снова. Это повторялось дважды на каждой волне. Причиной был грот-марсель, на который, как лубки, были наложены шкалы - два запасных лисель-спирта. Как ни плотно были они привязаны, оставался небольшой зазор, и тяжелые половинки рея дважды на каждой волне с утомительным грохотом качались взад и вперед.

На второй день путешествия по Атлантике Бэйли ненадолго отвлек мысли Хорнблауэра.

- Это лежало в кармане вашей ночной рубашки, сэр. Я нашел, когда собрался ее постирать.

Это была сложенная записка, написанная в тот вечер, когда "Отчаянный" стоял в Кадисском заливе - Бэйли явно не считал, что ночные рубашки надо стирать слишком часто.

Сэр,

В капитанских запасах не хватает каперсов и кайенского перца.

Спасибо, сэр. Спасибо, сэр.

Ваш нижайший покорный слуга Дж.Доути

Хорнблауэр скомкал записку. Напоминание было мучительно. Надо думать, последнее.

- Вы прочли это, Бэйли?

- Нет, сэр. Я не учен.

Стандартный ответ неграмотного в Королевском Флоте, но Хорнблауэр не успокоился, пока не заглянул в судовую роль и не увидел крестик напротив фамилии Бэйли. Многие шотландцы умеют читать и писать. К счастью, Бэйли оказался исключением.

Так "Отчаянный" шел в бейдевинд, сначала на правом галсе, потом на левом, осторожно неся парус на раненном грота-рее. Он шел на север по серой Атлантике, пока не обогнул Финистерре, а потом в бакштаг двинулся к Уэссану по гипотенузе Бискайского залива. В Новогодний Сочельник шел снег, как и в прошлом году, когда они сорвали попытку Бонапарта вторгнуться в Ирландию. Когда "Отчаянный" достиг широты Уэссана, шел дождь, и густой туман ограничивал видимость. Они медленно двинулись на поиски Ла-Маншского флота. В темноте возник и прошел мимо "Громовержец", за ним "Величественный", и наконец на окрик Буша раздалось в ответ долгожданное: "Ирландия". Прошло несколько минут, пока адмиралу доложили о появлении "Отчаянного", потом послышался новый окрик - это был голос Коллинза, хорошо узнаваемый даже в рупор.

- Капитан Хорнблауэр?

- Да, сэр.

- Не будете ли вы так любезны явиться на борт? В этот раз Хорнблауэр был готов, до блеска выбрит, одет в лучший сюртук. В кармане у него лежали два экземпляра рапорта.

Корнваллис был у себя в каюте. Он сидел в кресле, съежившись. Его бил озноб. Плечи укутывала толстая шаль, Другая лежала на коленях. Очень возможно, что в ногах у него была грелка. В парике и шалях он был похож на старуху, пока не поднял на Хорнблауэра ясные голубые глаза.

- Где вас черти носили все это время, Хорнблауэр?

- Вот мой рапорт, сэр.

- Отдайте его Коллинзу. Теперь расскажите мне.

Хорнблауэр как можно короче пересказал факты.

- Мур был в бешенстве, что вы его бросили, но думаю когда он узнает, он вас простит. "Медуза" не подтвердила ваш сигнал?

- Нет, сэр.

- Вы были совершенно правы, что стали преследовать "Фелиситэ". Я зафиксирую это на вашем рапорте. Мур должен радоваться, что ему не придется делиться с вами призовыми деньгами.

- Я уверен, его это не огорчит, сэр.

- Полагаю, что так. Но вы, Хорнблауэр. Вы могли сделать вид, будто не видите "Фелиситэ" - такие случаи на флоте были. Тогда вы могли бы остаться с Муром и разделить призовые деньги.

- Если б "Фелиситэ" обошла Сан-Висенти, никаких призовых денег могло бы не быть, сэр.

- Я все понимаю. - Голубой глаз сощурился. - Я направил вас на путь богатства и вы им пренебрегли.

- Едва ли так, сэр.

Хорнблауэр вдруг осознал, что Корнваллис сознательно выбрал его в спутники Муру, чтоб он мог разделить призовые деньги. Каждый мечтал бы о таком поручении: видимо, это была награда за долгие месяцы дозора в Гуле.

Коллинз присоединился к разговору.

- Как ваши припасы?

- Достаточно, сэр. Провианта и воды на шестьдесят дней на полном рационе.

- Как насчет пороха и ядер? - Коллинз постучал пальцами по рапорту, который только что закончил читать.

- Хватит еще на одну стычку.

- А ваше судно?

- Мы заделали дыры в бортах, сэр. Пока ветер не слишком сильный, мы можем нести парус на грота-рее. Снова заговорил Корнваллис.

- Разобьется ли ваше сердце, если вам придется вернуться в Плимут?

- Конечно нет, сэр.

- Это хорошо, потому что я отправляю вас на починку.

- Есть, сэр. Когда мне отплывать?

- Вы так торопитесь, что не останетесь даже обедать?

- Нет, не тороплюсь. Корнваллис рассмеялся.

- Не буду вас испытывать.

Он взглянул на указатель флюгера под палубным бимсом. Люди, всю жизнь сражавшиеся с причудами ветров, смотрели на дело одинаково - когда дует попутный ветер, чистое безумие тратить время на развлечения.

- Лучше вам отплыть прямо сейчас, - продолжал Корнваллис. - Вы знаете, что у меня новый заместитель?

- Нет, сэр.

- Лорд Гарднер. Теперь, когда кроме Бони я должен воевать еще и с донами, мне понадобился вице-адмирал.

- Это не удивительно, сэр.

- Если вы отплывете в таком тумане, вам не придется ему салютовать. Это сохранит королю немного пороха, который вы с таким рвением жжете. Коллинз, вручите капитану Хорнблауэру его приказы.

Итак, он возвращается в Плимут. Он снова возвращается к Марии.

24

- Это было впечатляющее зрелище, - сказала Мария.

"Военно-Морские Хроники", которые Хорнблауэр проглядывал, разговаривая с женой, употребили то же сочетание слов: "впечатляющее зрелище".

- Я уверен, так оно и было, дорогая.

Хорнблауэр читал, как выгружали испанские сокровища с захваченных Муром фрегатов. Конечно, когда миллионы в золоте и серебре перегружают в фургоны и тащат по улицам к крепости, без войск не обойтись, но фанфары тут явно ни при чем. Верховой эскорт составил Второй Драгунский Гвардейский батальон, Семьдесят первый Пехотный шагал рядом с фургонами, местное ополчение выстроилось на улицах, и все военные оркестры на мили кругом играли патриотическую музыку. А когда сокровища повезли в Лондон, войска двинулись с ними, с войсками двинулись оркестры, и каждый город, который они проходили, мог лицезреть все то же впечатляющее зрелище. Хорнблауэр подозревал, что правительство не прочь было продемонстрировать народу солидную прибавку к национальной казне в тот самый момент, когда Испания прибавилась к списку враждебных Англии государств.

- Говорят, капитаны получат сотни и тысячи фунтов каждый, - сказала Мария. - Я думаю, нам никогда так не повезет, дорогой?

- Это всегда возможно, - ответил Хорнблауэр. Поразительно, но очень кстати, что Мария не догадывается о связи между недавними приключениями "Отчаянного" и захватом каравана. Мария проницательна, но все служебные подробности оставляет мужу, и ей не пришло в голиву расспрашивать, как "Отчаянный", входящий в состав Ла-Маншского флота, оказался у мыса Сан-Висенти. Миссис Мэйсон могла бы проявить большее любопытство, но она слава Богу, вернулась в Саутси.

- А что с Доути? - спросила Мария.

- Он дезертировал, - ответил Хорнблауэр. Опять-таки к счастью, Марию не интересовало, как дезертируют, и она не стала расспрашивать.

- Мне не жалко, дорогой, - сказала она. - Мне он никогда не нравился. Но боюсь, тебе будет его не хватать.

- Я и без него неплохо обойдусь, - ответил Хорнблауэр. Бессмысленно покупать каперсы и кайенский перец - Бэйли не будет знать, что с ними делать.

- Может быть, в эти дни я смогу позаботиться о тебе вместо этих слуг, - сказала Мария.

В голосе ее звучала нежность. Она придвинулась ближе.

- Никто не может сделать это лучше тебя, милая - ответил Хорнблауэр. Он должен был это сказать. Он не может ее обидеть. Он женился на ней по доброй воле. Он должен и дальше играть эту роль. Он обнял ее за талию.

- Ты самый добрый муж на свете, милый, - сказала Мария. - Я так с тобой счастлива.

- А я еще счастливей, когда ты так говоришь, - ответил Хорнблауэр. Это произнес скрытый в нем интриган, тот самый коварный негодяй, который позволил Доути избежать суда. Нет. Он должен помнить, совесть его в этом отношении чиста. Потворство своим слабостям он смыл кровью, обагрившей палубы "Фелиситэ".

- Я часто удивляюсь, почему... - продолжала Мария, и в голосе ее появились новые нотки. - Удивляюсь, почему ты так добр ко мне, когда сравниваю себя с тобой.

- Чепуха, - сказал Хорнблауэр так лицемерно, как только мог. - Ты должна верить моим чувствам к тебе, дорогая. Никогда не сомневайся во мне.

- Милый мой, - сказала Мария. Ее голос снова изменился, вопросительные нотки исчезли, осталась одна нежность. Она таяла в его объятиях. - Я так счастлива, что в этот раз ты надолго сможешь остаться в Плимуте.

- И я тоже счастлив, дорогая.

Заменить транцы, которые Буш безжалостно спилил для боя с "Фелиситэ", оказалось делом непростым - корму "Отчаянного" пришлось практически отстраивать заново.

- А малыш весь вечер спит, как ангел, -продолжала Мария. Хорнблауэру оставалось только надеяться, что он не будет из-за этого орать всю ночь. В дверь постучали, и Мария поспешно высвободилась из его объятий.

- К вам джентльмен, объявил голос квартирной хозяйки.

Это был Буш, в бушлате и шарфе. Он в нерешительности стоял на пороге.

- Добрый вечер, сэр. Ваш слуга, мэм. Надеюсь, я не помешал.

- Конечно нет, - сказал Хорнблауэр, дивясь, какой ветер или политические новости занесли сюда Буша. Он видел, что Буш ведет себя как-то странно.

- Заходите же, заходите. Позвольте мне взять ваш бушлат - или новости такие спешные?

- Отнюдь, - многозначительно произнес Буш, и, смущаясь, позволил забрать у себя бушлат. - Но я чувствую, вас они порадуют.

Он стоял, глядя на Хорнблауэра и Марию, глаза у него были не в фокусе, однако он видел, что Мария молчит и, может быть, ему не рада. Но Мария тут же исправилась.

- Садитесь сюда, пожалуйста, мистер Буш.

- Спасибо, мэм.

Он сел, продолжая смотреть то на Хорнблауэра, то на его жену. Сейчас Хорнблауэру стало ясно, что Буш немного пьян.

- Ну, в чем же дело? - спросил он.

Лицо Буша расплылось в восторженной улыбке.

- Права Адмиралтейства, сэр, - сказал он.

- Что вы хотите этим сказать?

- Мур и его фрегаты - то есть капитан Мур, конечно, прошу прощения, сэр.

- Что с ними?

- Я был в кофейной комнате "Лорда Хаука", сэр - я часто захожу туда по вечерам - когда из Лондона пришли газеты за среду. Там это и напечатано, сэр. Права Адмиралтейства.

Останки судов, выброшенные на берег киты, обломки кораблекрушений - Права Адмиралтейства касались такого рода вещей, относя их к собственности Короны и, помимо названия, никакого отношения к Лордам Адмиралтейства не имели.

- Поделом им, верно сэр? - сказал Буш.

- Вам придется объясниться подробнее.

- Все сокровища, захваченные у испанцев, сэр: вовсе это не призовые деньги. Они переходят к правительству по Правам Адмиралтейства. Видите ли, сэр, это было в мирное время.

Теперь Хорнблауэр понял. Когда начинается война с другим государством, корабли этого государства, находящиеся в английских портах, отходят к правительству по Правам Адмиралтейства. Призовые деньги идут по другой статье: призы, захваченные в море во время войны, относятся к Правам Короны и передаются в собственность захвативших их команд по специальной декларации.

Правительство действовало на вполне законных основаниях. Как бы ни бесились команды фрегатов, весь флот будет смеяться в открытую, как смеется сейчас Буш.

- Так что мы не потеряли ничего из-за ваших благородных действий, сэр, - продолжал Буш. - Благородных - я всегда хотел сказать вам, что это было благородно, сэр.

- Но как вы могли что-нибудь потерять? - удивилась Мария.

- А вы не знаете, мэм? - спросил Буш, поворачиваясь к ней. Пьяный или нет, но Буш сразу понял, что Марию оставили в неведении относительно упущенной возможности, и он был достаточно трезв, чтоб не пуститься в объяснения.

- Что капитан Хорнблауэр сделал такого благородного? - настаивала Мария.

- Слово серебро, а молчание золото, мэм, - объявил Буш. Он запустил руку в боковой карман и с усилием выудил оттуда маленькую бутылочку. - Я взял на себя смелость принести это с собой, мэм, чтоб мы смогли выпить за здоровье капитана Мура, "Неустанного" и Прав Адмиралтейства. Это ром, мэм. Если в него добавить горячей воды, сахара и лимон, мэм, получится вполне подходящий напиток для этого времени суток.

Хорнблауэр поймал взгляд Марии.

- Слишком поздно сегодня, мистер Буш, - сказал Хорнблауэр. - Мы выпьем за это завтра. Я подам вам ваш бушлат.

После того, как Буш ушел (смутившись почти до немоты оттого, что капитан подал ему бушлат), Хорнблауэр повернулся к Марии.

- До корабля он доберется, - сказал он.

- Так значит, ты сделал что-то благородное, милый, - прошептала Мария.

- Буш пьян, - ответил Хорнблауэр. - Он молол чушь.

Мария подошла к нему, положила руки ему на плечи и придвинулась ближе, чтоб он смог возобновить прерванные объятия.

- Конечно, у тебя должны быть от меня секреты, - сказала она. - Я понимаю. Ты не только мой любимый муж, ты еще и королевский офицер.

Он обнял ее, и она запрокинула голову, чтоб взглянуть ему в лицо.

- Но не секрет, - продолжала она, - что я люблю тебя, мой дорогой, мой благородный. Люблю больше жизни...

Хорнблауэр знал, что это правда. Он чувствовал, как от нее исходит нежность. Но она продолжала.

- И еще кое-что не секрет. Может быть, ты уже догадался. Думаю, что догадался.

- Догадался, - сказал Хорнблауэр. - Ты даришь мне столько счастья, моя дорогая жена.

Мария улыбалась, лицо ее преобразилось.

- Может быть, на этот раз будет девочка. Маленькая прелестная дочурка.

Хорнблауэр действительно это подозревал. Он сказал, что рад, хотя и не знал, радует это его или нет. Всего через день или два он вновь поведет "Отчаянный" в море, к Бресту, к утомительным опасностям Гуля.

25

"Отчаянный" лежал в дрейфе в Ируазе, рядом тоже в дрейфе лежало провиантское судно. Предстоит утомительный труд по перегрузке припасов. После шестидесяти дней блокады дел было по горло, хотя ясный солнечный день и облегчал задачу. Кранцы подвесили за бортом, и первая шлюпка с провиантского судна уже подошла. На ней прибыл офицер с накладными.

- Вот почта, сэр, - сказал офицер, вручая Хорнблауэру пачку писем, предназначенных для команды. - А вот письмо от главнокомандующего. Его передали мне с "Ирландии", когда я проходил Внешнюю эскадру.

- Спасибо, - сказал Хорнблауэр.

Он передал почту Бушу, чтоб тот ее разобрал. Здесь должны быть письма от Марии, но письмо от главнокомандующего идет первым. На письме было написано официально:

Горацио Хорнблауэру, эск.

Капитан-лейтенанту

Е. В. шлюпа "Отчаянный"

Письмо было запечатано неофициальной облаткой.

Мой дорогой капитан Хорнблауэр, Надеюсь, Вы сможете посетить меня на "Ирландии", ибо у меня для Вас новости, которые я предпочел бы сообщить в личной беседе. Чтоб "Отчаянному" не удаляться с позиции, а Вам - избежать утомительного путешествия в шлюпке, Вы можете отправиться с провиантским судном, которое доставит Вам это письмо. Уполномочиваю Вас оставить корабль на первого лейтенанта, а когда дело будет закончено, найду способ переправить Вас обратно.

С радостью жду встречи с Вами

Ваш покорный слуга У.Корнваллис

Секунды две Хорнблауэр стоял в изумлении, потом его охватило страшное подозрение. Он вырвал у Буша остальные письма и поспешно выбрал из них те, что были от Марии.

"Предпочел бы сообщить в личной беседе" - Хорнблауэр испугался, что с Марией случилась беда, и Корнваллис взял на себя ответственность сообщить ему новость. Но вот письмо от Марии, написанное всего восемь дней назад - тогда все было в порядке и с ней, и с маленьким Горацио, и с будущим ребенком. Корнваллис не мог получить более свежих новостей.

Хорнблауэр перечитывал письмо, взвешивая каждое слово, как пылкий юноша, получивший первое в своей жизни любовное послание. В целом оно было написано очень сердечно, но Хорнблауэр вынужден был признать, что если б его вызывали на ковер, слова были бы в точности те же. Кроме первого слова "мой" - это было отступление от официальной практики, но это вполне могла быть описка. И в письме говорится о каких-то новостях. Хорнблауэр прошелся по палубе и принужденно рассмеялся. Он действительно ведет себя как влюбленный юнец. Если за долгие годы службы он не привык терпеливо дожидаться неизбежного, значит, он не усвоил первейшего урока, которому учит флот.

Припасы медленно перегружались на борт - надо было подписывать ведомости, и, конечно, люди, боящиеся ответственности, без конца лезли с торопливыми вопросами.

- Сами подумайте, - рявкнул Хорнблауэр одному, потом другому: - Мистер Буш скажет вам, что делать, и, надеюсь, вправит вам мозги.

И вот наконец он на непривычной палубе, с интересом изучает, как управляют незнакомым судном. Провиантский корабль расправил паруса и взял курс прочь от Ируазы. Капитан предложил Хорнблауэру посидеть в каюте и попробовать новую партию рома, но Хорнблауэр не смог принять ни того, ни другого. Он едва мог заставить себя спокойно стоять у гакаборта, пока они уходили от берега, прошли Прибрежную эскадру и взяли курс на далекие марсели Ла-Маншского флота.

Перед ними возникла громада "Ирландии". Хорнблауэр машинально перелез через борт и отсалютовал караулу. Ньютон, капитан корабля, и Коллинз, капитан флота, оба оказались на палубе. Они встретили его достаточно сердечно. Хорнблауэр надеялся, что они не заметили, как он нервно сглатывает, отвечая на их "Добрый день". Коллинз собрался проводить его к адмиралу.

- Пожалуйста, не беспокойтесь, сэр. Я и сам найду дорогу, - запротестовал Хорнблауэр.

- Мне лучше провести вас мимо всех церберов, охраняющих нашу преисподнюю, - сказал Коллинз.

Корнваллис сидел за одним столом, его флаг-адъютант - за другим. При виде Хорнблауэра оба встали и флаг-адъютант незаметно проскользнул за занавес в соседнюю каюту. Корнваллис пожал Хорнблауэру руку - явно его ожидал не выговор. И все же Хорнблауэр едва присел на крайчик предложенного ему стула. Корнваллис сел куда свободней, но все равно спина его по многолетней привычке оставалась совершенно прямой.

- Ну? - сказал Корнваллис.

Хорнблауэр понял, что его собеседник пытается скрыть свое настроение, - однако ясные голубые глаза немного прищурены - или это только кажется? Долгие годы службы главнокомандующим так и не превратили адмирала в законченного дипломата. Или все-таки превратили? Хорнблауэр мог только ждать: он не придумал никакого ответа на это междометие.

- Мне поступило сообщение из Департамента Военно-Морского Флота, - сурово произнес Корнваллис после паузы.

- Да, сэр? - На это Хорнблауэр мог ответить. Департамент Военно-Морского Флота имел дело с припасами и всем таким прочим. Это не могло означать ничего серьезного.

- Они обращают мое внимание на потребление запасов "Отчаянным". Вы расточительны, Хорнблауэр. Порох, ядра, парусина, тросы - вы расходуете этого столько, словно "Отчаянный" - линейный корабль. Вы можете что-нибудь на это сказать?

- Нет, сэр. - В этом нечего оправдываться, тем более перед Корнваллисом.

- Я тоже. - Корнваллис вдруг улыбнулся, и все лицо его преобразилось. - Вот что я ответил Департаменту Военно-Морского Флота: "Долг флотского офицера - стрелять и быть обстрелянным".

- Спасибо, сэр.

- Передав им это, я сделал все, что от меня требовалось. Улыбка Корнваллиса погасла, уступив место глубокой печали. Он вдруг показался совсем старым. Хорнблауэр приготовился встать - он решил, что Корнваллис вызвал его для того, чтоб лишить всякой силы обвинения Департамента Военно-Морского Флота. На службе долго ожидаемый кризис нередко оборачивается чем-то совершенно несущественным. Но Корнваллис продолжал говорить. В голосе его звучала печаль.

- Теперь мы можем оставить официальные темы, - сказал он, - и перейти к более личным. Я спускаю свой флаг, Хорнблауэр.

- Мне жаль это слышать, сэр. - Вроде бы банальные, избитые слова - но они такими не были. Жалость Хорнблауэра была искренней, и Корнваллис не мог этого не видеть.

- Для каждого из нас приходит это время, - продолжал он. - Пятьдесят один год на флоте.

- И нелегкие годы, сэр,

- Да. Два года и три месяца я не ступал на берег.

- Но никто не сделал бы того, что сделали вы, сэр. Никто другой не смог бы поддерживать боеспособность Ла-Маншского флота в те первые годы войны, не смог бы поставить такой железный заслон на пути Бонапарта.

- Вы мне льстите, - ответил Корнваллис. - Очень любезно с вашей стороны, Хорнблауэр. Гарднер займет мое место, и справится не хуже меня.

Как ни печален был момент, от внимательного Хорнблауэра не ускользнуло, что Корнваллис назвал Гарднера по фамилии, не прибавив ни "лорд", ни "адмирал". Его принял в доверительное общение адмирал, пусть и уходящий в отставку.

- Не могу выразить, как я об этом жалею, сэр, - сказал он.

- Попробуем поговорить о чем-нибудь более веселом, - сказал Корнваллис. Голубые глаза смотрели на Хорнблауэра в упор, казалось, проникая в самую ДУШУ. Похоже увиденное доставляло им удовольствие. Лицо Корнваллиса смягчилось. В нем появилось что-то, что можно было даже назвать нежностью.

- Вам это ничего не говорит, Хорнблауэр? - спросил он.

- Нет, сэр, - удивленно ответил Хорнблауэр. - Только то, что я уже сказал. Мне очень жаль, что вы уходите, сэр.

- И больше ничего?

- Ничего, сэр.

- Я и не думал, что возможна такая незаинтересованность. Вы не помните, какая привилегия положена уходящему в отставку главнокомандующему?

- Нет, сэр. - Когда Хорнблауэр говорил, это была правда. Секундой позже он понял. - Ах да, конечно...

- Ну вот, вы начинаете догадываться. Мне позволено произвести три повышения. Мичмана в лейтенанты. Лейтенанта в капитан-лейтенанты. Капитан-лейтенанта в капитаны.

- Да, сэр, - еле выговорил Хорнблауэр. Он тяжело сглотнул.

- Это хорошее правило, - продолжал Корнваллис. - В конце карьеры главнокомандующий произведет эти повышения нелицеприятно. Ему нечего больше ждать в этой жизни, и он может позаботиться о будущей, выбирая исключительно ради блага службы.

- Да, сэр.

- Надо ли мне продолжать? Я назначу вас капитаном.

- Спасибо, сэр. Я не могу... - Истинная правда. Говорить он не мог.

- Как я уже сказал, я руководствуюсь исключительно интересами службы. Лучшего выбора чем вы, Хорнблауэр, я сделать не мог.

- Спасибо, сэр.

- Помните, это последнее, что я могу для вас сделать. Через две недели я буду никем. Вы говорили мне, у вас нет высокопоставленных друзей?

- Да, сэр.

- А места распределяются по знакомству. Надеюсь, вы его найдете, Хорнблауэр. И я надеюсь, что вам больше повезет с призовыми деньгами. Я со своей стороны сделал все возможное.

- Я лучше буду бедным капитаном, чем кем-нибудь другим и богатым, сэр.

- Разве что адмиралом. - Корнваллис ухмыльнулся.

- Да, сэр.

Корнваллис поднялся. Теперь он снова стал главнокомандующим, и Хорнблауэр понял, что свободен. Корнваллис закричал громко, как кричат на флоте:

- Позовите капитана Коллинза!

- Я должен поблагодарить вас, сэр, от всей души.

- Не благодарите меня больше. Вы достаточно отблагодарили меня. Если вы когда-нибудь станете адмиралом с правом раздавать повышения, вы поймете, почему.

Коллинз вошел и встал у двери.

- До свидания, Хорнблауэр.

- До свидания, сэр.

Они молча пожали друг другу руки, и Хорнблауэр пошел за Коллинзом на шканцы.

- Я приказал водоналивному судну подождать вас, - сказал Коллинз. - В два галса он дойдет до "Отчаянного".

- Спасибо, сэр.

- Вы будете в "Вестнике" через три недели. У вас хватит времени подготовить дела к передаче.

- Да, сэр.

Под свист дудок Хорнблауэр спустился за борт и в шлюпке добрался до водоналивного судна. Требовалось усилие, чтоб быть вежливым с капитаном. Маленькая команда успела поднять большие рейковые паруса, прежде чем Хорнблауэр понял, что за этим интересным процессом следовало бы понаблюдать повнимательнее. Паруса круто обрасопили, маленькое судно легло в бейдевинд и, вспенивая волны, двинулось к Франции.

Последние слова Коллинза все еще звучали у Хорнблауэра в ушах. Ему придется оставить "Отчаянный", распрощаться с Бушем и со всеми остальными. При этой мысли ему стало так грустно, что весь его душевный подъем начисто улетучился. Конечно, придется их оставить: "Отчаянный" слишком мал, чтоб им командовал настоящий капитан. Ему придется ждать нового места. Как младший капитан в списке он скорее всего получит самое маленькое и незначительное судно шестого класса. Но все-таки он станет капитаном. Мария будет довольна.

КРАТКИЙ МОРСКОЙ СЛОВАРЬ

Бакштаг - курс парусного судна, образующий с направлением попутного ветра угол более 90· и меньше 180·.

Банка - скамья на шлюпке.

Банник - цилиндрическая меховая щетка на длинном древке, которой тушили остатки тлеющего картуза и прочищали - банили - пушку.

Барказ - самая большая шлюпка, имеющая от 14 до 22 весел и парусное вооружение, служила для перевозки большого числа команды, тяжелых грузов и высадки десанта.

Баталер - начальник интендантской части.

Вейдевинд - курс парусного судна, образующий с направлением встречного ветра угол меньше 90·.

Бизань - косой парус, ставящийся на бизань-мачте.

Бизань-мачта - задняя мачта у судов, имеющих три и более мачты.

Бимс - балка, соединяющая борта корабля и служащая основанием для палубы.

Бом - слово, прибавляемое ко всем парусам, снастям, рангоутным деревьям и такелажу, принадлежащим бом-брам-стеньге.

Бом-брам-стеньга - рангоутное дерево, служащее продолжением вверх брам-стеньги.

Боцман - старший унтер-офицер, ведающий судовыми работами.

Боцманмат - помощник боцмана.

Брамсель - прямой парус, поднимаемый па брам-стеньге над марселем.

Брам-стеньга - рангоутное дерево, служащее продолжением вверх стеньги.

Брандеры - старые, отслужившие свой век суда, которые наполняли горючим материалом и пускали с наветренной стороны на неприятельские суда.

Брасопить рей - поворачивать его в горизонтальной плоскости с помощью брасов.

Брасы - снасти бегучего такелажа, прикрепленные к нокам реев и слежа-щие для поворота их, вместе с парусами, в горизонтальной плоскости.

Брать рифы - убавить парус, зарифить его.

Брашпиль - якорная машина с горизонтальным валом для подъема якорей.

Бриг - двухмачтовое парусное судно.

Бриз - ветер, дующий вследствие неравномерности нагревания суши и воды днем с моря на сушу, а ночью с суши на море.

Брюк - толстый трос, которым пушку крепили к боковым стенкам пушечных портов.

Бушприт - горизонтальное или наклонное рангоутное дерево, выдающееся с носа судна.

Бухта троса или спасти - трос или снасть, свернутые кругами. Ванты - части стоячего такелажа, которыми укрепляются мачты, стеньги и брам-стеньги.

Ватерлиния - кривая, получаемая при пересечении доверхности корпуса судна горизонтальной плоскостью, соответствующей уровню воды.

Верповать - тянуть судно посредством верпа, т.е. небольшого вспомогательного якоря. Самый большой из верпов называется стоп-анкером.

Вестовой - матрос, прислуживающий в кают-компании или офицеру.

Ветер заходит - становится круче; отходит - становится попутнее.

Винград - выступающая часть на казне орудия.

Выбирать - тянуть, подтягивать.

Выбленки - ступеньки вант.

Вымбовка - деревянный рычаг, служащий для вращения шпиля.

Гакаборт - верхняя закругленная часть кормовой оконечности судна.

Галера - тип военного гребного судна, появившийся на Средиземном море около VII века н.э. Имела один ряд весел, форштевень ее был вооружен длинным подводным тараном. Кульминационным пунктом в истории "современной" галеры явилось сражение при Лепанто 7 октября 1571 года, когда 200 испанских и венецианских галер под предводительством Хуана Австрийского победили 273 турецкие галеры, навсегда избавив Средиземноморье от турецкого владычества.

Галион - большое морское судно, имевшее четыре больших и одну мощную наклонную мачту. Огромные, неуклюжие, тихоходные галионы, перевозившие сокровища из Нового Света в Испанию, были лакомой добычей для англичан со времен Фрэнсиса Дрэйка и Томаса Кавендиша.

Галс - курс судна относительно ветра. Если ветер дует в левый борт, судно идет левым галсом, если в правый, то правым.

Гитовы - снасти бегучего такелажа, служащие для уборки парусов.

Гичка - командирская шлюпка.

Главная палуба - третья снизу палуба на больших судах.

Горбыли - толстые широкие железные полоски, которыми покрывают дапфы орудий, чтобы последние не выскакивали при выстреле из цапфенных гнезд.

Грот - 1. Нижний прямой парус на грот-мачте. 2. Составная часть названий парусов, рангоута и такелажа, расположенных выше марса грот-мачты.

Грота - составная часть названий всех парусов, рангоута и такелажа, принадлежащих грот-мачте ниже марса.

Грот-мачта - вторая мачта, считая с носа.

Дульная пробка - устройство, предохраняющее канал орудия от попадания брызг, пыли и т.п.

Дэннаж - груз.

Загребной - гребец, сидящий на шлюпке первым от кормы; по нему равняются все остальные.

Запальное отверстие находится в казенной части пушки, через него зажигают порох при стрельбе.

Зарифить - уменьшить площадь паруса с помощью Завязок (риф-сезней), расположенных рядами на парусах.

Кабаляринг - строп, сделанный из троса. Обносится (наматывается) на шпиль и к полученному таким образом бесконечному тросу присезневы-вают выбираемый якорный канат, не обнося его на шпиль.

Каботажное судно - судно, осуществляющее перевозки вдоль берега.

Казенная часть, казна - задняя часть ствола.

Камбуз - место для приготовления пищи на судне.

Капер - частное лицо, получившее от правительства патент на право вооружить судно и захватывать вражеские корабли и товары; капером назывался и сам корабль, и его капитан.

Картель - зд.: соглашение об обмене пленными.

Картуз - зд.: мешок с зарядом пороха для пушки.

Кают-компания - общая каюта, где собираются офицеры.

Кильватерные строй - строй, когда корабли идут один за другим.

Кливер - один из передних треугольных косых парусов, ставился впереди фок-мачты.

Клюз - сквозное отверстие, служащее для пропускания тросов и якорных канатов.

Кнехты - тумбы для крепления швартовых или буксирных концов.

Кокпит - кормовая часгь самой нижней палубы.

Колдунчик - флюгер.

Комингс - окаймление на палубе по периметру люка.

Кофель-пагель - деревянный или металлический болт, па который навертывают снасти.

Корвет - трехмачтовое военное судно с открытой батареей. Носил ту же парусность, что и фрегат, предназначался для посылок и разведок.

Кошка - I. Металлический крюк на веревке. 2. Девятихвостая плеть для телесных наказаний.

Кранцы - крепкие кругляши из дерева, которые препятствуют непосредственному соприкосновению судна со стеной набережной и смягчают таким образом сильные удары.

Крюйс - слово, означающее, что части рангоута, такелажа и паруса, перед названием которых оно стоит, принадлежат к бизань-мачте выше ее марса.

Крюйсель - парус, поднимаемый на крюйс-стеные.

Купор - корабельный бочар.

Лаг - прибор для определения скорости судна.

Латинский парус - треугольный парус, который пришнуровывался своей верхней шкаториной к длинному составному рейку, поднимавшемуся наклонпо, то есть его задний угол был высоко поднят, а передний опущен почти к палубе. Это один из древнейших видов парусов, дошедший до наших дней почти без изменения.

Леерное ограждение состоит из туго натянутого троса - леера, который проходит через отверстия в леерных стойках, укрепленных вертикально на палубе. Устанавливается па судне в местах, не имеющих фальшборта.

Лечь в дрейф - поставить паруса в такое положение, чтобы часть их давала тягу вперед, часть назад, и судно удерживалось бы на месте.

Линейный корабль - трехмачтовое военное судно, несущее от 80 до 120 пушек и предназначенное для боя в кильватерном строю.

Линь - тонкий трос.

Лиселя - паруса, употребляемые в помощь прямым парусам при попутных ветрах, ставятся по бокам этих парусов на особых рангоутных деревьях - лисель-спиртах.

Лихтер - небольшое транспортное судно.

Лот - прибор.для измерения глубины.

Льяло - помповый колодец.

Люггерный парус - косой парус, поднимавшийся на выдвижной стеньге - рейке.

Люггер - быстроходное двухмачтовое судно.

Люк - отверстие в палубе для спуска вниз.

Марс - площадка на мачте и месте ее соединения со стеньгой.

Марса - приставка, означающая принадлежность следующего за ней понятия к марселю или марса-рею.

Марса-рей - второй снизу рей, к которому привязывается марсель.

Марсель - прямой парус, ставящийся между марса-реем и нижним реем.

Мачта - вертикальное или слегка наклоненное к корме рангоутное дерево, установленное в диаметральной плоскости судна.

Найтовить - связывать, обвивая тросом, два или несколько предметов. Трос при этой связке называется найтов.

Нактоуз - деревянный шкафчик, на котором установлен компас.

Ноки - концы всех реев, задние концы гиков, верхние концы гафелей и др.

Обрасопить рей - повернуть его так, чтоб один нок пошел вперед, другой - назад.

Отдать паруса - распустить сезни, которыми они были привязаны.

Обстенить парус - положить его на стеньгу, то есть повернуть так, чтобы ветер дул в его переднюю сторону. При этом судно будет иметь задний ход.

Отдать рифы - отвязать риф-сезни и увеличить парусность.

Отдать снасть - отвернуть снасть с кнехта или с нагеля, где она была завернута, или выпустить ее из рук, если она была в руке.

Отдать якорь - опустить якорь в воду.

Пальник - древко, на конце которого закреплялся фитиль.

Палы - откидные стопоры, насаживаемые на нижнюю часть баллера шпиля.

Пассаты - устойчивые восточные ветры, с составляющей, направленной к экватору, дующие в пассатной зоне между 30· с.ш. и 30· ю.ш.

Переборка - всякая вертикальная перегородка на судне.

Планширь - брус, покрывающий верхние концы шпангоутов вдоль всей шлюпки, с гнездами для улючин.

Поворот оверштаг - поворот на парусном судне, при котором оно пересекает носом линию ветра.

Поворот через фордевинд - поворот судна, при котором оно пересекает линию ветра кормой.

Погонное орудие - артиллерийское орудие, могущее стрелять прямо по курсу.

Полубак - надстройка в носовой части судна, идущая от форштевня.

Полуют - надстройка в кормовой части судна.

Порт - отверстие в борту судна.

Правила - длинные рычаги, посредством которых можно было поднять казенную часть, чтоб подложить под нее деревянные подъемные клинья, а также производить незначительно боковое движение орудия.

Прибойник - цилиндрический поршень на длинном древке, которым досылали и уплотняли картуз.

Приводить к ветру - брать курс ближе к линии ветра, ближе к крутому бейдевинду. Если судно, изменяя свой курс, приближается к линии ветра, говорят, что оно приводится (идет круче, поднимается), а если его нос удаляется от этой линии - идет полнее, уваливается.

Приз - военная добыча, неприятельское судно или груз его, из которого победители получали свою долю, так называемые призовые деньги.

Пыжовник - длинный скребок для чистки канала ствола.

Раковина - боковой срез в кормовой части палубы.

Рангоут - общее название всех деревянных приспособлений для несения парусов.

Рей - круглое рангоутное дерево, которое служит для несения парусов.

Решетчатый люк - решетчатая рама из брусков или реек, прикрывающая сверху люк.

Риф - горизонтальный ряд продетых сквозь парус завязок, посредством которых можно уменьшить его поверхность. У марселей бывает их четыре ряда, у нижних парусов - два. руль - вертикальная пластина, поворачивающаяся на оси в кормовой подводной части судна.

Румб - одно из тридцати двух делений компаса, равное 11·.

Румпель - рычаг, насаженный на голове руля. С его помощью осуществляется перекладка руля.

Руслени - площадки по наружным бортам судна, служащие для отводки вант.

Салинг - рама из продольных и поперечных брусьев, устанавливаемая на топе стеньги в месте соединения со следующей стеньгой.

Сезепь - снасть в виде пояса для прихватывания парусов к реям.

Склянки - 1. Удары в колокол через получасовой интервал. Счет начинается с полудня: 12.30 один удар, 13.00 два удара, и так до восьми ударов, тогда счет начинается сначала. 2. Песочные часы.

Скула - выпуклость в передней надводной части судна.

Собачья вахта - полувахта с 16 до 18 часов и с 18 до 20. Полувахты были введены для того, чтобы одно и то же лицо не стояло вахту в одно и то же время.

Сплеснить - соединить без узла два конца вместе, пропуская пряди одного в пряди другого.

Стень - сокращение от "стеньга", составная часть всех деталей, принадлежащих стеньге.

Стеньга - рангоутное дерево, служащее продолжением вверх мачты.

Суши весла! - команда, по которой на шлюпке вынимают весла из вод" и держат параллельно последней, выровняв их лопасти.

Табанить - двигать весла в обратную сторону.

Такелаж - все снасти на судне. Делится на стоячий, который поддерживает рангоутное дерево, и бегучий, который служит для подъема и разворачивания рангоутных деревьев с привязанными к ним парусами.

Тали - система тросов и блоков для подъема тяжестей и натягивания снастей.

Твиндек - междупалубное пространство.

Тендер - относительно большое одномачтовое судно.

Травить - ослаблять снасть.

Трап - всякая лестница на судне.

Трос - общее название всякой веревки на корабле.

Трюм - самая нижняя часть внутреннего пространства судна, расположенная между днищем и нижней палубой.

Уорент-офицер - категорий командного состава между офицером и унтер-офицером.

Фал - снасть бегучего такелажа, служащая для подъема рангоутных деревьев (реев, гафелей), парусов, кормового флага и т.д.

Фалрепный - матрос их состава вахтенного отделения, назначаемый для встречи прибывающих на корабль начальствующих лиц и провода их.

Фальконет - небольшое огнестрельное чугунное орудие с цилиндрическим каналом и конической камерой с полушарным дном.

Фальшборт - легкое ограждение открытой палубы.

Фок - нижний парус на первой от носа мачте.

Фока - составная часть названия всех парусов, рангоута и такелажа, принадлежащих фок-мачте выше фор-марса.

Фок-мачта - первая, считая от носа, мачта.

Фордевинд - ветер, дующий прямо в корму корабля; идти на фордевинд - идти с полным ветром.

Форпггевень - продолжение киля судна спереди, образующее нос корабля.

Фрегат - трехмачтовый военный корабль, второй по размеру после линейного. Был остойчивее линейного корабля, имел более высокие мачты, большую парусность и превосходил его по ходу, однако нес меньше артиллерии.

Цапфы - небольшие выступы цилиндрической формы на середине орудийного ствола, вставлявшиеся в цапфенные гнезда лафета.

Шабаш! - по этой команде гребцы вынимают весла из уключин и кладут их в лодку.

Швартов - трос, которым судно привязывается к другому - судну или к берегу.

Шебека - небольшое судно с сильно выдвинутым форштевнвм и далеко выступающей палубой. Использовались преимущественно корсарами северного побережья Африки.

Шканцы - часть верхней палубы между грот- и бизань-мачтами.

Шкафут - часть верхней палубы от фок- до грот-мачты.

Шкив - колесо, сидящее на валу, непосредственно принимающее или передающее усилие с помощью ремня или каната. Шкивы были деревянные.

Шкоты - снасти бегучего такелажа, которые растягивают нижние углы парусов или вытягивают назад шкотовые углы треугольных парусов.

Шлюп - маленькое судно, больше брига, но меньше корвета.

Шпигаты - сквозные отверстия в борту или палубе судна для стока воды.

Шпиль - якорная машина с вертикальным валом, служащая для выбирания якорей. Шпили были деревянные и вращались вручную.

Шпринг - носовой задний или кормовой передний швартов.

Штормовые паруса - специальные косые нижние паруса, которые ставятся во время шторма.

Шхуна - парусное судно, имеющее не менее двух мачт и несущее на всех мачтах косые паруса.

Ял - небольшая служебная судовая шлюпка.

Таблица перевода мер

1 морская лига = 3 морских мили = 5,56 км

1 морская миля = 10 кабельтовых = 1,852км

1 кабельтов = 10 морских саженей = 680 футов

1 морская сажень = 6 футов = 2 ярда = 1,83 м

1 ярд = 3 фута = 91,44 см

1 фут =12 дюймов = 30,48 см

1 дюйм = 2,54 см

1 галлон = 4 кварты = 8 пинт = 4,546 л

1 кварта = 2 пинты = 1,14л

1 пинта = 0,57л

1 фунт = 453,59 г

1 фанега (испанская мера сыпучих тел) = 55,5л

1 узел = 1 миля в час или 0,514 м/сек

Переводы Екатерины Доброхотовой-Майковой